Свобода и фактичность. Бытие в ситуациях

Самый распространенный аргумент, с точки зрения здравого смысла, против тезиса, что человек свободен, состоит в том, что человеческие способности ограниченны — не только в отношении «внешнего мира», но и в отношении собственной «природы».

Вот как об этом говорит Сартр: «Я не “свободен” избежать судьбы своего класса, своей нации, своей семьи, ни даже увеличить собственные способности или свою удачу, ни даже победить свои самые незначительные желания или собственные привычки.

Я рожден рабочим, французом, наследственным сифилитиком или туберкулезником. История жизни, какой бы она ни была — это история неудачи.

Коэффициент неудачи в делах (adversité des choses) состоит в том, что требуются годы терпения для того, чтобы достичь самого жалкого результата. К тому же следует “овладеть природой, чтобы ею управлять”, т.е. включить свое действие в цепи детерминизма.

В куда большей степени, чем “действующим”, человек представляется “сделанным” — климатом и землею, расой и классом, языком, историей общности, частью которой он является, наследственностью, индивидуальными обстоятельствами его детства, приобретенными привычками, большими и малыми событиями его жизни».

Это представляется очевидным, но такие аргументы не могли поколебать позиции защитников человеческой свободы, начиная с Декарта, который защищал сразу и тезис о бесконечной свободе воли, и считал, что трудом можно добиться больше, чем надеясь на удачу.

Прежде всего, многое зависит от нашего подхода: одна и та же скала, которая для одного предстает как тяжкое препятствие на пути, для другого — желанная возвышенность, с которой только и можно увидеть прекрасный пейзаж.

Во-вторых, немаловажны такие обстоятельства, как отсутствие или наличие альпенштока, хорошей обуви, проложенной тропы.

И при всем при этом наша свобода прежде всего определяет то, по отношению к чему эти обстоятельства выступают как ограничения.

Значит, необходимо различать свободу как способность создавать проекты от свободы их реализовывать. И свобода, действительная свобода, всегда связана с контекстом «мира, оказывающего сопротивление». Как утверждает Сартр, «успех никоим образом не важен для свободы».

Когда вопрос стоит о свободе как моменте человеческого бытия, онтологии субъективности, суть ее не в
том, можно ли достигнуть желаемого, а в том, есть ли «автономия выбора» или ее нет.

Не следует ли из сказанного, что, в определенном смысле, без препятствий нет свободы? И что свобода сама создает себе препятствия) Разумеется, так — в том смысле, что свобода — это отношение к данному.

Однако само это данное («в себе») и не причина свободы, и не необходимое условие свободы, поскольку оно в его связи с нами совершенно случайно.

Свобода не похожа ни на аристотелеву «форму», ни на «пневму» стоиков, для которых нужна материя, чтобы свобода могла раскрыться: ведь данное есть только «бытие в себе», в отношении которого «бытие для себя» совершает отрицание. Эти данные играют роль ситуативных мотивов свободного поведения.

Можно сказать и так: ситуация и мотивация — это одно и то же. Такова парадоксальная формула свободы: нет свободы, кроме как в контексте ситуации, и нет ситуации, кроме как в связи со свободой.

В конечном счете, пишет Сартр, «мы суть свобода, которая выбирает; но мы не выбираем бытие свободными: мы осуждены на свободу… мы заброшены в свободу, или, как говорит Хайдеггер, “покинуты”.

И, как можно видеть, эта покинутость не имеет другого истока, чем само существование свободы. Следовательно, если определить свободу как бегство от данного, из свершенного, имеется некое свершение бегства из свершенного. Это есть фактичность свободы».

Было бы ошибочно, по мнению Сартра, «объективировать» ситуацию, рассматривая ее как нечто жестко данное, что существует само по себе. Напротив, сознание свободного человеческого существа, отталкиваясь от своей цели, высвечивает это данное как мотив.