Принцип верификации

Этот принцип требует, чтобы предложения всегда сравнивались с фактами. Но что такое факт?

Допустим, что это какое-то положение вещей в мире. Но мы знаем, как трудно бывает выяснить истинное положение дел, добраться до надежных, достоверных фактов.

Юристы могут рассказать, насколько противоречивы бывают сообщения свидетелей какого-либо происшествия, какая масса субъективных наслоений имеется в любом описании и в восприятии того или иного объекта.

Недаром есть даже поговорка: «Врет, как очевидец». Если фактами считать высказывания о различных вещах, групп этих вещей и т.д., то мы никогда не гарантированы от ошибок.

Даже такое простое предложение, как «Это есть стол», далеко не всегда достоверно, ибо может быть и так, что то, что имело вид стола, на самом деле есть ящик, доска, верстак или мало ли что еще.

Строить науку на столь ненадежном фундаменте было бы легкомысленно. В поисках более достоверных фактов логические позитивисты пришли к выводу, что элементарное предложение надо относить к такому явлению, которое не может нас подвести.

Они думали, что таковы чувственные восприятия, или чувственные содержания, чувственные данные, Sense-data. Говоря: «Это есть стол», я могу ошибаться, ибо то, что я вижу, может быть, вовсе не стол, а какой-то другой предмет.

Но если я скажу: «Я вижу продолговатую коричневую полосу», то тут уже никакой ошибки быть не может, так как это именно то, что я действительно вижу.

Значит, чтобы верифицировать любое эмпирическое предложение, надо свести его к высказыванию о наиболее элементарном чувственном восприятии. Такие восприятия и будут теми фактами, которые делают предложения истинными.

В то же время единственный признак факта — это то, что он воспринимается. Для логических позитивистов все эмпирические предложения относятся в конечном счете к нашим чувственным содержаниям, или, говоря короче, к ощущениям.

Как писал А. Айер, «предложения о материальных объектах должны быть переведены в предложения о чувственных содержаниях».

Итак, если мы можем сравнить предложение с действительностью, т.е. указать метод его проверки, то такое предложение будет осмысленным; если же мы не сможем этого сделать, то мы произносим слова, лишенные смысла. Возьмем такие примеры: «Идет дождь» — чтобы проверить его, достаточно выглянуть в окно и посмотреть.

«Под столом сидит кошка» — надо заглянуть под стол и увидеть (или не увидеть) там кошку. «Этот порошок — соль» — надо попробовать его на язык и ощутить вкус. Возьмем теперь предложения другого типа, предложения метафизики: «Время нереально» — (Мак-Таггарт).

«В абсолюте исчезают все противоречия» — (Бредли). «Существует всемогущий и всеведущий Бог» — (христианская догматика). «Ничто ничтожит» — (Хайдеггер).

Можно ли проверить эти предложения, можно ли указать эмпирические условия, при которых они будут истинными? Нет? Тогда все эти ряды слов лишены смысла: это псевдопредложения, а проблемы, которые они предполагают, это псевдопроблемы.

Они, конечно, не отрицают объективную реальность внешнего мира, но вместе с тем заявляют, что вопрос о существовании объективного мира — это, с научной точки зрения, все-таки псевдовопрос: «Мы отвергли тезис о реальности физического мира, — говорит Карнап, — однако, мы отвергли его не как ложный, а как не имеющий смысла, точно так же, как отвергли его идеалистический антитезис. Мы не утверждаем и не отрицаем эти положения, мы отвергаем вопрос в целом».

Такова же позиция и М. Шлика: «…проблема реальности внешнего мира есть бессмысленная псевдопроблема» .

Теперь можно более точно сформулировать развитие позиции представителей трех форм позитивизма по отношению к тому, что получило название основного вопроса философии. Согласно Конту и Спенсеру, он неразрешим.

Согласно Маху, он разрешим путем признания первичным началом нейтральных элементов. Согласно логическим позитивистам, это только псевдопроблема.

Почему же предложения о реальности физического мира бессмысленны? Потому, что их нельзя верифицировать, Потому, что нельзя указать эмпирические условия, при которых они будут истинными, или, иначе говоря, указать метод их проверки.

Потому, что эти предложения предполагают выход за пределы чувственного опыта, т.е. того, что только и доступно нам.

Но как же все-таки быть с предложениями метафизики? Нельзя же игнорировать тот факт, что люди занимаются метафизическими вопросами с самого возникновения философии.

Неужели две с половиной тысячи лет философы только и делают, что говорят бессмыслицу? Карнап уточняет, что предложения метафизики не абсолютно бессмысленны, но лишены научного смысла.

То есть, они не утверждают никаких фактов. Они ничего не говорят о мире и поэтому не могут быть проверены, но это не значит, что они вообще не имеют никакого смысла, что они не нужны людям.

Напротив, Карнап полагает, что они очень нужны, ибо служат для выражения чувства жизни, переживаний, эмоций, настроений человека, его субъективного отношения к окружающему миру и т.п.

В выражении этого чувства жизни метафизика даже может быть поставлена на одну доску с поэзией или музыкой. Но поэзия и музыка суть адекватные средства для выражения чувства жизни, а метафизика — средство не адекватное.

Метафизики — что-то вроде музыкантов без способностей к музыке. Главная ошибка метафизика в том, что он свое внутреннее чувство жизни выражает в форме утверждений о внешнем мире и претендует на общезначимость этих утверждений.

Поэт и музыкант этого не делают. Они изливают свои чувства в стихах или мелодиях. Метафизик же выражает свои чувства в псевдонаучных предложениях и требует, чтобы с ними все соглашались.