Национальная культура

Понятие «национальная культура» возникает на пересечении понятий «нация» и «культура», ни одно из которых не существует в отрыве друг от друга: нельзя представить нацию вне культуры и культуру вне нации.

Понятно, культура не является только национальной, а нация не сводится к одной лишь культуре. В своем раздельном существовании они являются предметом самых разных толкований. Но и в сочетании друг с другом они образуют понятие, не имеющее на сегодняшний день однозначного определения.

Отношение к Н. к. постоянно менялось в нашей недавней истории. Ленин считал лозунг Н. к. буржуазным, даже реакционным, видя в нем проявление буржуазного национализма. Признавая его относительную справедливость в эпоху борьбы с феодальным прошлым и перехода к капитализму, он отвергал его применительно к классовой борьбе пролетариата с буржуазией, противопоставляя ему лозунг интернациональной культуры трудящихся всего мира.

Речь шла у него, правда, не об отрицании Н. к., как ему это иногда приписывают, а о невозможности для рабочего класса замыкаться в рамках культуры какой-то одной нации, отождествлять себя с ней, отбрасывая то ценное, что есть в других культурах. Рабочие, по мысли Ленина, будучи интернациональным классом, являются наследниками всей мировой культуры.

В годы советской власти такая оценка Н. к. (как исключительно буржуазной), учитывая характер государственного устройства СССР, была несколько смягчена: советская культура трактовалась как национальная по форме и социалистическая по содержанию. Национальное в культуре было реабилитировано хотя бы по форме. Сегодня сведение национального к одной лишь форме уже никого не устраивает.

За различными суждениями о Н. к. порой трудно уловить, о чем, собственно, идет речь. Для многих она – всего лишь слово, у которого нет четкого значения и определенного содержания. Под видом Н. к. часто защищают то, что ею вовсе не является, попутно разрушая ее подлинные святыни и ценности. Возрождают древние обряды и обычаи, когда никакой нации не было, и равнодушно взирают на бедственное состояние школ, музеев и библиотек, без которых нет Н. к.

Поощряют шоу-бизнес и масскультуру и обрекают на финансовое голодание все, что служит делу сохранения национального культурного достояния. Культурная архаика и масскультура тоже культура, но не национальная: с их помощью можно вернуться к племенной жизни или приобщиться к космополитизму современного массового общества, но сохранить свое национальное лицо невозможно.

Вместе с тем нельзя отрицать реальные трудности, возникающие при определении границ Н. к. В нее часто включают либо все, либо… ничего. Вот лишь один пример из истории нашей отечественной мысли. Русский философ Г.П. Федотов, много размышлявший на эту тему, склонен был трактовать понятие Н. к. предельно широко. В статье «Новое отечество» (1943 г.) он писал: «Нация, разумеется, не расовая и даже не этнографическая категория.

Это категория прежде всего культурная, а во вторую очередь политическая. Мы можем определить ее как совпадение государства и культуры. Там, где весь или почти весь круг данной культуры охвачен одной политической организацией и где, внутри ее, есть место для одной господствующей культуры, там образуется то, что мы называем нацией».

Нация есть прежде всего «культурное единство», куда входят «религия, язык, система нравственных понятий, общность быта, искусство, литература. Язык является лишь одним из главных, но не единственным признаком культурного единства».

«Культурное единство» в трактовке Федотова и есть то, что сегодня принято называть национальной культурой. Для него несомненно, что русские в плане своего культурного единства уже сложились как нация, однако оно не нашло для себя еще адекватной формы национального государственного устройства.

«Так за все тысячелетие своей истории Россия искала национального равновесия между государством и культурой и не нашла его». В этом причина крайней неустойчивости Российского государства, которая, как предсказывал Федотов, рано или поздно приведет его к распаду.

Другой русский мыслитель социолог Питирим Сорокин в противоположность этой точке зрения отрицает возможность определения нации через религию, язык, мораль и пр., т. е. через то, что обычно понимают под Н. к. Но тогда само ее существование ставится под сомнение. Обращаясь к понятию Н. к., Сорокин пишет: «Но разве это «туманное пятно» не состоит как раз из тех элементов, о которых только что шла речь?

Выбросьте из «культуры» язык, религию, право, нравственность, экономику и т. д., и от «культуры» останется пустое место». Определяя нацию через культуру, мы рискуем, как считает Сорокин, превратить нацию в миф, которому в действительности ничего не соответствует.

Как ни парадоксально, по-своему прав каждый из этих авторов. Н. к. действительно включает в себя язык, религию, мораль, искусство и пр., но ни один из этих элементов сам по себе не может служить признаком, отличающим одну национальную культуру от другой. Большинство мировых религий имеет наднациональный характер, многие национальные культуры (английская и американская, испанская и латиноамериканские) функционируют на одном языке.

Все знают, что искусство национально, но что отличает одно национальное искусство от другого? Если только язык, то как быть с музыкой и живописью? Ведь звуки и цвета не имеют национальной природы, и тем не менее музыка Верди итальянская музыка, а Чайковского и Мусоргского русская.

В каждой национальной литературе есть свои поэты, прозаики, драматурги, которые пишут на разных языках, но работают в одних и тех же литературных жанрах и формах. И разве русский роман отличается от французского только языком, на котором написан? Тогда перевод снимет эту разницу.

Есть, видимо, какая-то более тонкая и трудно уловимая граница между национальными искусствами, над обнаружением которой постоянно бьются искусствоведы. Пусть они и ищут ее в каждом конкретном случае. Но можно ли в общей форме сформулировать то, что отличает одну Н. к. от другой?

Пытаясь раскрыть «субстанциальную основу» Н. к., говорят обычно о том, что она выражает «душу» народа, его менталитет, общность исторической судьбы, особенности его психического склада и характера, присущий ему взгляд на мир и пр.

Такое объяснение, возможно, верно, но слишком абстрактно и метафизично, отсылает к реалиям, которые не поддаются верификации (опытной проверке) и строгому анализу. И главное оно не содержат критерия, по которому можно судить об отличии Н. к. от любой другой племенной, этнической и пр., также выражающей чью-то «душу» и менталитет.

В наскальной живописи тоже есть «душа», но она не национальная культура. И чем «душа нации» отличается от всякой иной «души»? Сорокин прав: нельзя всерьез доверять дефинициям, которые видят в нации «метафизический принцип», какую-то таинственную «вне- и сверхразумную сущность».

Сюда относится и определение нации как «коллективной души», которое создается «путем подчеркивания психологической природы этого явления». Отсюда он делает вывод, что «национальности как единого социального элемента нет, как нет и специально национальной связи», т. е. в реальном социальном мире нет ничего такого, что безусловно заслуживает названия национального.

Видимо, правильнее считать, что нация понятие не субстанциальное (т. е. заключающее в себе некий метафизический или психологический субстрат), а функциональное, существующее в системе определенных соотношений. Применительно к Н. к. это означает, что каждая из них существует только в соотношении с остальными. Не будь их, не было бы и ее. Каждая Н. к. включает в себя столько отличительных признаков и характеристик, сколько есть других культур, с которыми она себя соотносит.

Русская культура, например, по отношению к немецкой обладает одним набором признаков, по отношению к французской другим и т. д. Граница каждой Н. к. и определяется общим числом этих соотношений. Национальной является любая культура, которая признает за другой культурой право также считаться национальной, видит в ней то же, что и в себе. Одна Н. к. отличается от другой Н. к. в отношении лишь того общего, чем они оба обладают.

Здесь особенное неотделимо от общего, различие от единства. Народы древности (греки, напр.), считая культурными только себя, называя других варварами, не имели никакого понятия о Н. к. Средневековая Европа, мыслившая себя как единый христианский мир, культурно превосходящий все остальные, также не знала этого понятия.

Культура, считающая себя единственной в мире, естественно, не осознает себя как Н. к. Н. к. могли возникнуть не раньше, чем было открыто и признано наличие множества разных культур, хотя и отличающихся друг от друга, но в чем-то равных, единых между собой. Когда, где и как это могло произойти?

Интересно
Возникновению Н. к. препятствовало, конечно, не отсутствие соответствующего понятия, а тот тип культурного развития, который был господствующим на достаточно длительном отрезке человеческой истории. В течение долгого времени культуры, сколько их есть на свете, существуют и осознают себя в отношении не друг к другу, а только к самим себе, считают себя как бы единственными в мире.

Такие культуры можно уподобить натуральному (но только духовному) хозяйству: они самодостаточны, замкнуты на себя, и им нет никакого дела до чужих культур. Эти культуры можно суммарно обозначить как этнические (или народные). Они существуют в состоянии полного изоляционизма, резкого противопоставления своего чужому (только «свое» считается нормой и ценностью), обостренного чувства вражды и неприязни ко всему, что выходит за границы собственного мира. «Чужак» здесь почти что враг, а чужие обряды и обычаи воспринимаются как нелепые и достойные насмешки.

Представляя сложную систему, каждая из этнических культур как раз и обладает (в отличие от национальных) свойством «субстанциальности» постоянно воспроизводимого субстрата, имеющего в значительной мере природное происхождение. Это культура людей, связанных между собой «кровью и почвой», единством рождения (кровным родством) и места проживания.

Условием ее существования и трансляции от поколения к поколению являются естественные способности человека его память, природный музыкальный слух, органическая пластика, не требующие для себя никакой специальной подготовки и технических средств.

Она не нуждается и Б письменности, существует в значительной мере как дописьменная культура, на уровне устной речи и живого языка. Близость к природе придает ей черты «местной ограниченности», жесткой локализации в социально узком пространстве племени, общины, этнической группы.

Обладая повышенной изменчивостью при переходе от одной местности к другой (так сказать, пространственным разнообразием), она в границах каждой группы отличается исключительным постоянством, невосприимчивостью к любым инновациям, устойчивостью и неизменностью всех своих образующих элементов.

В ней господствует сила традиции, раз и навсегда принятых образцов поведения и мышления, как бы не признающих над собой власти времени. Отсутствие временной координаты в ее функционировании (при наличии пространственной) прямое следствие ее традиционализма.

Но главной особенностью этнической культуры является ее непосредственно групповой, коллективный характер, исключающий наличие развитого индивидуального начала. Проявления этнической культуры лишены именного авторства: они анонимны, безымянны.

Никто не знает, кто автор дошедших до нас древних мифов и произведений народного творчества: они созданы как бы одним коллективным автором, чье личное имя не имеет существенного значения. Культура этноса это культура гомогенных (еще первобытных) коллективов, в которых индивид не выделился из целого, не отличает себя от него.

Не претендуя на исчерпывающую характеристику этнической культуры, что входит в задачу современной культурной антропологии, отметим, что она не обладает главным свойством национальной культуры способностью соотносить, сопоставлять, соизмерять себя с другими культурами, жить с сознанием, что она – одна из многих культур, существует лишь в связи с ними.

Обладая структурным сходством, эти культуры как бы лишены дара общения. Этническая культура позволяет каждому народу оставаться самим собой, но мало способствует его жизни вместе с другими народами. Когда такая жизнь станет исторической необходимостью, наступит время Н. к.

Переход к ней есть результат прорыва в жизни и сознании людей узкого горизонта обособленного этнического существования. Должна была произойти настоящая революция, чтобы этот прорыв мог состояться. И такой революцией станет изобретение письменности возможно, главное событие в истории культуры. В русле письменной традиции сложится впоследствии и то, что получит название Н. к.

Письменность возникла задолго до появления наций в странах древней цивилизации, в период так называемой аграрной истории. Открытие письменности, по мнению Э. Геллнера, сравнимо лишь с возникновением государства. Между тем и другим существует прямая связь: «По-видимому, письменное слово входит в историю вместе с казначеем и сборщиком налогов: древнейшие письменные знаки свидетельствуют прежде всего о необходимости вести учет». Еще более важна связь письменности с мировыми религиями.

«В конце концов, пишет Э. Геллнер, сам Господь Бог свои заветы и заповеди преподносит собственному творению в письменной форме». Если этносы общаются со своими местными богами посредством устного языка (поэтому, вероятно, их и называют язычниками), то мировые религии, обращаясь к людям, независимо от их этнической принадлежности, могут говорить с ними посредством письменного слова, получающего значение священного писания.

Причиной этого прорыва стало тем самым возникновение мировых религий с их богами, лишенными этнической окраски, и возникновение империй, часто объединяющих в одном государстве разные этносы. Все современные нации прошли в своем становлении стадию имперского существования (империи в этом смысле инкубатор наций) и находятся в поле действия мировых религий, освобождающих их от власти местных богов.

Мировые религии и империи сверхэтничны по своей природе, что требует и иных средств коммуникации, среди которых особое значение обретает письменность. Посредством письменности индивид как бы возвышается над традициями своей этнической группы, приобщается к более универсальной системе ценностей. Римский гражданин и христианин еще не национальная самоидентификация, но уже и не этническая.

Включая в себя разнообразные тексты, письменная культура противостоит стихии разговорного языка с его местными диалектами и семантическими различиями. В силу этого она способна объединять людей, живущих на больших пространствах и не обязательно связанных между собой узами прямого родства.

Носителями этой культуры становятся не все члены общества, а те, кто умеет читать и писать, его образованные слои, представляющие поначалу явное меньшинство по сравнению с остальной неграмотной частью населения.

Они являются носителями «большой традиции» письменной культуры в отличие от «малой», представленной многочисленными местными культами. «В аграрном обществе грамотность углубляет пропасть между большой и малой традициями (или культами). Принципы и формы организации ученого сословия в великих, создавших свою письменность культурах, многообразны, и глубина пропасти между большой и малыми традициями может быть очень разной».

Письменная культура создается не этносом в целом, а отдельными индивидами (само умение читать и писать требует от человека индивидуальных усилий) и до определенного времени остается непонятной и чуждой народу (хотя бы в силу его неграмотности), несет на себе печать кастовой или сословной обособленности. Представители «ученого сословия» порой с недоверием и презрением относятся к народной культуре, третируют ее как нечто низкое и недостойное образованного человека.

Пока сохраняется разрыв между этнической (устной) и письменной культурами, что характерно для всех обществ традиционного (аграрного) типа, нельзя еще говорить о возникновении нации как культурного единства и, следовательно, о возникновении Н. к. Хорошо известное из нашей истории противостояние интеллигенции и народа является примером такого разрыва. Сам факт такого противостояния указывает на незавершенность процесса складывания нации.

Не случайно русская интеллигенция постоянно апеллировала не к нации, а к народу, а в сознании россиян понятия «народ» и «нация» фактически не различались. Преодолеть этот разрыв можно было бы, казалось, посредством образования, всеобщей грамотности. Школа (в широком смысле этого слова) в условиях складывания нации, действительно, становится главным культурным институтом, приходящим на смену традиционным формам передачи культурного наследия. Недаром в XIX в. в немецком языке слово «образование» (Bildung) было синонимично слову «культура».

При всей важности всеобщей грамотности она, однако, не решает всей задачи формирования Н. к., существование которой предполагает не просто умение читать и писать, но наличие национального литературного языка, национальной литературы. Национальная литература, с появления которой обычно начинают историю любой Н. к., не является прямым следствием возникновения письменности.

Средневековая образованная Европа, читавшая и писавшая преимущественно по-латыни, осознавала себя единой христианской нацией под водительством Римской церкви. Национальные литературы обычно имеют здесь своим началом перевод общих для всей Европы письменных источников (прежде всего Библии и античных авторов) с латыни на языки европейских народов.

Этому способствовало и стремление народов Европы к обретению политической самостоятельности и независимости от Римской церкви. Политика заставляла их говорить и писать на родном языке, что вовсе не отрицало их цивилизационного родства, их общей приверженности ценностям христианства и Античности.

Последнее обстоятельство особенно важно. Н. к. не является простым переводом этнического наследия на язык письменности. Одна лишь запись древних мифов, легенд, эпических сказаний недостаточна для ее возникновения. Н. к. вбирает в себя это наследие, но преобразует его в соответствии с теми условиями жизни, масштаб которой превосходит границы жизни того или иного народа, охватывает все пространство европейской цивилизации. В ином случае дописьменные народы становились бы нациями благодаря усилиям этнографов, записывающих то, что они выражают изустно.

Возникшие на исходе Средневековья европейские нации представляют собой в культурном отношении своеобразный сплав этнокультурного наследия своих народов с общеевропейскими ценностями западной цивилизации.

Они возникают на стыке локального и универсального, являются сочетанием, синтезом того и другого. Всю цепь, в которой существует нация, можно представить в виде формулы «этнос нация наднациональное единство, или цивилизация», где нация лишь промежуточное, среднее звено в движении народов от их этнического обособления до их общей жизни в границах единой цивилизации.

Интересно
Нация существование народа в общецивилизационном пространстве, форма его цивилизованной жизни. Без этой опосредующей функции нации между особенным и всеобщим в жизни народа трудно понять, зачем она вообще появляется на свет, чем отличается от этноса.

В качестве нации народ, этнос не просто растворяется, исчезает в пространстве цивилизации, но сохраняет себя, подключаясь одновременно к ценностям более высокого порядка. Соответственно и Н. к. культура народа, живущего с другими народами в одной общей им всем цивилизации, считающего себя вместе с ними частью этой цивилизации.
Любой европеец, принадлежащий к определенной нации, знает, что он еще и европеец. Он как бы одновременно существует в национальном и общеевропейском пространстве. Об этом духовном родстве народов Европы писали многие крупнейшие мыслители Запада.

По словам Э. Гуссерля, «как бы ни были враждебно настроены по отношению друг к другу европейские нации, у них все равно есть внутреннее родство духа, пропитывающее их и преодолевающее национальные различия. Такое своеобразное братство вселяет в нас сознание, что в кругу европейских народов мы находимся «у себя дома».

Народ становится нацией в силу не только своей несхожести с другими народами, но и общей с ними «идеи», системы ценностей, выраженной в Н. к. Через эту культуру народ обретает способность общаться, разговаривать с другими народами соседями по цивилизации, сохраняя при этом свою самобытность и неповторимость.

В равной мере через нее же цивилизация как бы разговаривает с входящими в нее народами, что возможно лишь, во-первых, на языке данного народа (иначе она не будет услышана им), во-вторых, на письменном (литературном) языке, ибо никакого другого языка у цивилизации просто нет.

Первоначально этот разговор ведется на уровне образованной элиты, которая берет на себя функцию посредника в межкультурном общении народов, создавая необходимый для этого общенациональный язык и соответствующую ему письменную литературу.

Уже только потому Н. к. продукт не коллективного, а индивидуального творчества, несущего на себе печать именного авторства. В истоке любой Н. к. имена выдающихся писателей, художников, мыслителей, называемых ее классиками.

Соответственно и приобщение к Н. к. происходит на уровне не группы (как в этнической культуре), а отдельного индивида, в процессе личного обучения, воспитания и образования. Что создано индивидуальным авторством, воспринимается столь же индивидуально. Базовым условием Н. к. является, следовательно, существование человека как развитой индивидуальности, личности.

Н. к. можно уподобить в этом смысле не натуральному, а товарному хозяйству. На смену локальным объединениям людей, ведущим традиционно замкнутый образ жизни в границах родства и общей территории, приходит связь самостоятельных индивидов, обменивающихся продуктами своего труда. Соответственно, возникает и новая форма культурного единства, требующая не группового, а индивидуального участия в нем.

В границах этого единства люди осознают себя не этнически однородной массой, а автономными единицами, обладающими индивидуальным самосознанием и свободой выбора. Н. к. как бы уравнивает всех в праве считаться индивидуальностью, обладать собственной жизненной позицией, своим мнением и свободой самовыражения. В этом смысле она соответствует обществу, наделяющему каждого правами человека и гражданина, гражданскому обществу.

Здесь причина многообразия форм индивидуального самовыражения в Н. к., заметно отличающего ее от единообразия этнической культуры. К одной и той же Н. к. могут принадлежать индивиды, расходящиеся между собой во взглядах, идеологических предпочтениях и эстетических вкусах, в своей приверженности тем или иным канонам и стилям. В каждой Н. к. есть свои просветители и романтики, рационалисты и мистики, традиционалисты и модернисты.

Ошибочно приравнивать Н. к. к какому-то одному литературно-художественному направлению или философскому мировоззрению, отстаивать монополию на нее со стороны отдельной идеологии или политического движения. Единство национальной культуры обеспечивается не единообразием мнений и взглядов, не общим согласием по всем вопросам жизни, а способностью принадлежащих к ней людей вести диалог между собой и представителями другой Н. к. на языке, доступном и понятном каждому.

Можно сказать, что Н. к. открывает каждому возможность быть самим собой при наличии, однако, общих для них всех святынь и ценностей. Подобное единство позволяет лично свободным людям считать себя одной нацией, жить в одном государстве, видя в других своих сограждан.

С установлением гражданских прав и свобод на смену государственному принуждению приходит сознание культурного единства, если угодно, духовного родства, побуждающего людей к совместной жизни. Не власть, а культура становится здесь объединяющей скрепой общества.

В таком обществе, как отмечает Э. Геллнер, «культура больше не просто украшение и узаконивание социального порядка, который поддерживается и более жесткими, насильственными методами. Культура теперь это необходимая общая среда, источник жизненной силы или, скорее, минимальная общая атмосфера, только внутри которой члены общества могут дышать, жить и творить.

Для данного общества это должна быть атмосфера, в которой все его члены могут дышать, говорить и творить; значит, это должна быть единая культура. Более того, теперь это должна быть великая или высокая (обладающая своей письменностью, основанная на образовании) культура, а не разобщенные, ограниченные, бесписьменные малые культуры или традиции».

Геллнер, правда, делает упор не на политической, а на экономической (точнее, технологической) необходимости перехода к Н. к., порожденной становлением индустриального общества. Такое общество требует от граждан исполнения социально и профессионально стандартизированных ролей, что возможно лишь при наличии единой (гомогенной) культуры, свободной от местных различий и базирующейся на столь же стандартизированном, общем для всех литературном языке.

В обществе научной и технической рациональности все его члены «должны быть способны общаться с помощью письменных, безличных, свободных от контекста, ни к кому определенному не обращенных типовых посланий. Поэтому средством этого общения должен быть единый, общий для всех, стандартизированный устный и письменный язык».

В подобном изображении Н. к. выглядит излишне формализованной и рационализированной, лишенной индивидуальных смыслов и значений. Язык Пушкина, Тургенева, Толстого и Достоевского это не язык индустриального общества, хотя именно в нем сложились общенациональные нормы русского литературного языка.

Отождествление Н. к. с индустриализмом не кажется слишком убедительным: приобщение к Н. к. создает не безликую и стандартизированную массу, а гражданина и свободную личность. Н. к., несомненно, цивилизует человека, но не в смысле его стандартизации и обезличивания, а в смысле развития у него способности вести диалог внутри своей и одновременно с другими культурами.

Отсюда понятно, почему зрелые нации не страдают ксенофобией, болезненным и подозрительным чувством ко всему чужому, национализмом. Обостренный национализм есть признак не сложившейся до конца нации, сохраняющейся власти этнического традиционализма и локализма.

Нация не закрытая, а открытая система, способная вбирать в себя достижения других народов. Этим не отрицается ее собственная оригинальность и самобытность, но они возможны здесь как результат приобщения к тому, что создается в другие времена и часто другими народами.

Закрепляясь преимущественно в письменной форме, Н. к. обретает способность жить и накапливаться не столько в естественной памяти народа, сколько в искусственно созданных хранилищах музейных коллекциях, архивах, библиотеках и пр. Реальный объем Н. к., если измерять его в количественных единицах, определяется тем, что собрано в этих хранилищах и, стало быть, доступно для дальнейшего пользования.

Библиотечные, музейные, архивные фонды есть главный культурный ресурс нации, ее, так сказать, культурный капитал. Для существования нации он имеет не меньшее значение, чем другие капиталы промышленный, торговый, финансовый и пр. От него зависит в первую очередь и экономическое благосостояние страны, и ее политическая независимость.

Культурный капитал делает возможным само существование нации как экономического и политического субъекта. Нация с этой точки зрения рождается в университетских аудиториях и библиотечных залах через освоение своего культурного капитала и только затем обретает характер политической и экономической общности. Народы, раньше других понявшие эту истину, и являют сегодня собой пример наиболее развитых, экономически процветающих и политически стабильных наций.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)