Структурализм: западная философия на пути к постмодерму

Обращаясь к структурализму в курсе истории философии, мы сталкиваемся с рядом специфических трудностей, исток которых в конечном счете в той же самой «великой антиметафизической революции», о которой речь шла уже не единожды — в повороте в философском сознании, который совершился во второй половине XIX века и жертвой которого стала последняя классическая философская система, гегелевский «абсолютный идеализм».

Главной тенденцией этого переворота в умах было желание так или иначе «приземлить» философию, изменив ее до такой степени, чтобы она превратилась в особую науку со своим предметом и тем самым стала частью системы «позитивных» наук (например, наукой о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления, на что надеялся марксизм; или наукой о научном мышлении и принципах познания, что пытался сделать эмпириокритицизм; или общей наукой о самом человеке — такова была программа философской антропологии; или, наконец, наукой о культурном мире человека).

Естественно, что любая попытка подобной переориентации непременно ставила на повестку дня вопрос о предмете и методе философии, о ее новых задачах, о ее отношении к другим наукам — если не о самом ее существовании.

После того как философия перестала претендовать на роль самого глубокого, метафизического, знания, речь пошла уже не о размежевании и тем более не об отторжении от других наук, а, напротив, о поисках некой формы сотрудничества и взаимодействия.

Так, философы готовы были теперь взяться и за обобщение достижений других наук, и за их систематизацию, за изучение их познавательных средств. Так философия становилась «логикой научного исследования», «теорией научного мышления», «методологией» и пр.

Правда, в поисках своего места в составе духовной деятельности некоторые из философов становились в оппозицию к позитивным наукам с их ценностями.

Они трактовали философию как особую форму духовной деятельности и потому искали других союзников — в сферах искусства и литературы (прежде всего поэзии, музыки, театра, танца, архитектуры — вообще всего того, что, по их мнению, в отличие от науки, было отмечено печатью свободного творчества).

Надо сказать, что многие деятели этих областей духовной культуры отвечали таким философам взаимностью — после того, как эпитет «философская глубина» применительно к художественному произведению стал восприниматься как знак глубочайшего уважения к его создателю.

Эти два течения в философии не всегда были расходящимися. Нередко они и сближались друг с другом (например, в поисках рациональности в искусстве или, напротив, творчества в науке), что тоже свидетельствовало о том, что в отношениях науки, искусства и философии наступили новые времена.

В этом бурлящем котле интеллектуальных и художественных поисков и экспериментов возникло немало новых образований с неопределенным статусом, которые со временем либо оформлялись в новые науки (так было, как мы видели, с психологией и историей и в какой-то мере также с логикой), либо надолго оставались подвижными формациями, соединявшими в себе компоненты из разных областей знания и духовной деятельности (таковы были психоанализ и герменевтика).

Одним из подобных образований, которому трудно найти четкое место в сложившейся системе знания и культуры, на мой взгляд, является и структурализм.

В самом деле, если феноменологию, как ее понимал Гуссерль, все-таки можно было бы еще называть философской школой; если «фундаментальную онтологию» Хайдеггера, при всех ее «поворотах», позволительно определить как философскую концепцию; если неокантианство — это в общем методологическое учение, то в отношении структурализма ни одно из этих определений, заставляющих вспоминать о классической традиции философии как «любви к мудрости», не будет адекватным.

И вместе с тем в философском статусе структурализма сегодня вряд ли кто сомневается, и потому мы найдем статью о нем в любом философском словаре.

Я тоже не сомневаюсь в оправданности того, что включил структурализм в эту книгу, несмотря на то что большинство авторов, о которых ниже пойдет разговор, себя считали не философами, а литературоведами, лингвистами, антропологами, историками, культурологами.

А по большей части и вообще не очень заботились о своей профессиональной «прописке». Но при этом все они признавали, что имеют отношение к структурализму прежде всего потому, что структурализм — это метод, пусть не жесткий, но достаточно определенный, и к тому же эффективный.

Тем не менее я уверен, что для их квалификации в качестве философов все-таки есть серьезные основания. Очевидными эти основания становятся, если посмотреть на структурализм, так сказать, со стороны, с точки зрения человека, который занимается профессионально историей философии.

Тогда можно увидеть, что все представители этого течения связаны некими «узами родства»: их методологическая основа исторически возникла в таком контексте, где именно философские (причем бесспорно философские) вопросы были органичными и часто главными.

Потом, в практической исследовательской работе, эти вопросы могли отойти на периферию и стать для самого ученого незаметными, но в «методологическом ядре» структурализма они сохранялись как «генетический код», или как «подсознательное», «архетипическое» основание. Обратимся же сначала к истокам структурализма.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)