На перепутье

Неклассичность культурологии определяется условиями ее формирования как отрасли знания и спецификой культуры как предмета изучения. Культурология складывалась во время, которое ознаменовалось распадом классической парадигмы науки, характеризовавшейся извечно предположенным субстанциальным разделением субъекта и объекта познания.

В данной ситуации выявилась фундаментальность для познания полагания в реальном историческом времени отношений между субъектом и объектом, поскольку оказалось, что они не заданы заранее. Таково общее положение дел для всей современной науки, что и заставляет рассматривать ее как постклассическую, но особенно актуально это для культурологии, потому что неклассическим является сам ее предмет.

Определение условий познания предмета исследования включается сейчас в фундамент научной деятельности. Тем самым задачи теоретической культурологии должны быть поняты не в качестве экстенсивно расширяющегося познания культуры как внешнего объекта, но — как изыскание форм исследовательской работы, отвечающих актуальным вызовам современности.

Интересно
Любая наука (как и разум вообще) должна сама из себя полагать свои границы, что составляет весьма непростую задачу, но вдвойне трудна такая задача для культурологии. Ведь культуролог не бесплотный ангел, чтобы он мог воспарить даже над своей культурой, не говоря уже о культуре вообще. Конечно, мы не ответим на этот вопрос в данном «введении», но обозначить его необходимо.

Одной из ключевых здесь является проблема установления границ внутреннего пространства человека, что является важной темой культурологии. Она включает поиск форм культуры, позволяющих выстроить и защитить внутреннее пространство людей, которое непрерывно подвергается агрессивному давлению современного образа жизни. Последний постоянно требует от человека выбора, но в то же время разрушает это пространство, а вместе с ним и позицию для рефлексии, т. е. саму возможность выбора.

В качестве примера можно привести судьбу созданного Новым временем образа человека как субъекта познания с разделением его на разум и тело. Напряженный темп жизни в постиндустриальном обществе вместе с развитой в нем традицией «представления себя другим» (Ирвинг Гоффман) и воспроизводят, и расшатывают этот образ.

Эти обстоятельства настойчиво требуют от человека рефлексивного контроля над своим телом, эксплуатируя его образ как объект познания и управления. И одновременно они же все сильнее заставляют человека идентифицировать себя с собственной телесностью, подрывая исходную предпосылку подобного контроля, — отделение себя как разума от своего тела.

Тело болеет и стареет, а, чтобы иметь житейский успех, надо «выглядеть» так, будто ты владелец «идеального», «нетелесного», т. е. нестареющего и неболеющего тела. Участие в современных технологиях создает потребность в технологичных способах заботы о своем теле, о его здоровье, психическом и физическом состоянии.

Но именно тогда человек и обнаруживает, что он подчинен множеству природных и культурных ритмов, которые противятся управлению ими. Последнее, если и возможно, то в определенной степени, причем с такими последствиями для жизни, которые человек часто не осознает.

Живое тело оказывается неудобным объектом рефлексивного контроля, ставя под вопрос исходную рефлексивную позицию человека как «отделенного» от тела мыслящего разума. Но ведь это отделение лежало в основе суверенности внутреннего, потому вновь делается актуальным углубление в себя, создание нового образа внутреннего пространства личности.

Однако ему препятствует навязываемое характером жизни требование постоянного контроля над телом, побуждая углубляться в органику своей жизни. Внимание человека все время обращают на то, как он выглядит и как должен выглядеть, чтобы вписаться в функционирование социальной «машины».

Таким образом, императив участия в современной жизни вступает в конфликт с условиями его выполнения: рефлексия технической цивилизации была построена на отделении себя от собственного тела и теряет основание, если нарушаются, как того требует современная жизнь, условия объективации тела.

Поэтому определение исследовательской позиции для теоретической рефлексии на культуру стоит в ряду с одной из наиболее актуальных задач культуры — сформировать позицию для индивидуальной рефлексии и внутреннее пространство человека как ее условие. В предшествующие культурные эпохи европейской истории эта задача решалась разными средствами.

Анализируя культурный перелом, происшедший в конце Античности, С.С. Аверинцев, в частности, замечает по поводу появления на изваяниях углублений, изображающих зрачки, что «плоть уязвилась и прозрела».

Этот факт интерпретируется им как пример осознания человеком Античности феномена внутренней жизни. Особенно акцентируется этот феномен в христианстве, которое говорит о «внутреннем человеке». Но даже для Блаженного Августина поразительным оказывается умение читать про себя, которое он наблюдал у Амвросия Медиоланского.

Означает ли это, что в дохристианскую эпоху или в неевропейских культурах нельзя говорить о выделенности внутреннего пространства человека? Ф.Т. Михайлов описывает феномен проведения границы (разделения внутреннего и внешнего) как специфический атрибут культуры в целом, атрибут, имеющий антропологическое значение (т. е. конститутивное для культуры и человека вообще).

Конечно, следует учитывать, что это разделение отнюдь не всегда индивидуализировалось, становилось достоянием сознания индивида, хотя оно и было представлено в формах культуры.

Достоянием мысли феномен внутреннего стал благодаря философии, рождение которой ознаменовало и появление индивидуальной рефлексии. Но вначале это произошло в виде воспроизведения мыслью разделения внутреннего и внешнего, представленного в объективных культурных формах.

В них это разделение имело вид не вычленения внутреннего пространства индивида, а деления на свое и чужое, осуществляемого посредством приобщения к системе культурных запретов и умолчаний и их воспроизведения.

В контексте философской рефлексии проблема внутреннего и внешнего впервые была поставлена во всеобщем виде, что в Античности не могло не обернуться утверждением разума как космической реальности, причем смысл внутреннего в человеке обнаружился в его подобии космосу.

Христианская культура Средневековья открыла личностное основание конститутивных для человека всеобщих форм. Но и для нее внутреннее пространство — это прежде всего место присутствия Бога, а не владения человека. Новое время внесло существенное изменение в формы осознания внутреннего пространства, представленные в предшествующие эпохи европейской культурной истории.

Впервые благодаря тому, что индивид как носитель естественного света разума получил статус личностного основания единства общезначимых форм культуры, их содержание стало пониматься как внутреннее определение самого человека, его собственная принадлежность.

Но вместе с тем это произошло благодаря разделению человека как мыслящего субъекта на разум и тело, что породило чреду проблем, связанных с их соединением в человеке как целостном существе, и, в конце концов, стало одной из причин кризиса самого проекта модерна.

Этот кризис выразился в том числе в виде проблематизации развитых Новым временем способов вычленения внутреннего пространства личности, а также и свойственного ей типа индивидуальной рефлексии.

Но тогда, характеризуя предмет культурологии, невозможно обойти проблему, имеющую принципиальное теоретическое значение для ее, возможности быть самостоятельной дисциплиной, — поиск в культурах всего многообразия форм, посредством которых организуется внутреннее пространство личности и позиция для ее рефлексивного выбора.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)