Особенности переводов философских тестов

Известный исследователь российско-британских литературных контактов и переводчик с английского Ю.Д. Левин однажды перевел с «пушкинского» языка на обыденный известные строки. У него получилось:

Вставай, пророк, смотри и слушай,
Мои приказы исполняй

И обходя моря и сушу,
Сердца словами зажигай.

Очевидно, что перевод может сильно видоизменить художественный текст, но что происходит с текстами, основанными не на метафорах, а на понятиях? Интересно исследовать меняют ли они свои смыслы и как входят в систему мировоззренческих установок.

Исследование путей и способов вхождения России в европейское интеллектуальное и культурное пространство, а также уверенного пребывания в нем является одной из важных проблем истории идей. Эта проблема имеет не только теоретико-познавательное или историческое значение, но и сугубо практическое, так как позволяет понять специфику современного состояния общественного сознания.

Отношения объекта и субъекта влияния не обязательно иерархичны. Иными словами, культура, испытывающая влияние, может быть достаточно активна и избирательна, как это было с российской культурой. Обращение к западноевропейским авторитетам не было признаком «несамостоятельности» и невозможности продуцировать собственные тексты, а своеобразной формой производства и распространения знания. Мотивацией переводов общественно-политических текстов является определенная открытость общества, его желание познакомиться с опытом соседей, а возможно, и перенять его. Это всегда активный, творческий процесс.

Для успешного функционирования любая теоретическая, в том числе философская система должна использовать опыт, накопленный в других системах, для усвоения, а тем более критического требуется не менее высокая культура, чем для системы продуцирующей. Культуры-собеседницы должны быть равны, иначе невозможно достижение цели диалога — понимания.

Для российской культуры начиная с петровских времен западное имело своеобразную смысловую символическую и даже аксиологическую нагрузку, мы бы назвали ее сверхпозитивной. Нет сомнения, что она сохраняется и в настоящее время, именно поэтому, так важно выявить происхождение, эволюцию и тенденции взаимодействия российской и западноевропейской философской и общественно-политической мысли, уделяя эпохе Просвещения особое внимание.

Для русской культуры всегда была актуальна проблема культурных влияний. Россия всегда решала проблему национальной идентичности то противопоставляя, то отождествляя себя с Западом.

Как неоднократно отмечалось в литературе, именно система оппозиций Россия/Запад имела определенную смысловую нагрузку, обозначая преодоление, переосмысление «старого», а вовсе не свидетельствовало о неспособности к самостоятельному обобщению и анализу действительности.

Французское влияние (лучше всего изученное) распространялось главным образом как «интеллектуальная мода» через личные контакты среди аристократии. Вплоть до Великой французской революции она считалась практически «государственной» философией и поддерживалась в «высших» сферах. Особенно наглядно это было в екатерининскую эпоху. Практически все знаменитые произведения французских просветителей П. Бейля, Вольтера, Д. Дидро, Ш.-Л. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо, П.-А. Гольбаха, К.-А. Гельвеция, Б. Фонтенеля последовательно и целенаправленно переводились на русский язык.

Несмотря на огромный интерес «ко всему французскому», французская философия никогда не была предметом систематического изучения. В силу присущего ей блеска, парадоксальной заостренности проблем, беллетризированного изложения она скорее воспринималась как «литература» или некий культурный феномен.

Отношение к лидерам французского Просвещения носило печать субъективности и светской игры. Личные связи, а также прекрасное знание сочинений названных мыслителей вовсе не означало адекватного усвоения, а тем более использования их теоретических построений. В этом мог убедиться Д. Дидро во время своего пребывания в России в 1773 году, а также беседуя с Е.Р. Дашковой во время ее визита в Париж в 1769 году. В письме к последней он проницательно замечает, что идеи, перенесенные из Парижа в Петербург, принимают совершенно другой цвет.

«Ученое» влияние немецкой культуры объяснялось и «немецко-голландскими» пристрастиями Петра I, приглашавшего на русскую службу немецких специалистов и ученых (прежде всего в Санкт-Петербургскую Академию наук) и самим состоянием «учености» в немецких княжествах, изобиловавших университетами, дававшими лучшее по тем временам гуманитарное образование, высоким престижем Берлинской Академии наук.

«Недемонстративность» такого влияния была связана во многом со «школьным» характером систематической философии, а также тем, что ей занимался довольно узкий круг профессионалов. Издания представителей «популярной философии», таких как М. Мендельсон, И.-Г. Зульцер, Х.-А. Крузий, Х. Баумейстер и др., обычно предназначались для учебных целей.

Особенно популярна была философская система Хр. Вольфа, принятая в качестве официальной в российских университетах и преподававшаяся там практически до недавнего времени. Вольфа переводил М.В. Ломоносов, слушавший его лекции в Марбургском университете в 1736–1739 годах. В эти годы Вольф читал курсы всеобщей математики, алгебры, астрономии, физики, оптики, механики, военной и гражданской архитектуры, логики, метафизики, политики, нравственной философии, естественного и народного права, географии, хронологии. Таким образом, Ломоносов мог не только приобщиться к эрудиции знаменитого ученого, но и получить урок энциклопедического взгляда на мир.

Следует отметить пристальный интерес к сочинениям немецких теоретиков «полицейского права» И.-Г. Юсти и И. Зонненфельса, многотомные сочинения которых были переведены на русский язык и изданы, а также ставшая «народным учебником» книга С. Пуфендорфа «О должности человека и гражданина», которая была «к чтению определенная в народных городских училищах Российской империи».

К британским мыслителям — Бэкону, Гоббсу, Локку обращались прежде всего тогда, когда необходимо было разобраться в том, как устроен и как работает некий «механизм» —познавательный, политический или воспитательный. Поэтому наиболее сильное влияние английской философии испытали такие области «практической философии», как «политика» и «мораль».

В России Юма лучше знали как автора «Истории Англии», нежели «Трактата о человеческой природе», так как в эпоху Просвещения переводили преимущественно социально-политические, а не метафизические сочинения великого шотландского философа. Разработанная им «наука причин» оказала сильнейшее влияние на российскую историософию. Его идея «естественного» происхождения общества из семьи, а политической власти из института военных вождей разделялась практически всеми русскими историками, прежде всего М.М. Щербатовым.

В педагогике большой популярностью пользовался трактат Локка «Мысли о воспитании» (в переводе 1759 года, сделанном, кстати, не с английского оригинала, а с французского издания – «О воспитании детей господина Локка»), где излагалась система воспитания «джентльмена».

Так, Н.И. Новиков не только переиздал труд Локка в 1788 году, но и написал под его влиянием большую статью «О воспитании и наставлении детей», где он не только знакомил читателей с локковскими идеями, но интерпретировал их, соотнося с российскими обычаями и нравами.

Интересно, что на русском языке также были изданы «Первоначальные основания физики, сочиненные г. Локком» (СПб., 1774), в переводе с французского «Повесть о начале, пользах и преспевании к совершенству мореплавания» (представляющую собой первую часть опубликованного в журнале «Вечерняя заря» (Ч. 1–3, 1782) «Сказания о мореплавании Как оное началось и возрастало; Какие время от времени приносило пользы; как находимы были, помощию оного неизвестные до того места земли»).

Кроме того, среди масонов ходила легенда о том, что Локком издан некий «Англицкий катехизис», в котором раскрываются смыслы масонства как древней метанауки. Таким образом имя Локка связывалось с педагогикой, историей флота и мистицизмом, что создавало своеобразный, но далекий от адекватного образ знаменитого философа.

Британская социально-политическая мысль вызывала большой интерес в России и живейший отклик среди российских интеллектуалов во многом и потому, что анализировала гражданское общество и историю его возникновения. Именно поэтому переводятся сочинения А. Фергюсона, и прежде всего его знаменитый «Опыт истории гражданского общества» (Ч. 1–3. СПб., 1817–1818), и Дж. Бентама, например, «Рассуждение о гражданском и уголовном законоположении… Соч. англ. юрисконсульта Иеремиа Бентама… В 3-х т. СПб., 1805–1811), куда вошел его знаменитый «Паноптикон».

Следует отметить, что в России сочинения Бентама были представлены лучше, нежели в Британии, благодаря тому что переводы были сделаны с французского, а не английского языка. Имя Бентама получило известность главным образом после появления его сочинений именно на французском языке под редакцией Этьена Дюмона (1759–1829)), сыгравшего большую роль в распространении идей и издании сочинений Бентама.

Существенным каналом, по которому шло знакомство с сочинениями британских авторов было, масонство, объединявшее прежде всего представителей просвещенного слоя, стремившегося создать рафинированные формы духовности. Это прежде всего так называемое «английское масонство», искавшее «истину» в традициях «старого» английского масонства и потому чтившее его авторитетов, но также и розенкрейцерство, ориентированное на мистическое постижение мира.

Примечательно, что среди мистических писателей почитавшихся, переводившихся и издававшихся масонами, среди которых имена Сведенборга, Бёме, Сен-Мартена, Парацельса, Арндта, значительное место занимают английские мистики и духовные писатели.

Именно по этим каналам распространялись сочинения британских духовных писателей и мистиков. Среди них можно отметить имена Р. Бэкона, В. Гучинсона, В. Дергама и др.

Именно масоны переводили и распространяли сочинения таких выдающихся представителей возрожденческого платонизма, как Р. Фладд (Robert Fludd) (1547–1637) и Д. Пордедж (John Pordage) (1607–1681). В российских архивах хранится значительное число неопубликованных переводов этих авторов с латинского языка. Впрочем, в определенные эпохи не было особенной нужды тиражировать тексты и несколько рукописных копий вполне удовлетворяли «узкий круг» и «тонкий слой» единомышленников, для которых был сделан этот перевод.

Разумеется, география переводов не ограничивается перечисленными странами. Русским читателям были интересны сочинения нидерландских гуманистов Гуго Гроция, Юста Липсия, Эразма Роттердамского. Если переводы Липсия существовали только в рукописях и использовались в политических целях представителями российской оппозиции, то Эразмус был востребован официальной идеологией.

Были переведены и «Похвала глупости» («Вещание глупости»), вышедшая в составе анонимного сочинения со специфическим названием «Кривонос-домосед, страдалец модной» (СПб, 1789), «Руководство к мудрости» (М., 1788) и другие его сочинения. Не меньшим было влияние итальянских мыслителей Н. Макиавелли и Ч. Беккариа и многих других.

Интересно также проследить центры переводческой и издательской деятельности, которыми были не только Петербург и Москва, но и Сибирь (с 1789 года в Тобольске издавался журнал «Иртыш, превращающийся в Ипокрену», содержавший много переводов Вольтера, Кеймза, Уильяма Гатри и т. д.).

Большой массив переводов самой современной общественно-политической литературы, среди которых такие авторы, как Монтескье, Руссо, Беккариа, Мармонтель (кстати, запрещенный во Франции, но изданный на русском языке в России), А. Смит, А. Фергюсон и т.д. показывает, что российское общество эпохи Просвещения обладало достаточно развитым политическим сознанием и стремилось быть в курсе последних достижений философской и общественно-политической мысли.

Вместе с тем обращение к сочинениям того или иного мыслителя имело в России свою специфику и маркировало не столько интерес к содержанию текста, сколько желание продемонстрировать этот интерес. Такова судьба наследия Адама Смита, мыслителя одинаково популярного как в до- и послереволюционной России, так и в до- и послеперестроечной.

Только в Британии за 20 лет, последовавших со времени ее первой публикации в 1776 году, она выдержала более 10 изданий. Можно сказать, что издание повторялось каждые 2–3 года. Почти столько же изданий было во Франции, немного меньше — в Германии. Сочинения Смита переведены практически на все европейские языки. Он был нужен всем, все хотели читать сочинения этого замечательного шотландца, чтобы понять в чем природа богатства.

С идеями А. Смита русские познакомились «из первых рук», непосредственно из его лекций. Это были студенты Московского университета С.Е. Десницкий (1740–1789) и И.А. Третьяков (?–1779), посланные для завершения образования в Британию. В Глазго они слушали лекции Адама Смита и Джеймса Миллара, также ученика Смита, именно эти имена они особо отметили в своих письмах на родину.

Русские студенты слушали лекции Смита по этике, риторике и праву. Именно право и стало объектом их докторских диссертаций. Как правоведы они работали и в России, уже после завершения образования.

В 1768 году, вернувшись из Глазго, он пишет «Представление о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи», которое он посвятил Екатерине II. В это время в России работала созванная Екатериной II в 1767 году Комиссия о сочинении проекта нового уложения. Сочинение Десницкого, в котором он пишет о разделении законодательной, судебной и исполнительной власти, написано под влиянием идей Монтескье и его «L’Esprit des lois» и сочинения Henry Home (Lord Kames), «Principles of equity» И конечно, Адама Смита.

Работа Десницкого, в свою очередь, прямо или косвенно повлияла на второе приложение к «Наказу» Екатерины II. Роль Десницкого в распространении идей Адама Смита в России была достаточно велика. Не исключено даже, что именно его конспект лекций послужил базой для издания «The Wealth of Nations» на английском языке.

В издании торжественной речи «Слово о причинах смертных казней по делам криминальным», произнесенной 22 апреля 1770 года в Московском университете, Десницкий замечает, что собирается издать собственный перевод «Теории нравственных чувств». В примечании говорится: «…г. Смит, профессор глазговский, которого сочинения перевод вскоре уповаю издать в печать». А.А. Желудков, автор комментариев к тексту, отмечает, что Десницкий не осуществил своего замысла перевести сочинение своего учителя, но не обосновывает своего мнения. Такого издания действительно не было, но, возможно, перевод все-таки был сделан, но не сохранился.

М.П. Алексеев, известный исследователь русско-британских связей, писал: «Русские слушатели Адама Смита по Глазговскому университету И.А. Третьяков и С.Е. Десницкий в аудиториях Московского университета излагали его знаменитый труд «Богатство народов» за двенадцать лет до того, как эта книга была издана в Англии».

Прежде всего это относилось к речи Третьякова, произнесенной во время торжественного акта в Московском университете 30 июня 1772 г. («Рассуждение о причинах изобилия и медлительного обогащения государств, как у древних, так и у нынешних народов…»), вероятно, основана на лекциях А. Смита, слышанных им в университете в Глазго между 1761 и 1764 годами.

Позже он перевел с французского книгу Ж-Б. Сея «Сокращенное учение о государственном хозяйстве, или Дружеские разговоры, в которых объясняется, каким образом богатство производится, делиться и потребляется в обществе» (СПб., 1916). В посвящении Д.А. Гурьеву Политковский пишет о том, что книга Сея должна пояснить более сложное сочинение Смита.

Параллельно с этим изданием выходит своеобразный «дайджест» сочинения Смита в «Санктпетербургском журнале», органе Министерства внутренних дел. В первом отделении этого журнала печатались официальные документы правительства, а второе отделение составляли «Переводы и сочинения до Управления касающиеся».

Инициатором издания этого журнала был М.М. Сперанский (1772–1839), с 1803 года занимавший в Министерстве внутренних дел пост директора департамента. Среди удостоившихся перевода много британских авторов: Бэкон, Бентам, Фергюсон. В июльском и сентябрьских номерах за 1804 год помещено «Изложение учения Адама Смита и сравнение оного с учением Французских Экономистов».

Подход Смита формирует принципиально иное понимание политической экономии, которая изучает не природные богатства, а человеческие отношения:

Совершенно очевидно, что распространение идей Адама Смита идет в России «сверху». Перевод и издание его трудов санкционировано правящими кругами. И это не удивительно, учитывая тот факт, что по меньшей мере три поколения российских правителей были воспитаны на идеях шотландской философии.

В этой связи можно назвать имена Николая I и его педагогов поклонника А. Фергюсона Н.М. Муравьева и смитсианца Андрея Карловича Шторха (Henri-Friedrich Storch) (1766–1835), Александра II и В.А. Жуковского, увлеченного Д. Юмом. В журнале «Вестник Европы» 1824 года № 6 был напечатан перевод статьи об Адаме Смите из Journal de Débat, «Система Адама Смита, изложенная весьма сокращенно», посвященный выходу французского перевода «Богатства народов» «Recherches sur la nature et les causes de la richesse des nations».

Сам Василий Жуковский, некоторое время издававший журнал «Вестник Европы», переводит для этого издания письмо Адама Смита к Виллиаму Страхану о Давиде Юме.

В первой четверти XIX века сочинения Смита были не просто популярны. Они были в модe среди образованного нобилитета, о чем пишет А. С. Пушкин в «Евгении Онегине». В черновиках поэмы среди авторов, которых читал Евгений Онегин, были названы Юм, Робертсон, Руссо, Мабли, Гольбах, Вольтер, Гельвеций… Пушкин, например, отмечает, что Онегин демонстративно отстраняется от классической образованности в пользу автора, пишущего на практические темы. Он:

Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита,
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.

Сам Пушкин мог почерпнуть знания о теории Адама Смита из лекций А.П. Куницына (1783–1840), своего лицейского профессора. Известно, что последний использовал в преподавании труды Адама Смита.

В то время строгость правил и политическая экономия были в моде. Мы являлись на балы не снимая шпаг — нам было неприлично танцевать, и некогда заниматься дамами. Честь имею донести тебе, теперь это всё переменилось. — Французский кадриль заменил Адама Смита». 1818 год был назван не случайно. Это год основания Союза Благоденствия. В этом году Александр I выступил на заседании Польского сейма с обещанием ввести в России конституционный строй.

Возможности политических реформ стали обсуждаться в России довольно открыто. Все это спровоцировало восстание декабристов в 1825 г. после смерти Александра и правительственного кризиса, когда вместо Константина престол занял его младший брат Николай.

Кроме того, добавляет Тургенев, налог должен взиматься с дохода, а не с самого капитала.

Тургенев характеризует главную свою задачу так: «В это книге я указывал, какое влияние производит изучение политических наук, и особенно экономики на нравственность. Я старался доказать, что экономические, финансовые и политические теории истинны лишь тогда, когда они основаны на принципе свободы. При всяком удобном случае я приводил в пример Англию, ее могущество и богатство, проистекающее прежде всего из тех установлений, которыми в то время в Европе обладала она одна».

Первое издание Смита уже не удовлетворяло читателя середины XIX в. Дело в том, что в России именно это время характеризовалась интенсивными процессами развития языка, поэтому перевод Политковского казался нестерпимо устаревшим. Кроме того, период реформ требовал теоретического обоснования и переосмысления классических текстов.

В 1866 году появляется новое трехтомное издание «Богатства народов», перевод которого был сделан П.А. Бибиковым (1831–1875). Книга Смита стала одной из серии «Библиотеки классических европейских писателей», задуманных Бибиковым. В нее вошли также сочинения О. Бланки, Ф. Бекона, К. Биша, П. Ж. Кабаниса, Т. Мальтуса.

Бибиков стал также первым переводчиком на русский язык «Теории нравственных чувств». Он издал эту работу в 1868 году с присовокуплением писем Кондорсе к Кабанису о симпатии (второе издание вышло в 1895 году).

Перевод Бибикова, несмотря на все его недостатки, многие десятилетия оставался образцом для множества последующих переизданий, в том числе претендующих на статус «сокращенных переводов». Это редуцированные издания «Богатства народов», М. Щепкина и А. Кауфмана, П. Лященко, хрестоматия из серии «Экономическая система социализма в ее развитии» (под общ. ред. и с предисловием проф. И.Д. Удальцова), а так же полные издания 1931, 1935 и 1962 годах.

Издание 1935 года были осуществлены под редакцией профессора И.Д. Удальцова (как, вероятно и издание 1931 года). Это были полные, и, как тогда говорилось, вполне «марксистские» издания «Богатства народов». Главная задача, осуществляемая ими, заключалась в необходимости «дать отпор» буржуазным интерпретаторам Смита и предложить «единственно правильную» стратегию его прочтения.

Так сложилось, что Адам Смит всегда был официально признанным автором в России, вне зависимости от политических режимов и идеологических установок. Правда известность получило лишь его экономическое учение. В России не знали Смита как автора «Lectures on rhetoric and belles letters» и «Essays on philosophical subjects». Опираясь на его идеи российские (советские) идеологи старались обосновать принципы построения как капитализма, так и коммунизма.

Более того, из предисловия можно было понять, что издание на русском языке осуществляется впервые. О переводчике тем более не было сказано ничего. Скорее всего издание 1962 года было осуществлено для того, чтобы исследователи истории экономических учений перестали ссылаться на издания 30-х годов и получили свое, «послесталинское» издание классического автора.

Именно это издание послужило образцом для последующего тиражирования Смита в хрестоматиях для просветительских и образовательных целей, а также конъюнктурных постсоветских изданий.

Провозглашение построения рыночных отношений в 90-х годах породило волну нового интереса к знаменитому сочинению А. Смита и ряд механических переизданий более или менее значительных фрагментов «Богатства народов», большая часть которых не имела никакого научного аппарата: ни аннотации, ни предисловия, ни комментариев, ни ссылок на издания на русском или английском языках.

Исключение составило попытка фундаментального издания Смита Институтом экономики Российской Академии наук под редакцией директора этого института академика Л.И. Абалкина.

Адам Смит снова стал востребован, как теоретик, мысли которого могут быть полезными для осуществления экономических реформ. Не случайно в предисловии к данному изданию автором вводной статьи и переводчиком Е.М. Майбурдом было отмечено:

Правда там же была отмечена и опасность вольного толкования текстов в зависимости от исторической конъюнктуры. Данное издание фактически было первым академическим изданием знаменитого сочинения Смита.

Можно назвать еще сотни работ, написанных дореволюционными, советскими и постсоветскими историками экономических учений, посвященных Адаму Смиту, а также изданий фрагментов его знаменитого труда во множестве хрестоматий. Очевидно одно — сочинение великого шотландского мыслителя всегда находили в России заинтересованного читателя, а их понимание эволюционировало вместе с непростой российской историей.