Homo vanitatis
Итак, то, что принято называть «грехопадением», на деле есть приобретение человеком дара воображения со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Из них самым, пожалуй, характерным, самым ярким и впечатляющим является тщеславие.
Можно с полным основанием утверждать, что человек начинается с тщеславия, с него же начинается и на нем держится вся культура. Скажу больше: оно составляет фундамент всей культуры и, прежде всего, тех его сфер, которые связаны с искусством и политикой.
В самом деле: нет и никогда не было ни одного человеческого существа, будь оно старым или юным, бедным или богатым, красивым или уродливым, знатным или безвестным, мужского или женского пола, диким или цивилизованным.., кому бы не было присуще тщеславие. Я бы даже сказал, что «грехопадение» тождественно приобретению тщеславия и что тщеславие есть главная черта, которая решительным образом отделила человека от остального животного мира. Можно еще сомневаться относительно других вещей, но тут никаких сомнений нет.
По глубинной своей природе человек есть Homo vanitatis — это наиболее полное его определение. Все остальное есть, так сказать, прилагательное к нему.
То есть я согласен с писателем в принципе и ни в коей мере не умаляю общечеловеческого свойства неблагодарности, но считаю, что данное мной определение все же точнее, поскольку сама неблагодарность в значительной мере есть следствие того же тщеславия.
Я бы здесь не согласился с Вл. Далем в его определении тщеславия как такого свойства, которое связано лишь с ложной, суетной, показной славой. Ведь если быть до конца последовательным, то любая слава и почет суетны и вздорны хотя бы вследствие смертности человека.
В этом общем философском смысле слава человека, открывшего какой-нибудь «закон всемирного тяготения» или прокатившего носом шарик на расстоянии одного километра и попавшего в книгу рекордов Гиннеса, либо слава знаменитого поэта и певца, или хозяина собаки, получившей на конкурсе собачьей красоты первый приз, или Герострата, сжегшего храм Артемиды, или бог знает чего еще — абсолютно равноценны в этом своем суетном, то есть подлинном значении.
Иные могут возразить на это и указать на некоторые тонкости, различающие такие понятия, как «тщеславие», «честолюбие», «гордыня»… Тонкости, конечно, имеются, но в данном случае я отвлекаюсь от них, поскольку их сущность как особого человеческого качества едина.
Хотя, конечно, нельзя не признать, что в быту и во взаимоотношениях людей такого рода деление весьма важно: одно дело сказать о человеке, что он тщеславен, другое — что честолюбив… Первое как бы принижает, второе возвышает.
Однако в общем подходе к данному явлению нас не интересуют градации, ибо, какие бы тонкости ни были присущи тем или иным формам выражения тщеславия, все они и оптом и в розницу свидетельствуют об отличительной особенности человека как такового. Как не может быть безгрешного человека, так не может быть и человека не тщеславного — они неразделимы.
Теперь посмотрим под этим углом зрения на животных, хотя бы на тех же собак. Вот перед вами какой-нибудь голубой пудель «королевских» кровей, подстриженный, ухоженный, весь «в завиточках- волосках», бантиках и с ошейником из бархата и атласа; или какой- нибудь «боксер» с мощной грудью, увешанной медалями за всякие там «места».
Отражается ли все это на их собачьем поведении и их отношении к дворовым грязным и блохастым сородичам? Нисколько. Зато на их «двуногих и без перьев» хозяевах те же факты отражаются чрезвычайно.
Человек способен кичиться (тщеславиться, гордиться, возноситься, воображать) по любому поводу. Нельзя назвать ровным счетом ничего на свете, что не могло бы стать предметом тщеславия: бедность и богатство, знатность и отсутствие таковой, занимаемый пост или должность, притом не только свои, но и всех родственников; титулы, звания, фамилия, родословная, марка машины, скромность, добродетель, порок…
Чтобы сделать этот список полным, нужно было бы перечислить все стороны жизни человека, не пропустив ни одной.
Философы же, как известно, тщеславны особенно. В этом смысле приведу весьма характерный эпизод из жизни знаменитых афинских философов. Известный своим эпатажным поведением философ Диоген, придя как-то в гости к зажиточному Платону, стал демонстративно топтать своими грязными ногами дорогие ковры, приговаривая: «Вот так я попираю гордыню Платона!» Платон на это тут же отреагировал: «Другой гордыней».
А сколько на свете существует безвестных Геростратов? Осмелюсь даже утверждать, что каждый человек по-своему Герострат.
«Все мы немножко лошади, и каждый по-своему лошадь», — говаривал Вл. Маяковский. Даже смерть человека и та — какой грандиозный повод для про- явления тщеславия! Все существующие кладбища — самые яркие его проявления, а некоторые из них представляют собой просто апофеоз тщеславия, один огромный ему памятник.
Можно с полным основанием назвать тщеславие общей, неизлечимой болезнью человеческого рода. В то же время есть ряд профессий, где оно превращается буквально в тяжелый недуг.
К ним относятся, прежде всего, все без исключения творческие профессии, связанные с искусством и наукой во всех их разновидностях и разветвлениях. И, разумеется, все виды публичной деятельности — политика, отправление религиозных культов и т.п. Ведь туда и стремятся исключительно из тщеславия.
Родная сестра тщеславия — зависть. Во всех перечисленных сферах деятельности зависть есть профессиональное заболевание, при- том заболевание неизлечимое. Оно носит там характер повальной эпидемии, избегнуть которой не может никто и против которой не существует лекарств.
Ах, эта зависть! От нее не уйти никому, даже самому праведному человеку. И опять же все идет от воображения… Стоит только на минутку вообразить, что кто-то умнее тебя, красивее, удачливее, богаче, способнее, сноровистее, везучее… — так даже нехорошо делается.
Конечно, зависть порой бывает и «белой». Вернее, не бывает, а так для смягчения называют обычную зависть. Чаще же зависть выступает в своих естественных проявлениях и красках.
Прямо скажу: очень плохо мы переносим успехи и удачи других. Слишком близко принимаем их к сердцу, оттого нервничаем, мучаемся, страдаем, хотя, конечно, виду не подаем и изображаем радость по поводу удачи других (тут нужно быть хорошим артистом, чтобы радость выглядела по возможности натуральнее).
А вот несчастья и неудачи других людей мы переносим значительно легче, я бы даже сказал, стоически. С соответствующим выражением на лице мы в этих случаях советуем потерпевшему мужаться, держать себя в руках, не принимать близко к сердцу и даем массу других полезных и мудрых советов…
Притом делаем это вполне искренне и с негодованием отвергнем всякую мысль, что не- счастье других может принести нам какое-либо удовлетворение, тем более радость…
