Экономика открывает Аристотеля

Исследования, проведенные в последующие годы, заставили умерить пыл. Как мы увидели, экспериментальные и прочие свидетельства ясно говорят о том, что этические и альтруистические мотивы широко распространены и, более того, как утверждал Титмус, могут быть вытеснены стимулами. В то же самое время экономисты обнаружили, что простые
метафоры из учебников, как «лавка фруктов» в примере Бьюкенена, внутри которой «обе стороны соглашаются по поводу прав собственности», не слишком хорошо помогают понять капиталистическую экономику.

Новые модели рынка труда, например, рассматривали работу не как что-то, по поводу чего можно заключить контракт, так что хорошее выполнение работы зависело по крайней мере от внутреннего желания работника сделать работу хорошо. Точно так же, на кре­дитном рынке даже с самыми лучшими контрактами нельзя гарантировать возврат займа, если заемщик признает себя банкротом; кредиторы должны доверять описанию проекта, под который заемщик берет деньги.

В новой микроэкономике труда, кредита и прочих рынков перечисляется множество способов, которыми, как отмечал Эрроу, социальные нормы и моральные кодексы могут побудить экономических агентов интернализировать издержки и выгоды от своих действий в ситуациях, когда этого нельзя прописать в контракте. Трудовая этика может побудить работника интернализировать издержки, которые наниматель несет от его общения с друзьями в социальных сетях в рабочее время.

Честность заемщика не позволит занизить риски проекта, для которого он пытается найти деньги, если в случае провала проекта эти деньги, по всей видимости, никогда не будут выплачены. Экономисты начина­ют понимать, почему одних только цен недостаточно для того, чтобы сделать работу морали.

Еще одно новшество в экономической теории — в кажущейся несвязанной с предыдущими рассуждениями макроэкономике — поставило под сомнение политическую парадигму «конституции для мошенников». Тридцать лет назад Роберт Лукас пере­
вернул сознание экономистов простым наблюдением: налоги и прочие государственные интервенции в частную экономику влияют не только (как и предполагалось) на издержки и выгоды действий граждан, но и на их убеждения о будущих действиях остальных (в том числе и о будущих действиях правительства).

Например, введение более строгих штрафов за неуплату налогов дает стимулы к оплате, но также сообщает информацию о том, что налоги часто не платят, что заставляет тех граждан, которые раньше были честными, уклоняться.

Лукас сделал вывод, что предсказать эффект от политической меры можно только с учетом возможных косвенных эффектов на убеждения, поэтому нужно изучать совместный результат, в котором взаимозависимыми оказываются убеждения граждан и экономические действия, на которые нацелена политическая мера.

Вывод Лукаса состоял в том, что новая экономическая политика не является интервенцией в застывшую модель экономики, но изменением в самой механике работы модели:

Лукас заключает:

Эта идея оказалась настолько важной, что экономисты сохранили при ней имя автора —«критика Лукаса» удостоилась чести, которой не удостоилась невидимая рука. Я применю логику Лукаса к тем случаям, когда стимулы изменяют не только убеждения (о чем писал Лукас), но и предпочтения.

Неудивительно, что в свете этих и других открытий экономическая теория начала изменяться. Альберт О.Хиршман смеялся над экономистами, которые, по его словам, предлагали «реагировать на не­ этичное и антиобщественное поведение повышением издержек этого поведения, а не введением стандартов, и запретов и санкций за их нарушение». Возможно, думал Хиршман, экономисты «рассматривают людей как потребителей с неизменными или случайно изменяющимися вкусами в части как гражданского, так и потребительского поведения».

Политический теоретик Майкл Тейлор развил идею Хиршмана о том, что юридические структуры определяют предпочтения и общественные нормы. Он пошел дальше, и перевернул оправдание государственной власти Томасом Гоббсом, предположив, что человек Гоббса может быть результатом, а не причиной существования государства Гоббса6. Чтение Хиршмана и Тейлора в 1980-х гг. заставило меня взяться за проект, итогом которого стала эта книга.

Не была прослежена и логика недавних достижений экономической теории, которые могли бы прояснить дилемму Законодателя и, возможно, подсказать выход из нее. У Законодателя много работы.