Лаборатория и улица

Экспериментальные свидетельства о вытеснении и выводы из них для действий Законодателя не имели бы никакого значения, если бы поведение людей в лаборатории не предсказывало, как люди будут вести себя вне лаборатории. Для любого эмпирического исследования обобщение результатов лабораторных экспериментов, экспериментов с эффектами даже более простыми, чем сепарабельность, представляет собой проблему, и часто такое обобщение ничем не оправдано.

Возьмем для примера игру «Диктатор», в которой одному из двух участников эксперимента дается сумма денег, любую часть от которой (в том числе все, ничего или какую-то долю) он может отдать второму участнику эксперимента; второй участник является просто пассивным получателем.

Личности диктатора и получателя неизвестны друг другу. Обычно более 6о% диктаторов отдают получателю какую-то сумму, в среднем примерно пятую часть от изначально выданной им суммы.

Но мы жестоко ошибемся, если сделаем вывод о том, что 6о% людей спонтанно поделятся деньгами со случайным прохожим или что те же самые люди отдадут бездомному на улице пятую часть содержимого своего бумажника. Другой пример: в лабораторных экспериментах люди, которые никогда не отдавали деньги на благотворительность, отдавали на ее цели в среднем 65% своего выигрыша.

И можно поставить что угодно на то, что эти люди не стали после эксперимента отдавать свои деньги первому же встреченному на улице бездомному.

Интересно
Возможное объяснение разрыва между поведением в ходе эксперимента и поведением вне лаборатории заключается в том, что большинство людей ориентируются на подсказки, заложенные в самой ситуации, внутри которой они действуют, и нет оснований считать, что в ходе эксперимента они ведут себя иначе. Эксперимент, призванный оценить способность людей делиться, может подтолкнуть людей делиться.

Эксперименты, касающиеся поведения людей, вызывают вопросы о внешней валидности, с которыми не сталкиваются экспериментаторы в естественных науках.

Во-первых, участники эксперимента обычно знают, что за ними наблюдает экспериментатор, и поэтому они могут вести себя иначе, чем если бы находились в условиях полной анонимности или, что более релевантно для исследований общественного поведения, если бы они находились под давлением своих соседей, членов семьи или коллег по работе.

Во-вторых, экспериментальные взаимодействия с прочими субъектами обычно анонимны и не предполагают возможность прямой коммуникации, в отличие от многих общественных взаимодействий, интересующих экономистов и политиков.

В-третьих, популяция, из которой берутся участники эксперимента (на сегодняшний день, это, главным образом, студенты), может отличаться от других популяций из-за эффектов возраста, а также из-за процессов поиска участников и их самоотбора.

Наконец, изучаемые в большинстве экспериментов общественные взаимодействия представляют собой социальные дилеммы — версии дилеммы заключенного или игры «Общественное благо» — или задачи, которые предусматривают возможность делиться с остальными, как в играх «Ультиматум» и «Диктатор». В этих условиях общественно ориентированные предпочтения оказываются важны и есть что вытеснять. И хотя мы можем быть правы, делая на основании экспериментов вывод о том, что стимулы могут вытеснить готовность становиться донором крови или участвовать в общественных проектах, мы можем задаться вопросом, насколько эти эксперименты способны что-то сказать о влиянии стимулов на наше поведение, когда речь идет о походе в магазин за покупками или об уборке в номере гостиницы. Мы уже знаем, что ошибочно считать, что вытеснение снизит влияние стимулов к тяжелой работе среди тунисских фермеров и американских разнорабочих.

Невозможно знать, какой из этих четырех недостатков экспериментов окажется важным для вопроса о сепарабельности. Например, в большинстве случаев испытуемым предлагается оплата за то, чтобы они просто пришли на эксперимент. Привлекает ли эта практика людей, которые больше ориентированы на материальные ценности и у которых меньше общественно ориентированных предпочтений, чтобы их вытеснять?

И напротив, хотя экспериментаторы обычно не сообщают испытуемым о целях их исследований, потенциальные участники эксперимента знают, что эксперимент касается кооперации, так что записавшиеся на эксперимент могут оказаться нетипичными и настроенными более гражданственно.

При обсуждении этих проблем мы не должны ограничиваться пустыми рассуждениями. Николь Бэран с соавторами хотела узнать, существует ли корреляция между тем, как щедро ведут себя в экспериментах студенты программы делового администрирования Чикагского университета, и тем, насколько щедрые пожертвования те же студенты делают в фонд университета после его окончания.

В игре «Доверие», в которую Бэран заставляла иг­рать студентов, игрок в роли «инвестора» получал произвольную сумму денег, которую он мог перевести другому игроку, «получателю».

Переданная получателю сумма утраивалась экспериментатором. Получатель, зная выбор инвестора, мог в качестве благодарности перевести инвестору обратно некоторую долю (или всю сумму, или ничего) от своей, утроенной суммы. Бэран задалась вопросом верно ли, что те получатели, которые наиболее щедро отплачивали своим инвесторам за большие переводы, также жертвовали большие суммы в фонд выпускников университета Чикаго. Так и оказалось.

Точно так же среди японских ловцов креветок, которых изучали Джеффри Карпентер и Эрика Секи, те, кто вносили больший вклад в игре «Общественное благо», с большей вероятностью оказывались не держателями частных лодок, а членами рыбацких кооперативов, в которых издержки и улов делились между многими рыбаками.

Похожую корреляцию обнаружили у рыбаков на северо-востоке Бразилии, где для ловли рыбы в море нужно работать в больших командах, успех которых зависит от кооперации и координации, а ловить рыбу в реках и озерах можно и в одиночку. Морские рыбаки оказывались более щедрыми в играх «Общественное благо», «Ультиматум» и «Диктатор» по сравнению с речными рыбаками.

Более удачный тест внешней валидности экспериментов не должен ограничиваться простой констатацией того, что субъекты участвуют в производстве с необходимостью кооперации, таком как морская рыбная ловля; хотелось бы получить основанную
на поведении меру готовности людей действовать кооперативно.

Характер работы бразильских рыбаков позволяет провести такой тест. Креветок ловят большими, похожими на ведра сетями-ловушками; рыбаки прорезают дыры на дне ловушек, чтобы молодые креветки смогли уплыть, и популяция креветок не истощалась.

Рыбаки сталкиваются с реальной общественной дилеммой: ожидаемый доход каждого из них будет выше, если они прорежут в своих ловушках дыры меньшего размера (что увеличит их улов), в то время как все остальные прорежут дыры большего размера (что сохранит популяцию).

В терминах дилеммы заключенного маленькие дыры в ловушках представляют собой форму отклонения, которая максимизирует личный материальный выигрыш независимо от поведения остальных (то есть является доминирующей стратегией).

Но рыбак может устоять перед соблазном предать, если он настроен альтруистично по отношению к другими рыбакам и достаточно терпелив, чтобы не забывать о будущих потерях для всех рыбаков, которые вызовут дыры меньшего размера.

Эрнст Фер и Андреас Лейббрандт предложили рыбакам сыграть в игру «Общественное благо» и экспериментально измерили их нетерпеливость.

Исследователи обнаружили, что более терпеливые и более кооперативно настроенные в экспериментах рыбаки прорезали в своих ловушках отверстия существенно большего диаметра, тем самым сохраняя популяцию креветок для сообщества. Рыбак, экспериментальные показатели терпения и корпоративного настроя которого на одно стандартное отклонение превышали среднее значение, прорезал в своих ло­вушках отверстия на половину стандартного отклонения большие, чем в среднем.

Еще одно свидетельство внешней валидности можно получить из серии экспериментов и поле­вых исследований в 49 группах пастухов из племени Бале Оромо в Эфиопии, проблема которых состоит в общем управлении лесом. Девеш Рустаги и соавторы сыграли в игру «Общественное благо» с 679 пастухами и изучили успех их кооперативных лесных проектов.

Наиболее частый тип поведения в этих экспериментах, встречающийся примерно у трети испытуемых, можно назвать «условной кооперацией».

Представители этого типа реагировали на более высокий вклад со стороны остальных, вкладывая больше сами. С учетом большого числа других факторов, влияющих на успех лесных проектов, авторы обнаружили, что группы, в которых было больше «условных кооператоров» были успешнее —они высаживали больше новых деревьев, — чем группы, в которых «условных кооператоров» было меньше.

Так происходило отчасти потому, что члены групп с большим числом «условных кооператоров» тратили гораздо больше времени на мониторинг использования леса другими. Как и у бразильских рыбаков, разница в доле «условных кооператоров» в группе связана со значительным увеличением числа посадок и временем, потраченным на наблюдение за остальными.

Данные большого количества экспериментов говорят нам о том, что студенты-добровольцы не являются более просоциальными, чем студенты вообще; они также не более просоциальны, чем другие участники экспериментов, не студенты. По-видимому, студенты даже менее просоциальны.

По результатам игры «Общий ресурс», студенты в университете Боготы, где проводил эксперименты Карденас, были более эгоистичными, чем крестьяне из описанных выше экспериментов.

Складские рабочие в Канзас-Сити были более щедрыми в экспериментах, предусматривающих дележ (игра «Диктатор»), чем студенты городского колледжа Канзас-Сити. Голландские студенты демонстрировали меньшее неприятие неравенства в своем экспериментальном поведении, чем голланодрские граждане, которые не являются студентами .

Когда Эрнст Фер и Джон Лист играли в игру «Доверие» со студентами и с исполнительными директорами фирм в Коста-Рике, они обнаружили, что бизнесмены в роли инвесторов доверяют больше (переводят получателям бблыпие суммы), и так­ же отплачивают за доверие более щедро, чем студенты.

Хотя тесты экспериментальной валидности общественно ориентированных предпочтений впечатляют, ни один из тестов не проверял прямо, как ведут себя вне лаборатории те, кто в лаборатории вел себя в соответствии с сепарабельными предпочтениями. Поскольку тестирование сепарабельности в естественных условиях затруднено, не ясно, как подобный тест можно было бы осуществить на практике.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)