Либеральная гражданская культура

Вот мое решение загадки устойчивой гражданской культуры в обществах, где рынок играет главную роль. Сначала я изложу общую идею (представленную в моей совместной работе с Уго Пагано и его совместной работе с Массимо Д ’Антони), а затем приведу некоторые свидетельства в ее подтверждение.

Либеральные государства не обладают ни информацией, ни потенциалом насилия, чтобы искоренить оппортунизм и злоупотребления.

Но они могут защитить своих граждан от наихудших исходов, таких как вред здоровью, утрата имущества и прочие беды. В результате, как пишет Норберт Элиас, имеет место «процесс цивилизации», основанный на том, что «угроза, каковой является один человек для другого, теперь поддается предвидению», и «повседневная жизнь освобождается от шокирующих неожиданностей.

Насилие теперь убрано в казармы». Это смягчение страданий достигается через верховенство закона, профессиональную мобильность и прочие формы мобильности, которые позволяют людям избегать катастрофических потерь, а также, с недавних пор, через социальное страхование.

Снижая риск, эти стороны либерального общества замещают семейные и древние узы, на которых основывается родовая и прочие традиционные идентичности. Поскольку эти узы становятся менее ценными, их установлением и поддержанием занимаются все меньше. Получившаяся культурная среда оказывается благоприятной для эволюции универсальных норм, применимых как к незнакомцам, так и к членам клана.

Кроме того, фактическая застрахованность от наихудших результатов позволяет людям поступать в соответствии с общественно ориентированными предпочтениями, так как гарантирует, что те, кто ведет себя щедро и сотрудничает, не подвергнутся эксплуатации со стороны эгоистично настроенных сограждан.

Хотя снижение риска в либеральных обществах влияет на все множество социальных взаимодействий, я покажу, как оно вызывает доверие в рыночных обменах. Рассмотрим популяцию, состоящую из большого числа людей, которые взаимодействуют в парах и могут вести себя оппортунистически (например, попытаться украсть чужие товары), либо обмениваться товарами к общей выгоде. Назовем эти стратегии «предательством» и «сотрудничеством».

Предположим, что предавший игрок забирает товары сотрудничающего, но за такое поведение рискует быть побитым; в таком случае наилучшим ответом на сотрудничество будет сотрудничество. Предательство всегда является наилучшим ответом на предательство, потому что предавший игрок может получить все от беззащитного игрока, выбравшего сотрудничество.

Хотя взаимное сотрудничество максимизирует совокупный выиг­рыш (и также индивидуальные выигрыши обоих игроков) тот, кто сталкивается с незнакомцем, все же выберет предательство, если не будет в достаточной степени уверен, что незнакомец готов сотрудничать.

Интересно
Поставьте себя на место торговца, который сталкивается с незнакомым ему потенциальным торговым партнером. Насколько вы должны быть уверены в том, что этот партнер заслуживает доверия (то есть, что он не предаст), чтобы начать сотрудничать?

Эта «минимальная степень уверенности, необходимая, чтобы доверять другому», будет зависеть от последствий сотрудничества с предающим игроком. Если потери от такого сотрудничества окажутся крайне высокими для незадачливого игрока, вы­ бравшего сотрудничество, то он будет сотрудничать лишь тогда, когда ответное сотрудничество практически гарантированно. Если, напротив, последствия для наивного игрока, выбравшего сотрудничество, не будут такими уж фатальными, он может быть готов рискнуть и довериться незнакомцу.

Верховенство закона и прочие черты либерального государства делают последствия ошибочного доверия предавшему игроку менее болезненными. В результате верховенство закона понижает планку того, как хорошо вы должны знать своего партнера, чтобы довериться ему.

Хороший аргумент привел Джон Ролз: когда

«опасно придерживаться правил при не­соблюдении их другими», «общественные институты» будут наказывать предавших, тем самым снижая их число, а также вероятность того, что сотрудничающий агент будет обманут предавшим, так что игроки, готовые к сотрудничеству, будут менее склонны первыми выбирать предательство для снижения риска. 

Рынки, конечно, являются частью истории. В приведенном выше примере, доверительные отношения между покупателем и продавцом не возникли бы, если бы не перспектива взаимного выигрыша в результате обмена.

Синергетический эффект рынков и верховенства закона поддерживает эволюцию доверия между незнакомцами и способен объяснить наблюдение Вольтера относительно сотрудничества представителей разных религий на Лондонской бирже, а также удивительные результаты наших кросс-культурных экспериментов.

Еще один способ, которым верховенство закона может поддерживать общественно ориентированные предпочтения, заключается в защите тех, кто придерживается социальных норм, от эксплуатации теми, кто выбирает предательство. Эта защита происходит не только потому, что предавших при верховенстве закона меньше (аргумент Ролза), но также потому, что знание о том, что предательство будет наказано, может снизить привлекательность предательства для того, кто иначе предпочел бы сотрудничать.

Второй эффект вытеснения оказывается очевидным в экспериментах социальных психологов Мизуху Синада и Тосио Ямагучи, которые работали со студентами Университета Хоккайдо. Они проявляли большую готовность к сотрудничеству в игре «Общественное благо», когда были уверены, что другие (но не они сами) будут наказаны за недостаточно большой вклад, даже если наказание не оказывало эффекта на их собственные материальные стимулы к тому, чтобы внести свой вклад или воздержаться от этого.

Очевидно, люди хотят сотрудничать, но еще больше они хотят, чтобы ими не воспользовались те, кто выбирает предательство. Ирис Бонет с соавторами называет этот мотив «неприятием предательства». Гарантия того, что предающие будут наказаны третьей стороной, снижает страх испытуемого, что предающий сможет нажиться за его счет.

Похожая синергия наблюдается в естественной среде: социальные нормы поддерживают соблюдение правил дорожного движения, но они могут быстро исчезнуть, если злостные нарушители не будут наказываться государством. Такие или похожие синергии могут объяснить те эксперименты, в которых материальные стимулы и моральные мотивы выглядят комплементами, а не субститутами, то есть первые увеличивают силу вторых.

Кроме того, возникновение верховенства закона, по всей видимости, связано с параллельным сдвигом от доверия к родственникам и прочим конкретным индивидам к обобщенному доверию, в соответствии с «освобождающей теорией доверия» Ямагиши.

Гвидо Табеллини, например, показал, что обобщенное (а не семейное) доверие характеризует страны с долгой историей либеральных политических институтов. В большой выборке иммигрантов в Европу наблюдается сильная обратная зависимость между участием в политике, например, подписями под обращениями или участием в демонстрациях или бойкотах, и степенью соблюдения обязательств перед детьми и родителями, что также го­ворит в пользу этой теории.

Замещение обобщенным доверием доверия семье и традиционным нормам, по всей видимости, началось в Средиземноморской торговой системе XI века, в которой семейные, коммунальные и прочие традиционные системы так называемого коллективистского принуждения к исполнению договоров были замещены более универсалистскими, поддерживаемыми государством индивидуалистическими системами.

Именно по этим причинам рыночные общества могут демонстрировать более высокий уровень универсализма в определении и применении социальных норм.

Рынки могут облегчать «процесс цивилизации» и в других отношениях. Распространение рынков зачастую способствовало появлению национальных государств, в которых поддерживается верховенство закона, и если мои рассуждения верны, эта динамика благоприятствовала развитию обобщенного доверия.

Кроме того, расширение рынков благоприятствует распространению более универсальных социальных норм, поскольку поддерживает национальные си­стемы «обучения незнакомцами» (то есть за пределами семьи), которые Геллнер назвал экзосоциализацией.

Геллнер писал, что рынки способны регулировать разделение труда на национальном уровне, только если традиционные культуры заменяются бо­лее универсальными ценностями, согласующимися с активным взаимодействием с незнакомцами в рыночной среде.

Итоговая национальная стандартизация языка и культуры поддерживает профессиональную и географическую мобильность, что делает приносящие доход активы индивидов менее привязанными к их месту работы и роду деятельности. В результате обеспечивается поддержание прочих формальных и фактических видов страхования, обеспечиваемых либеральными институтами.

Настало время, думает Законодатель, посетить экономические факультеты, чтобы узнать, что могут предложить экономисты. Вспоминая резкие отповеди экономистов прошлого, он будет сильно удивлен теплым приемом, который он встретит теперь.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)