Философские основания право-политического дискурса

Philosophia moralis, или тот раздел которые сами мыслители эпохи просвещения называли «практической философией» развивался одновременно в нескольких направлениях. Это этика, или «наука о морали», право-политические учения, или скорее осмысление философских оснований правовой и отчасти политэкономической мысли, как учения о «богатстве народов».

Ряд его особенностей обусловлены не только философской позицией, но и судьбой автора. Это сочинение было написано после того, как мыслитель сам пережил мучительное ожидание смерти, в ссылке. Бесспорно, это придало тексту особый драматизм и сделало его неповторимым памятником философского отношения к жизни.

Радищев рассматривает проблему смерти-бессмертия не только как проблему бессмертия души. Он обращается к метафизическим доказательствам, воспроизводя логику Лейбница, сформулировавшего метафизическое (субстанциональное) доказательство бессмертия души в статье «Confessio naturae contra atheistas» («Свидетельства природы против атеистов», 1668). Суть его сводится к тому, что бессмертие души основано на ее принципиальной неделимости (а следовательно, неразрушимости).

Однако такое «материалистическое» понимание души и физическое доказательство неуничтожимости этой «материи» не устраивает Радищева, хотя он и сам находит похожие аргументы, основанные на всеобщем характере «законов сохранения». Так, например, «человек по разрушении тела своего не может ничтожествовать, ибо если невозможно и само в себе противоречащее, что какая-либо сила в природе исчезала, то мысленность его, будучи всех сил естественных превосходнее и совершеннее, исчезнуть не может».

Радищев приводит также доводы «заимствованные из чувственности нашей». Для него очевидно, что «мысленность» не является следствием «телесности», напротив, «вина и корень всех движений телесных есть мысленность, ибо в ней есть источник движения, а потому не можно ли сказать, что в ней есть и источник жизни».

«Три суть возможности человеческого бытия по смерти: или я буду существо таковое же, какое я есмь, то есть, что душа моя по отделении ее от тела паки прейдет и оживит тело другое; или состояние души моея по отделении ее от тела будет хуже, то есть что она прейдет и оживит нижнего рода существо… или душа моя, отделенная смертию от тела, прейдет в состояние лучшее, совершенейшее», — пишет А.Н. Радищев.

В этом смысле понятие «личность» богаче понятия «душа», и, если рациональная психология (учение о душе) принадлежит области метафизики, то исследование человека (личности) находится уже за ее пределами и относится к области этики.

К этой области относится тема смерти, которая ярко и драматично обсуждается на страницах трактата. Радищев не задается вопросом, отчего человек смертен, но спрашивает, почему он знает о том, что смертен и вынужден переживать весь ужас ожидания смерти. Ведь смертная природа наслаждается безмятежностью неосведомленности и не мучима подобными страхами. Почему человек не жаждет смерти, почему, когда приходит время умирать, он не готов к ней? Почему человек хочет продолжения жизни и смерть так страшит и тяготит его, откуда «толикие побуждения к продолжению жития своего».

Радищев полагает, что это все не случайно и что осознание смерти, как и связанные с этим мучения и страхи даны нам Создателем для того, чтобы мы посмотрели «за пределы дней своих» и приготовились шагнуть в Вечность. Страх смерти, таким образом, становится важным основанием нравственного размышления и религиозного переживания.

Мы видим, что нравственные и метафизические аргументы соединяются в сочинении мыслителя в сложный каузально-эмоциональный узор, как и в его собственной жизни философия стала судьбой, а судьба — философией.

Этот святой вел жизнь столь добродетельную, что был удостоен права знать время своей кончины, и преставился в 792 г., практически ровно за тысячу лет до предполагаемой казни Радищева, со словами молитвы Господней на устах. Возможно, это житие — персонализация и определенная идентификация жизни самого Радищева, не могущего не заметить эти знаменательные совпадения.

А.Н. Радищев казнен не был. Но он пережил и ужас ожидания близкой смерти, и «сократовское» философское принятие ее. Екатерина II заменила смертную казнь ссылкой. Именной манифест от 4 сентября 1790 г. под названием «О наказании Коллежского Советника Радищева за издание книги, наполненной вредными умствованиями, оскорбительными и неистовыми выражениями противо сана и власти Царской» гласил:

Коллежский Советник и ордена Св. Владимира Кавалер Александр Радищев оказался в преступлении противу присяги его и должности, изданием книги, под названием Путешествие из Петербурга в Москву, наполненной самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное к властям уважение, стремящимися к тому, чтоб произвести в народе негодование противу начальников и начальства, и, наконец, оскорбительными и неистовыми изражениями противу сана и власти Царской, учинив сверх этого лживый поступок, прибавкою после цензуры многих листов в ту книгу, в собственной его Типографии напечатанную, в чем и признался добровольно.

За таковое его преступление осужден он Палатою Уголовных дел Санкпетербургской губернии, а потом и Сенатом Нашим, на основании Государственных узаконений к смертной казни; и, хотя, по роду толь важной вины, заслуживает он свою казнь по точной силе законов, означенными местами ему приговоренную; но Мы, последуя правилам Нашим, чтоб соединять правосудие с милосердием для всеобщей радости, которую верные подданные Наши разделяют с нами в настоящее время, когда Всевышний увенчал Наши неусыпные труды во благо Империи, от Него Нам вверенной, вожделенным миром с Швециею, освобождаем его от лишения живота, и повелеваем, вместо того, отобрав у него чины, знаки ордена Св. Владимира и дворянское достоинство, сослать его в Сибирь в Илимский острог на десятилетнее безвыходное пребывание…

Привнесение эмоциональной мотивации в метафизику — одна из особенностей русской философии, которую мы можем наблюдать и в сочинениях Г.Н. Теплова. Даже его трактат «Знания, касающиеся вообще до философии, для пользы тех, которые о сей материи чужестранных книг читать не могут», включает небольшие отступления личного плана.

Личная жизнь Теплова была не очень счастлива. Много времени и сил он уделил своему сыну, принципы воспитания которого сформулированы в небольшом педагогическом сочинении «Наставления сыну». Теплов был убежден, что воспитание формирует личность и нравственные качества человека.

«Хотя народы разный язык имеющие, имеют разные нравы, разные обычаи и разные вкусы, но то бывает по причине воспитания, — пишет он. — Если бы дикого и степного человека от самого рождения воспитать в истинном благонравии, и просвещении наук политических, то какова бы его природа не была, он всегда уже будет инородный своим родителям <…> Воспитание делает младенца иным на возрасте человеком, и не остается в нем ничего кроме лица и сложения тела, которое он по плоти приемлет».

Поэтому Теплов вырабатывает своеобразный кодекс наставлений или правил, следование которым должно привести к благополучной жизни. Он учит: «будь добросердечен», «опасайся быть корыстником на вред ближнего», «будь эконом, а не будь скуп», «одолевай нищету трудом и прилежанием», «будь храбр, а не будь забиячлив», «не допускай до себя никогда худых привычек», «не будь безумен в страсти любовной», «здоровье свое почитай первым для тебя сокровищем», «не забавляйся игрою до убытка, а паче разорения твоего», «старайся говорить кстати и осмысленно», «отделяй прямую дружбу от фамильярности», «не привыкай к издевкам», «не будь упрям по своенравию, а соглашайся по разуму», «не будь переносчиком вестей», «не привыкай быть ласкателем» и т.п.

Таким образом Теплов пытается сформировать кодекс правил жизни в обществе и разъяснить почему нужно им следовать. Однако теория и практика, как всегда и бывает в жизни, не соединились в воспитательном акте. Сын не последовал советам отца. Одна из его выходок нанесла Теплову сильную эмоциональную травму, от которой он не мог оправиться до самой смерти.

Бестужев и Плавильщиков полагают, что основой гражданских добродетелей является патриотическое воспитание, основанное на уважении к родной культуре и истории своей страны.

К жанру наставительного поучения примыкает серия философских эссе А.П. Сумарокова, размышляющего о природе морали. Он не согласен с теорией врожденных нравственных понятий, и полагает, что воспитание и положительный пример могли бы сделать общество совершеннее. Начинать следовало бы с дворянства, которое могло бы стать неким образцом для подражания.

Вместе с тем, для него несомненно, что мораль и лежащая в ее основе добродетель не является просто сводом поведенческих правил, а пребывает на ином уровне. Именно божественное, трансцендентное происхождение обеспечивает универсальный характер ее правил.

Собственно человеческим изобретением является политика, которая должна основываться на морали. Обе они являются регуляторами человеческого поведения:

Одной из центральных фигур философского мира XVIII столетия был Н.И. Новиков. В значительной степени это было связано с его издательской деятельностью, которая, как бы мы сказали сегодня, создала новую медиальную среду. Книги и журналы, издаваемые Новиковым, формировали российское общество, создавая новые интеллектуальные и информационные потребности, а также предлагая издательские проекты, способные повлиять на его вкусы и даже нравы.

Кроме того, сама личность Новикова и сочинения, в которых он сформулировал свои идеи отражали новые представления о человеке – просвещенной личности, стремящейся к нравственному совершенству. В своих основных философских работах «О достоинстве человека в отношениях к Богу и миру» и «О воспитании и наставлении детей», а также других сочинениях, публикуемых в данном издании, Н.И. Новиков рассматривает общество — его духовную жизнь и формирование человеческой личности.

Новиков полагает, что для каждого человека и для человечества вообще должен существовать идеальный образ «истинного человека», к которому он и должен стремиться. Ставя вопрос о смысле жизни, Новиков отмечает, что он заключается, прежде всего, в деятельной жизни, активном и самостоятельном приближении к этому идеалу и осуществлению его в земной жизни.

На основании учения о «человеке как цели» и «человеке как средстве» Новиков показывает просветительский идеал общества, где «цари мира себя средством почитают, окрест себя единое устрояют благо, во всех частях себя до совершенства довести стараются и всякое благодеяние чинят не из какого другого намерения, как только из единого удовольствия творить добро».

«Какое благородное упражнение, какое гармоническое веление, какая искренняя любовь, верность, честность, справедливость… будут встречаться на улицах! — восклицает Новиков. — И когда единое сие воображение вливает уже во все наши жилы сладчайшее чувствие удовольствия, то что ж бы было, если бы сие в самом деле исполнялось? Если бы всякий человек по величию своего достоинства поступал?»

Как уже говорилось выше, сочинения российских мыслителей довольно трудно разделить «по проблемам». Они часто носят или энциклопедически-универсальный характер, или же используют систему моральных и социально-политических аргументов и выводов в абстрактно-теоретических и естественнонаучных дискурсах.

Философский труд Я.П. Козельского «Философические предложения», несмотря на свою эпистемологическую направленность, также содержит размышления, посвященные совершенствованию общества. Обращение естествоиспытателя к философским вопросам — характерный штрих эпохи Просвещения, ведь именно наука обладала в XVII–XVIII вв. наиболее совершенной методологией — механистическим методом, который, как тогда казалось, может внести «математическую ясность», в самые сложные и запутанные философские проблемы.

Козельский отказывается рассуждать о свойствах и делах Божьих, так как «мы … основательного и неоспоримого познания ни из опытов, ни от умствования вывесть не можем, то для того я не вступаю в рассуждение о сем…» На наш взгляд в этом не заключается ни агностицизма в познавательной области, ни индифферентизма по отношению к проблемам мировоззрения, а скорее выражается трезвый взгляд на современное ему состояние философской мысли.

Право, оценивать это состояние, давало Козельскому близкое знакомство с произведениями выдающихся философов того времени, философская эрудиция Козельского отмечается практически всеми исследователями творчества замечательного русского просветителя.

В учениях английских материалистов XVII и французских материалистов XVIII века возможности механистического материализма были уже практически исчерпаны.

Философская мысль уже подвергла исследованию почти все стороны бытия и познания, однако, разделив их острым ножом анализа на противоположные части не смогла объяснить взаимоотношения этих противоположностей и прибегнула к понятию некого Абсолюта (или Бога), соединяющего и удерживающего эти противоположные части. Именно это имел в виду Козельский, отказываясь «покушаться на непонятное умом нашим».

Козельский, однако, не идет по пути идеалистической интерпретации онтологических проблем, предлагавшихся последователями вольфианской школы, он считает, что «генеральные познания о вещах и делах человеческих», имеют для него значение лишь в той степени, в какой выработка философского мировоззрения способствует познанию «добронравия».

Из многообразной философской проблематики Козельский особенно выделяет этическую и социально-политическую, предполагая, что именно в такого рода рассуждениях ему не придется браться за «не сходное с силами … разума дело». Козельский далек от того, чтобы провозглашать моральные истины или видеть в нравственном самоусовершенствовании путь к изменению общества, скорее наоборот, изменившиеся к лучшему общество создаст те необходимые условия, при которых человеку легче будет реализовать, заложенные в нем положительные качества.

Во взглядах на государство Козельский разделял теорию естественного права и общественного договора, и, предваряя Радищева и Новикова, опровергал мнение Руссо о необходимости в целях благополучия общества вернуться к исходному «натуральному» состоянию.

«Теперь уже то начальное его благополучие невозвратно», пишет он, подразумевая, что в обществе произошли некие качественные изменения, которые делают невозможным движение его вспять. Козельский видит, что «в непрерывном течение неизмеримого времени» происходит накопление духовного богатства общества, что выражается в создании наук и искусств, дальнейшем их развитии.

При построении совершенного общества их нужно использовать, а не отбрасывать, как советовал Руссо, именно тогда новое общество может не только наслаждаться собственным благополучием, а в настоящее время невозможно «быть человеку натурально благополучным, надобно иметь для того прибежище к искусству и науке», но и противостоять другим государствам менее «благополучным», но более агрессивным.

Общество будущего представляется Козельскому обществом трудящихся людей, «обществу полезных». Материальное состояние членов общества должно быть уравнено, выделиться в таком обществе можно только личными заслугами.

Нормальным Козельский считает 8-ми часовой рабочий день. Труд не должен быть тяжким бременем, он должен приносить человеку радость, но при необходимости к нему нужно принуждать тех, кто не хочет трудиться добровольно. Следует изжить роскошь, стать умереннее, тогда будет изжита и нищета. Вслед Мабли Козельский говорит о том, что излишества портят нравы, их необходимо запретить законодательным путем. Социальное переустройство должно предшествовать нравственному и культурному прогрессу общества, создавая условия для его осуществления. Козельский считает, что бесполезно просвещать рабов, просвещению народа должно непременно предшествовать его освобождение.

Наиболее новой сферой «практического» философствования стало право. До XVIII века о «правах» не говорил никто, были только обязанности и привилегии. В.О. Ключевский пишет о допетровском времени так: «Общество расчленялось по роду повинностей, разверстанных между его классами; прав в политическом смысле оно не знало; ему давались только льготы (или привилегии, преимущества)».

Первые правовые теории, с которыми познакомилось российское общество относились к области естественного права. Сочинения С. Пуфендорфа, Г. Гроция, Т. Гоббса, Г. Лейбница, Хр. Вольфа, Джона Локка активно изучались и переводились на русский язык. Во второй половине этот список пополнился именами Ш. Монтескье, Ч. Беккариа, И.Г.Г. Юсти, И. Зонненфельса, Ж.Ж. Руссо и других.

С.Е. Десницкий учился в университете Глазго у Адама Смита. В 1768 году, вернувшись из Шотландии, он пишет «Представление о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи», которое он посвятил Екатерине II. В это время в России работала созванная Екатериной II в 1767 г. Комиссия о сочинении проекта нового уложения.

Сочинение Десницкого, в котором он пишет о разделении законодательной, судебной и исполнительной власти написано под влиянием идей Монтескье и его «Духа законов», сочинения Генри Хоума (Лорда Кеймса), «Принципы справедливости» и, конечно, Адама Смита.

Политическая философия нашла развитие в сочинении И.П. Пнина «Опыт о просвещении относительно к России». Просвещение Пнин понимает прежде всего как право-политическое просвещение, результатом которого должна быть отмена крепостного права и создание гражданского общества. От абстрактных обсуждений проблемы свободы и естественного права Пнин переходит к обсуждению прав человека и обязанностей гражданина.

В течение XVIII столетия развитие общественной мысли в России совершило значительную эволюцию. Это было связано с рядом существенных изменений как в российском обществе, так и в способе мышления эпохи. Если в допетровскую эпоху интеллектуальная элита принадлежала главным образом церковной сфере, то в эпоху Просвещения в нее входит академическое сообщество и сообщество дворянских интеллектуалов.

Соответственно меняется проблематика и форма выражения знания. Именно в это время в России формируется система философских и общественно-политических дискурсов дающая возможность осуществлению интеллектуальной коммуникации с Западом и органическому восприятию достижений европейской и североамериканской мысли.

Формы и методы этой коммуникации также являются достижением мыслителей XVIII века, которые не просто «открыли» Европу и Америку, но сделали интеллектуальное пространство поистине международным и интернациональным, навсегда закрепив готовность к контактам и восприимчивость к инновациям российской философской и общественно-политической мысли.

Вместе с тем, одна из проблем, которую в полной мере ощущали и сами мыслители «философского века» отдалила их от современности, затенила многих мыслителей и их тексты. Это в значительной степени проблема языка. Философские, научные и общественно-политические тесты нового типа формировались в эпоху языкового сдвига, неустоявшейся орфографии, отсутствия традиций категориального выражения.

В определенном смысле эпоха Просвещения в России продолжила апофатическую традицию многозначительного умалчивания, развивая одновременно катафатику теоретического описания. Послекарамзинский и послепушкинский язык стал иным. Однако сформированный им водораздел изменил не только критерии художественного, но и научно-теоретического восприятия. Риторика изменилась вместе с лексикой и грамматикой.

Тексты XVIII века стали казаться нестерпимо старомодными и сочинения «отцов» перестали читать даже «дети», не говоря уже о «внуках». Так П.Я. Чаадаев, внук М.М. Щербатова — одного из первых российских историков, историософа, последователя Юма, критика нравов эпохи и автора социально-политических утопий не ссылается на своего знаменитого деда, рассуждая о философии истории.

Сегодня историческая дистанция позволяет спокойно и непредвзято оценить теоретические достижения ушедших эпох и увидеть в развитии отечественной мысли определенные традиции, которые следует не только чтить, но и развивать.

Сочинения российских мыслителей, отражали не только многообразие обсуждаемых проблем, но и разнообразие жанров. Это официально риторические «речи» или «слова», произнесенные в торжественных собраниях академических институтов (Д.С. Аничков, И.А. Третьяков, А.М. Брянцев, П.И. Страхов, А.А. Прокопович-Антонский, Ф.Г. Политковский, М.И. Панкевич, Т.Ф. Осиповский. С.Е. Десницкий, Д.Н. Синьковский), небольшие эссе, посвященные тем или иным моральным или социально-политическим проблемам, публиковавшиеся как журнальные статьи (А.П. Сумароков, Н.И. Новиков, П.А. Плавильщиков), аллегорические тексты (Ф.И. Дмитриев-Мамонов), научные трактаты (М.В. Ломоносов, Г.Н. Теплов, А.Н. Радищев, Я.П. Козельский, И.Д. Ертов), педагогическое проекты (А.Ф. Бестужев, Н.И. Новиков).

Авторами их были ученые, профессора университетов или сотрудники петербургской Академии наук, писатели, представители дворянской элиты, независимые исследователи. Совокупность этих жанров, различные формы и уровни дискурса и создавали своеобразие интеллектуальной атмосферы «философского века».