Конфуцианско-даосистский тип культуры

Китайский этнос создал особый тип культуры, в которой социальная этика и административная практика играли более значительную роль, нежели мистика и индивидуальные поиски спасения. Здравомыслящий китаец никогда не задумывался над таинствами бытия и проблемами жизни и смерти, зато он всегда видел перед собой эталон высшей добродетели и считал своим священным долгом ему подражать.

Начиная с эпохи Чжоу (XI в. до н. э.), основную функцию верховного контролирующего и регулирующего начала выполняло Небо, которое и стало главным всекитайским божеством. Правитель империи стал считаться сыном Неба, а сама империя получила название Поднебесной.

В мировоззрении китайцев главное место традиционно занимала проблема отношений Неба и человека. Считалось, что великое Небо карает недостойных и вознаграждает добродетельных. Под добродетелью понималось соответствие правителя, олицетворяющего народ, внутренней божественно-космической силе Неба. Только имея добродетель, правитель имел право управлять.

Для китайских правителей отождествление с Небом означало принятие на себя ответственности за весь мир, в которой они включали Китай (центр) и варварское окружение (периферию, тяготеющую к центру). Со временем Небо, в представлениях китайцев, все более теряло присущие ему когда-то личностные черты и превращалось во всеобщий порядок движения всего сущего, порядок одновременно и космический, и нравственный.

Смысл жизни для древних китайцев заключался в поддержании правильных отношений человека с космосом, в умении всегда соответствовать движению мира. Китайская культура не ориентируется на деятельностное начало, а призывает к действию, сообразуемому с космическим ритмом.

Акцент на моральной и совершенно беспристрастной воле Неба потребовал и соответствующей трактовки народа. Народ был объявлен глашатаем воли Неба, и заботе о нем отдавалось даже большее предпочтение, чем заботе о духах. Всеобщее чувство народа воспринималось древними китайцами самым точным проявлением верховной справедливости небес. В то же время космически санкционированный коллективизм исключает из китайской культуры индивидуализм и личностное начало, которые составляют в западноевропейской культуре краеугольный камень духовной жизни европейцев.

Пожалуй, никогда в истории культуры не наблюдалось такой абсолютной доверчивости к миру природы, как в культуре Китая. Интуитивная доверчивость людей к мудрости природы позволила китайцам создать оригинальную картину мира, где не было места ни враждебности, ни несовершенству, ни дисгармонии. Эта картина поражает своей цельностью и гармоничностью.

Мир изначально совершенен, гармония внутренне присуща ему, поэтому его не нужно переделывать. Напротив, нужно самоустраниться, уподобиться природе, чтобы не мешать осуществлению гармонии. Изначально природе присущи пять совершенств: человечность (жень), чувство долга (и), благопристойность (ли), искренность (синь) и мудрость (чжи).

Вселенная понималась как взаимодействие двух противоположных начал — Инь и Ян. Инь — пассивное, темное, отрицательное женское начало. Его символы — Земля, четное число, квадрат, знак-триграмма из трех разорванных надвое горизонтальных черт. Ян — активное, светлое, положительное, мужское начало, символами которого являются: Небо, нечетное число, круг, знактриграмма из трех целых черт.

Эти знаки обнаруживаются в узорах на бронзовых зеркалах, в планировке культовых сооружений. Умение читать и понимать эти символы формируют определенный образно-символический уровень мышления. Поэтому символичность стала одной из главных особенностей китайской культуры.

Характер знания в конфуцианско-даосистской культурной традиции резко отличается от западноевропейского его понимания. Западноевропейский историк художественной культуры М. Каррьер пишет, что китайцы «приобрели много сведений, многое открыли раньше европейцев, но они всегда заботились не столько о причине, об основаниях, сколько о ближайшей цели; в разысканиях ими руководит одна польза, а оттого они и не доходят до настоящего знания, которое дается только тому, кто ищет его из любознательности и из-за истины: полезное прилагается само собой».

Еще во II тыс. до н. э. в Китае были изобретены иероглифическая письменность и лунный календарь. И то и другое — уникальные явления даже для всей Восточной Азии. Но самым удивительным является то, что они сохранились и действуют в Китае вплоть до настоящего времени. Позднее китайцы изобрели бумагу, компас, порох, научились изготовлять фарфор, шелк и т. д.

Начиная с конца II тыс. и на протяжении всего I тыс. до н. э. неизвестные авторы составили знаменитое китайское Пятикнижие, объединяющее наиболее древние книги — «Книгу истории» («Щуцзин»), «Книгу песен и гимнов» («Шицзин»), «Книгу перемен» («Ицзин»), «Записки об обрядах» («Лицзин») и «Летопись весны и осени» («Чуньцу»). Стержнем анализа человека в древнекитайской философии является проблема соотношения знания, действия и нравственности.

Преемственность является одним из основных принципов китайской культуры. В основе гармонии общества и природы лежала идея социоэтико-политического порядка, санкционированного великим Небом. И эта идея поддерживалась и развивалась в учениях даосизма, конфуцианства и буддизма, составивших религиозно-философскую
триаду — духовный стержень китайской культуры.

Даосизм призывает к органическому слиянию с природой. Творцом даосизма считается Лао-цзы — «Старый мудрец». Его учение изложено в книгe «О пути к добродетели» — совершенно особом памятнике древнекитайской литературы, который на протяжении веков считается непревзойденным по своим художественным достоинствам.

Дао — основа всего сущего во Вселенной, источник всех вещей и явлений. Все рождается из Дао и все уходит в Дао, происходит постоянный круговорот вещей, поэтому и человек может иметь несколько воплощений.

Дао соединяет человека и мир, убирая ограниченность, одномерность человеческого сознания. Слушающий дао имеет не линейное, а объемное восприятие, фиксирующее изменения. Вещь временна, процесс ее изменений постоянен, поэтому акцент в дао не на том, что есть, а на том, чего нет, что пребывает в покое, но порождает жизнь. Следование всеобщему пути, распознание мирового порядка вещей и явлений — вот главная цель человека в даосизме.

Даосизм не требует переделки, перестройки природы. Он нацеливает на чуткое, бережное отношение к ней. Природа существует не для того, чтобы ее изучали, а для того, чтобы ее переживали, извлекали удовольствие от общения с ней. Мир, как и человек, есть процесс безостановочных изменений, и потому непознаваем, непостижим обычным наблюдением. Зато в своей невидимой основе он покоен и доступен проницанию. Главное условие — не нарушить путь, не придти в противоречие с мировым ритмом, а встроиться в мир, вслушаться в него.

Второе начало китайской культуры — конфуцианство. Его создатель — Кун Фу-цзы, т. е. учитель Кун. Конфуций не оставил письменного изложения своего учения. Но друзья и ученики записали его высказывания в книre «Лунь-юй» — «Суждения и беседы». Книга состоит главным образом из отдельных, без всякой системы собранных фактов биографии и высказываний, которые обычно начинаются словами «учитель сказал…». «Лунь-юй» остается почти единственным надежным источником о мудреце и его учении.

Конфуций утверждал, что все люди от рождения одинаковы, отличает их друг от друга только образ жизни. Изучая и понимая мир, накапливая знания, каждый человек имеет шанс изменить свое положение. Конфуций составил свой идеал совершенного человека, обладающего двумя важнейшими достоинствами: гуманностью и чувством долга.

Долг — это моральная обязанность, которую гуманный человек в силу своих добродетелей накладывает на самого себя. Чувство долга, как правило, обусловлено знанием и высшим принципом, но не расчетом. Благородный человек Конфуция — это умозрительный социальный идеал, своеобразное звено между Небом и обществом.

Для Конфуция в действии, вдохновленном долгом, нет жесткой границы между человеком и окружающей средой. Представление о личности в конфуцианстве в корне отличается от европейской культурной традиции. Согласно Конфуцию, личность представляется как бы сетью межчеловеческих отношений, «общественным лицом». Человек есть то, чем он является для других, и живет он волей к «преодолению себя», волей, превосходящей индивидуальную жизнь.

Жизнь мудрого человека не призвана быть примером каких-то идеалов и принципов, не подчинена погоне за успехами. Этот мудрец идет срединным путем, не впадая в крайности, будучи всегда готовым к разумному компромиссу. Не отставать и не забегать вперед, всегда «соответствовать времени» и уметь пересматривать свой опыт, исправлять свои промахи и хранить верность своей возвышенной мечте, неуклонно расширять свой кругозор — такова истина «срединного пути», завещанная Конфуцием.

Нравственные идеи Конфуция привели к замене религиозного идеала Неба этическим идеалом Небесного пути. И Небесный путь, и человеческое сердце повинуются моральному закону. Для Конфуция истинное служение Небу выражается в служении людям. Этика для него заслонила собой религию. Конфуций не стремится преобразить реальность в миф, а скорее раскрывает естественные корни мифа, низводя священное до естественного хода жизни.

Конфуций верил, что показать пример праведного пути — единственный способ исправить нравы и что перед благотворным воздействием такого примера не устоят неправедные. Первейшим долгом Конфуций считал развитие в человеке естественных достоинств и устранение его недостатков. Истинно мудрый человек должен жить, как живут все, жить по обычаю и искать в жизни лишь моральное удовлетворение.

Жить как все — означало жить в соответствии с определенным ритуалом. Несомненно, ритуал был центральным понятием древнекитайской традиции, причем китайцы не делали различия между религиозными обрядами и светскими церемониями. Для Конфуция ритуал — это главное условие человеческого общежития и, следовательно, лучшее средство знания того, что такое человечность.

Отталкиваясь от сконструированного им социального идеала, Конфуций сформулировал основные принципы того социального порядка, который хотел бы видеть в Поднебесной. Конфуцианство было удобно для управления огромной империей. Последователи Конфуция учили, что из трех важнейших элементов государства на первом месте стоит народ, на втором — божества, на третьем — государь. Однако те же конфуцианцы считали, что самому народу его собственные интересы непонятны и недоступны и что без постоянной отеческой опеки образованных правителей он обойтись никак не может.

Важной основой социального порядка по Конфуцию является строгое повиновение старшим. Любой старший, будь то отец, чиновник, государь, — это непререкаемый авторитет для младшего, подчиненного, подданного. Слепое повиновение его воле, слову, желанию — это элементарная норма для младших и подчиненных как в рамках государства, так и в семейном доме.

Не случайно Конфуций напоминал, что государство — это большая семья, а семья — малое государство. Этим сравнением подчеркивался тот строй семейной жизни, который реально существовал и сохранился в Китае вплоть до нашего времени: младшие беспрекословно повинуются старшим, дети — родителям. Семья считалась сердцевиной общества, интересы семьи превосходили интересы отдельно взятой личности, которая рассматривалась лишь в аспекте семьи.

Авторитет отцовства покоится на древнейшем в Китае культе предков как мертвых, так и живых. Изменив содержание и формы этого культа, конфуцианство придало ему глубокий смысл символа социального порядка и превратило его в первейшую обязанность каждого китайца, универсальную норму поведения.

С течением времени и в связи с ростом авторитета Конфуция и его учения этот абстрактно-утопический идеал все более становился обязательным эталоном для подражания, приблизиться к которому было делом чести и социального престижа. Конфуцианство стало официальной идеологией династии Хань (III в. до н. э.—III в. н. э.), чиновники которой отбирались исключительно по принципу безупречного знания мудрости учителя. Но к этому времени многое в конфуцианстве сильно изменилось.

С превращением его в официальную догму буква подавила дух. Демонстрация преданности старине, уважения к старшим, напускной скромности и добродетели превратились в самоцель, чиновничью благопристойность, за которой скрывались пороки и корыстолюбие.

В средневековом Китае постепенно сложились и были канонизированы определенные нормы и стереотипы поведения каждого человека в зависимости от занимаемого им места в социальночиновной иерархии. Они нашли свое наиболее наглядное отражение в том, что обычно именуется «китайскими церемониями».

В любой момент жизни, на любой случай всегда и во всем существовали строго фиксированные и обязательные для всех правила поведения. Был составлен подробный свод этих правил внешней учтивости и церемониала — трактат «Лицзын», сжатое, суммарное изложение конфуцианских норм, имевших обязательную силу на протяжении двух с лишним тысяч лет. Все записанные в этом обряднике правила следовало знать и применять на практике, причем с тем большей тщательностью, чем более высокое положение в обществе человек занимал.

Конфуцианство стало концентрированной формой выражения китайской культуры. Приведем одно из самых емких определений конфуцианства, данное Л. С. Васильевым: «Не будучи религией в полном смысле слова, конфуцианство стало большим, …чем просто религия. Конфуцианство — это также и политика, и административная система, и верховный регулятор экономических и социальных процессов, — словом, основа всего китайского образа жизни, принцип организации китайского общества, квинэессенция китайской цивилизации».

Впоследствии в Китае даосизм и конфуцианство сливаются, а в I тыс. до н. э. к ним добавляется буддизм, который мы рассмотрим подробнее в рамках индо-буддийской культурной традиции. Все три учения объединяет идея гармонии между человеком и миром, и каждое из них по-своему стремятся помочь человеку достигнуть этой гармонии.

Даже письменность китайцев трепетно-красива и чрезвычайно сложна для усвоения людьми других типов культуры. Иероглиф с его графической выразительностью предстает в восточных культурах как идеальная структурная модель художественного произведения. Изобразительно-символический характер иероглифики и трудоемкость техники письма, требовавшей высокого мастерства владения кистью, привели к эстетизации письма, осознанию самоценности его графической основы — линии и появлению самостоятельного вида искусства — каллиграфии.

В ней существовало множество школ, стилей и почерков. Китайская каллиграфия хранит на себе печать экологичности, бережного, трепетного отношения к природе. Она оказала безусловное влияние практически на все виды искусства: живопись, архитектуру, хореографию, литературу.

Китай — родина уникальной живописи цветов и птиц, трав и насекомых. Жанр этот зародился в IX в. н. э., но не теряет своей прелести и актуальности и в наше время. Здесь все вместе: и эстетика, и символ. Чтобы овладеть этим жанром, надо не только изучать живописную манеру предшественников-классиков, но и научиться различать в природном удивительное, прекрасное, загадочное.

К любимому цветку могли относиться как к любимой женщине. Китайский император Танской эпохи (VII—X вв.) приглашал в весеннюю пору в свой сад музыкантов, чтобы они услаждали слух цветов. Древние поэты вели беседы с цветами, доверяя им свои тайные мысли как близким, все понимающим друзьям.

Полнокровность и жизнеутверждающий взгляд на мир, умение выбрать главное, ощущение эстетической неисчерпаемости любого явления бытия и вечная неудовлетворенность художника в попытке постичь его отличают этот стиль. В данном жанре присутствует и обостренное чутье к фальши, красивости, напыщенной возвышенности.

Исходя из даосистской практики вживания в мир, контактировать с миром можно не только через отдельных его представителей, но и непосредственно со всей целостностью. Достаточно наглядно это демонстрировалось в пейзажной живописи. Пейзажи увидены как бы с птичьего полета, что сообщает им широкую панораму и некоторую созерцательную отстраненность. В классической живописи японцев пейзажное пространство изображается по принципу «сорванной крыши» (фукинуки ятай), т. е. созерцающий пейзаж видит его не с одной, а с разных точек одновременно, что позволяет охватить все в целостности.

Они определяются даосистской традицией уподобления себя простоте обычного камня («ши») и конфуцианским стремлением к самосовершенствованию, доведенному до изысканности яшмы и нефрита («юй»)». Эстетическая значимость камня сказалась с особой определенностью в знаменитых «садах камней» при монастырях. В истории китайской культуры сложилось так, что обработка яшмы, создание тончайших изделий из нефрита стали уделом народных мастеров — безымянных творцов прикладного искусства, тогда как простой камень обрел свое место в элитарной поэзии и живописи.

Прославленные своей красотой горы, фантастические по форме камни часто бывают объектами поэзии и живописи: Для некоторых художников камень был столь значим, что они вводили в свой псевдоним иероглиф «ши» (камень).

Живопись в Китае никогда не была «искусством для искусства», она всегда содержала в себе задачу нравственного совершенствования личности, требуя не только ассоциативного мышления, но и непосредственного восхищения природой и работой мастера. Выдающимся явлением мировой культуры была классическая китайская поэзия.

В художественной культуре Китая живопись и литература органически связаны. Поэзия отличается лиричностью, богатством образного ряда при немногословии, постоянстве тем. Живописность китайской поэзии и поэтичность живописи — нерасторжимый синтез, выросший на почве религиозно-философских учений Китая.

Китайская культура оказала сильнейшее влияние на другие страны и народы Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии: Японию, Корею, Таиланд, Тайвань и др. В то же время бережно и тонко сумела воспринять и органично соединить в себе лучшие достижения не только восточной, но и западной цивилизации. Идеалы гуманизма, уважительного отношения к природе, любовь к своему прошлому, своей героической истории стали творческим потенциалом, позволившим Китаю занять одно из ведущих мест в мировой культуре.