Теория справедливости Роберта Нозика

Роберт Нозик, признавая значимость теории Ролза (он утверждал, что теперь политические философы должны работать либо в рамках теории Ролза, либо объяснять, почему они не делают этого), отстаивает другую точку зрения на справедливость в работе «Анархия, государство и утопия» (1974).

Почему такое (странное) название? Нозик пытается доказать, что анархия не способна ограни­чить агрессивные действия (насилие и обман) других, необходимо и морально го­сударство, но нужно стремиться к лучшему из возможных миров — государству, функции которого ограничены, и такое государство — не утопия (поэтому ему, может, и недостает блеска утопии).

Его задача — создать теорию справедливости (теорию прав собственности, как он ее называет), которая не требует никакого расширенного государства, и показать аморальность или неморальность пере­распределительных функций государства:

«Наши главные выводы относительно государства состоят в том, что оправдано существование только минимального государства, функции которого ограничены узкими рамками — защита от наси­лия, воровства, мошенничества, обеспечение соблюдения договоров и т. п.; что любое государство с более обширными полномочиями нарушает право человека на личную свободу от принуждения к тем или иным действиям и поэтому не имеет оправдания; и что минимальное государство является одновременно и вдохновля­ющим, и справедливым».

Очень четко аморальность перераспределительных функций государства Нозик показывает на примере модификации кантовского категорического императива: государство с расширенными функциями призы­вает: «Поступай так, чтобы свести к минимуму использование человечества в качестве средства», но смысл совсем другой у Канта:

Когда индивида используют для блага других, то это значит, что его используют, а выгоду полу­чают другие, и ничего больше. Происходит только то, что с ним что-то делают ради других. Разговоры о благе всего общества намеренно скрывают этот факт.

Использовать человека таким образом — значит не уважать его и не учитывать того, что он — отдельная личность и его жизнь — его собственная, единствен­ная и неповторимая. В моральном плане ни одна жизнь не перевешивает другие так, чтобы можно было достичь увеличения суммарного общественного блага. Поэтому необходимы жесткие моральные ограничения действия государства.

На чем основаны справедливые принципы распределения в условиях мини­мального государства? Теория справедливости имеет дело с правами собствен­ности, считает Нозик.

Она состоит из двух главных разделов. Во-первых, это первичное приобретение во владение, присвоение того, что не принадлежало никому (principle ofjustice in acquisition). Сюда относятся вопросы о том, каким образом ничьи веши могут перейти во владение кого-либо. (Локк признавал право трудовой собственности на вещь, а Нозик — нет.) Второй раздел касается перехода имущества от одного индивида к другому (principle ofjustice in transfer).

Посредством каких процессов человек может передать имущество другому? В полном виде принцип распределительной справедливости утверждал бы про­сто, что распределение справедливо, если каждый обладает титулом собствен­ности на имущество, которое он имеет в соответствии с этим распределением.

Тогда очевидно: является ли распределение справедливым, зависит от того, как оно возникло. То есть теория, основанная на правах (титулах) собственности, является исторической по своему характеру. Обычно принципы справедливости в распределении рассматриваются только в состоянии текущего момента, но это неправильно.

Конечно, теория справедливости, основанная на исторических правах собственности, поднимает и разные нерешенные проблемы: если неспра­ведливость, совершенная в прошлом разными путями, одни из которых можно установить, а другие — нет, сформировала нынешнюю ситуацию с имуществом, что надо (и надо ли вообше что-то) делать для исправления этих несправедливо­стей?

Как меняется и меняется ли ситуация, если выигравшие и пострадавшие от несправедливости — это не прямые участники самого акта несправедливости, а, например, их потомки? Каков срок давности? Почему люди сочтут принци­пы справедливости на основе титулов собственности правильными?

А у Ролза было так: принцип равенства не может не прийти в голову каждому. Основной аспект критики принципов справедливости Ролза Нозиком связан с тем, что принцип честности нарушается: то, что менее обеспеченные согласятся с привилегиями в свою пользу, очевидно, но является ли это честным соглашением, на основе которого менее обеспеченные могли бы рассчитывать на добровольное сотрудничество остальных?

Вообще, нельзя просто принять в качестве предпосылки, что равенство должно быть частью любой теории спра­ведливости. Необходимы аргументы, которых Ролз не предоставляет.

Главное возражение Нозика против разговоров о равенстве возможностей заключает­ся в том, что это «равенство» требует фундамента в виде вешей, материальных средств и действий; а право распоряжаться всем этим может принадлежать дру­гим людям. Ни у кого нет права на то, реализация чего требует использования вещей и деятельности, права и титулы на которые принадлежат другим людям.

Еще Нозик обращает внимание, что у Ролза его второй принцип, требую­щий, чтобы неравенства давали преимущества наименее обеспеченным соци­альным группам, переходит от индивида сразу к группам. Почему это не ин­дивиды? И не ясно, какие это наименее привилегированные группы, следует ли исключать алкоголиков или наркоманов?

Нозик разбирает аргумент Ролза, что имущество, полученное по наследству, является морально незаслуженным (случайным, а потому — несправедливым). Но тогда и свободный обмен или подарок требовал бы моральных заслуг. Да и таланты, которые с точки зрения Ролза получены случайно и несправедливо, получены исторически, их облада­тели владеют ими законно и могут распоряжаться доходами от них по своему усмотрению.

В целом Нозик четко выразил (или предвосхитил?) тенденцию движения за­падного общества в сторону от welfare state к рыночному обществу (что и произо­шло в начале 1980-х гг. в Англии и США) и представил моральные основания капитализма после Кейнса (капитализма эпохи монетаризма).

Конечно, его минимальное государство осталось утопией, никто не собирался отказываться полностью от политики перераспределения, но все же экономисты и политики обратили внимание, что в основе капитализма все еще лежат базовые процессы рыночной самоорганизации и что существуют пределы вмешательства государ­ства как в рыночную экономику, так и в жизнь граждан.

1980-е гг., которые характеризовались в политике западных стран как раз воз­вращением к ценностям и идеалам индивидуализма, свободного рынка и клас­сического капитализма (в экономической политике процветали «рейганомика» и «тэтчеризм»), в моральной философии оказались открытием противоположного течения — коммунитаризма (интеллектуального направления, согласно которому основным субъектом социального действия должна являться та или иная «общ­ность», а не личность).

В 1981 г. выходит книга Аласдейра Макинтайра «После добродетели», где он разбирает проблему справедливости с точки зрения исто­рии морали, в 1988 г. она дополняется книгой “Whose Justice? Which rationality?” («Чья справедливость? Какая рациональность?»); в 1982 г. Майкл Сэнделл издает “Liberalism and the Limits of Justice” («Либерализм и пределы справедливости» — название говорит само за себя); в 1983 г. Майкл Уолцер публикует “Spheres of Justice” («Сферы справедливости»), где доказывает положение о множественной справедливости (или о невозможности единого универсального принципа спра­ведливости).

Макинтайр, на наш взгляд, одним из первых в главе 17 своей книги «После добродетели», которая называется «Справедливость как добродетель: изменение концепций», метко заметил, что спор Ролза и Нозика — это не столкновение аб­страктных философских принципов и отвлеченных академических теорий поли­тической философии, а вполне реальный спор «нефилософствующих» граждан, какого-нибудь владельца магазина и социального работника, каждый из кото­рых доказывает свою справедливость — первый честно работал и долго копил деньги, чтобы купить дом, а теперь его планы под угрозой из-за повышения налогов, которое он считает несправедливым; второй впечатлен произволом неравенства в распределении богатства и еще более — неспособностью бедных сделать что-либо относительно изменения условий своего существования, он убежден, что помочь может только государство, и настаивает на справедливо­сти прогрессивного налогообложения.

Вот это, условно говоря, и есть стол­кновение позиций Нозика и Ролза соответственно, но самое важное — из этого столкновения конкурирующих концепций справедливости (contested justices) невозможно прийти к какому-то единому решению, чтб считать справедли­вым.

Когда Аристотель превозносил справедливость как первую добродетель жизни античного полиса, он предполагал, что общество, в котором отсутствует практическое согласие по поводу концепции справедливости, также не имеет и необходимого основания для политического сообщества, т. е. просто не может существовать.

Но отсутствие такого основания характерно для нашего совре­менного общества: если и в Средние века разногласие считалось позором, то теперь мы требуем дискуссии (как отсутствия единогласия), но современное общество устроено так, что не может прийти уж если не к единогласию, то хотя бы к согласию.

В области морали и справедливости мы имеем лишь фрагмен­ты концептуальной схемы, «обрывки», как называет их Макинтайр, которые в отсутствие контекста лишены значения. На самом деле у нас есть лишь подо­бие морали, но мы продолжаем использовать многие из ключевых ее выражений. При этом мы утратили — если не полностью, то по большей части — понимание морали, как теоретическое, так и практическое.

Первый говорит, что заслужил своим честным трудом свой дом, второй настаивает, что бедные не заслужили тех лишений, которые выпадают на их долю. В реальности понятие заслуг всегда предполагает соотнесение своей жиз­ни и действий с понятием общего блага, т. е. требует помещение индивидов в социальный контекст (вот основы социологической критики философской кон­цепции справедливости, но обоснованы они, увы, не социологами), а у Ролза и Нозика

В реальной жизни фрагменты традиции — концепции добродетели по большей части из прошлого — все еще соседствуют с современными и инди­видуалистическими концепциями, такими как права или полезность. В перепу­танном мире наших моральных концепций прошлое соединяется с настоящим и будущим. Это надо учитывать при рассмотрении характера справедливости — она не может быть единой.

Другой аспект критики связан с тем, что либеральная теория справедливо­сти претендует на ранг универсальной, т. е. применима в любом социальном порядке и в любом историческом времени. Макинтайр подробно рассматри­вает в книге «Чья справедливость? Какая рациональность?» историческую трансформацию справедливости в зависимости от традиции рациональности: справедливость в доисторической Греции с точки зрения воина и героя гоме­ровского эпоса, полисную справедливость афинского гражданина (в проекции Платона и Аристотеля), затем (почему-то минуя римский мир) христианскую справедливость Августина, Фомы Аквинского, далее справедливость с позиции философов шотландского Просвещения (Хатчесона и Юма), и, наконец, либе­ральную традицию.

На этих примерах ясно показано, что справедливость по­нимается различным образом в разные исторические эпохи (но, на наш взгляд, недостает иллюстрации того, что если справедливость в традиционном обществе больше выступала как чувство, то сегодня входит в понятие чистой рациональ­ности).

Справедливость связана с рациональностью, но и единого понимания и согласия по поводу того, чтб считать рациональностью, тоже нет (уже начиная с эпохи Просвещения). Надо отдать должное Макинтайру: исторический аспект критики способствовал признанию того, что теория Ролза может быть адекватно применена только к современному, западному и демократическому обществу.