Имена существительные
Имя существительное по праву занимает важнейшее место в составе морфологических стилистических ресурсов русского языка. Это обусловлено его семантическими свойствами, количественным преобладанием над другими частями речи и потенциальными изобразительно-выразительными возможностями.
Однако их употребительность в сравнении с другими частями речи колеблется в зависимости от содержания текста, его стилевой принадлежности, функционально-смыслового типа речи, особенностей слога, замысла и профессионализма автора — будь то писатель или оратор.
Информативная роль существительных не вызывает сомнения в любом типе текста, ведь именно в этой части речи сосредоточено основное содержание сообщения. Однако не следует недооценивать эстетическую роль существительных в речи, они вовлекаются в систему изобразительных средств и обретают соответствующую экспрессивную окраску.
Большими потенциальными возможностями создания образной речи обладают конкретные существительные. Умелое введение их в текст создает зримые картины. Например, у М.А. Бул- гакова в романе «Мастер и Маргарита»: На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве… находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев.
Воланд сидел на складном табурете, одетый в черную свою сутану. Его длинная и широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень двигалась медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны. Положив острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав одну ногу под себя, Воланд не отрываясь смотрел на необъятное сборище дворцов, гигантских домов и маленьких, обреченных на слом лачуг.
В подобных описаниях основную стилистическую функцию вы- полняют имена существительные, благодаря которым достигается образная конкретизация речи.
В античной риторике в числе средств достижения образности речи указывалась гипонимизация — замена общего названия (гиперонима) частным (гипонимом). Сравните: Иванов подъехал к своему дому — Иванов подъехал к своему коттеджу (дворцу). Насколько выразительнее гипоним! И.Н. Кузнецов замечает: «Гипонимизация усиливает изобразительность высказывания и сужает круг признаков, характеризующих предмет или явление».
Особая стилистическая ценность конкретных существительных определяется их изобразительными возможностями при описании художественных деталей. В этом случае слова, называющие бытовые реалии, нередко весьма «прозаические» вещи, заключают в себе большую образную энергию и представляют неограниченные изобразительные возможности для описания жизни героев, обстановки, картин природы, быта.
Вспомним гоголевские строки: — Прошу покорно закусить, — сказала хозяйка. Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было.
А ведь ничто так не оживляет описания, как подробности. Для их художественного изображения и нужны конкретные существительные, которые всегда вызывают представление о реальном предмете и явлении.
О стилистических функциях в экспрессивной речи имен собственных — фамилий, географических названий — мы здесь распространяться не будем. Для оратора они могут представить интерес в исключительных случаях, например, в защитительной речи обвиняемой в коррупции женщины, совладелицы одного из игровых заведений, адвокат может пошутить по поводу ее фамилии: Свою девичью фамилию Рублева она поменяла, когда вышла замуж и стала Копейкиной…
Особый стилистический интерес представляет использование о т в л е ч е н н ы х существительных для усиления действенности речи. Сфера их употребления — рассуждение. Это можно показать па примере речи произнесенной М. Горьким на съезде Третьего Интернационала (хотя духовные ценности, вызывавшие у оратора восторг, для современного читателя покажутся недостойными восхищения).
Процитируем отрывок этой речи «буревестника революции» в передаче И.А. Бунина в книге «Окаянные дни». А вот новое произведение Горького, его речь, сказанная им на днях в Москве на съезде Третьего Интернационала. Заглавие: «День великой лжи».
Содержание:
— Вчера был день великой лжи. Последний день власти.
— Издревле, точно пауки, люди заботливо плели хрупкую паутину осторожной мещанской жизни, все более пропитывая ее ложью и жадностью. Незыблемой исти- ной считалась циничная ложь: человек должен питаться плотью и кровью ближнего.
— И вот вчера дошли по этому пути до безумия общеевропейской войны, кош- марное зарево сразу осветило всю безобразную наготу древней лжи.
В данном случае отвлеченные существительные автор употребляет еще и в метафорическом значении, что усиливает их экспрессивную окраску, хотя это не обязательно. Есть немало примеров стилистического использования в экспрессивной функции отвлеченных существительных в необразном значении в русской классической литературе — и в поэзии, и в прозе.
Психология творчества различает два типа мышления: наглядное и теоретическое. Первый характеризуется возникновением в сознании человека представлений, отражающих действительность в единичных понятиях, получающих выражение в конкретных наименованиях предметов реальной действительности; второй состоит в создании абстрактных понятий, закрепленных в существительных отвлеченного значения, не получающих выражение в конкретных образах.
Отвлеченное мышление свойственно прежде всего ученым, оно проявляется в абстрактизации различных языковых средств в научном изложении, в частности в предпочтении отвлеченных существительных конкретным, а также в том, что конкретные слова в научных текстах обычно употребляются в отвлеченном значении. Однако в научном стиле вокруг существительных не возникает экспрессивного ореола, так как они выполняют лишь информативную функцию.
Под пером писателей отвлеченные существительные могут стать сильным источником речевой экспрессии, хотя их эстетическая функция порой недооценивается, что искажает представление о стилистических ресурсах морфологических средств.
Русские писатели всегда придавали важное значение освоению отвлеченной лексики в художественной речи. Отвлеченные существительные вовлекались в систему экспрессивных средств поэтами — для отражения духовного мира лирического героя, обозначения возвышенных нравственных и эстетических категорий. Например, у А.С. Пушкина: Но я не создан для блаженства…; И сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь.
Поэты второй половины XIX в. расширили репертуар отвлеченных существительных, придающих стилю взволнованно-патетическое звучание. Так, у Н.А. Некрасова часто употребляются слова свобода, вера, святыня, скорбь, нищета, отчаянье, борьба, насилие. Чтобы усилить экспрессию отвлеченных существительных, получающих в контексте политическую окраску, поэт использовал особый графический прием — писал их с прописной буквы: Чрез бездны темные Насилия и Зла, Труда и Голода она меня вела (о музе).
У классиков русской прозы отвлеченные существительные были средством изображения богатой духовной жизни героев. Много слов этого лексико-грамматического разряда ввел в художественную речь М.Ю. Лермонтов, который искусно уточнял их значение выразительными эпитетами: Холодная злость овладела мною; безмерное отчаянье, неистовая храбрость, глубокое презрение, сладкие заблуждения, необъяснимое наслаждение.
Анализируя стилистические возможности существительных, надо отметить еще одну особенность этой части речи: в ее составе много слов, имеющих резко сниженную экспрессивную окраску. Обращение к бранной, вульгарной лексике, конечно, не может быть оправдано в речи ораторов. Писатели иногда это себе позволяют, хотя риторика не одобряет таких авторов.
И.А. Бунин, вспоминая «Окаянные дни», приводит множество примеров обращения журналистов-революционеров к бранным словам и не скрывает своей резко негативной оценки такой «публицистики». Например: Белогвардейская сволочь стремится расстроить красную силу, натравить ее на мирное население…
Подлый предатель родины, подлый слуга врагов наших Каин должен быть уничтожен, как бешеная собака… раздавлен и вбит, как червь, в землю, которую он опоганил… Всем, всем, всем! Дети трудового народа социалистической Украины! Авантюрист, прислужник своры старого режима, попов и помещиков, маменькиных сынков, Григорьев, открыл свою настоящую личину, окружил себя стаей черных воронов с засаленными рожами…
Бездарная метафоризация в таких выступлениях свидетельствует о том, насколько далеки от элементарных требований культуры речи их авторы. Ораторы того же политического направления также «некультурно» употребляли в речи бранные существительные, нарушая каноны риторики: Товарищи!.. мы несем вам истинный свет социализма! Покиньте пьяные банды, окончательно победите паразитов!.. Заявляем, что все как один пойдем в бой против нового некоронованного палача Григорьева, который снова желает, подобно пауку, сосать для пьянства и разгула все наши силы.
В отличие от самодеятельных ораторов, мастера ораторского искусства дают нам блистательные примеры стилистического использования имен существительных. Процитируем отрывок из выступления русского мыслителя и оратора И.А. Ильина — его рассуждение о родине, в котором отвлеченные существительные играют важную экспрессивную функцию.
О России. И еще один дар дала нам наша Россия: это наш дивный, наш могучий, наш поющий язык. В нем вся она — наша Россия. В нем все дары ее: и ширь неограничен- ных возможностей; и богатство звуков, и слов, и форм; и стихийность, и нежность и простор, и размах, и парение; и мечтательность, и сила; и ясность, и красота. Все доступно нашему языку. Он сам покорен всему мировому и надмирному и потому властен все выразить, изобразить и передать.
Нельзя не учитывать и того, что при употреблении существительных в некоторых случаях их грамматические категории — род, число, падеж — могут стать стилистически активными. Так, иронически употребляются существительные женского рода: геологиня, хирургиня, гидесса, агентесса — окказионализмы, соответствующие официальным формам мужского рода; средством стилизации могут быть устаревшие формы рода (не фильм, а фильма), просторечные отклонения от нормы как характерологический прием: Бросай оружию! Тебе говорю! (Шол.)
Еще чаще стилистическую нагрузку получают формы множественного числа. Так, В.Познер назвал свою передачу «Времена» (не время!). Другой пример экспрессивного употребления «необычного» множественного числа находим в таком контексте: Лейпцигский па мятник битв народов, в котором бездарность Вильгельма и угодничество архитектора соединили уродства всех империализмов мира… (Из газ.)
Намеренная трансформация привычных форм числа существительных возможна и в устных выступлениях, интервью наших современников, хорошо владеющих литературной речью. Так, известный режиссер Театра на Таганке Юрий Любимов, с которым беседовал журналист, сказал: В новом спектакле «Театральный роман» — по М. Булгакову — я хочу показать изнутри театр: его прелести, его грусти.
И далее в этом же интервью: Мы стали подражать Голливудам, Уинстендам, Бродвеям, а важно сохранить свое лицо (ТВ программа «Доброе утро»). Журналист может употребить разговорный вариант числа и в таком контексте: В ту зиму москвичей напугали сильные морозы — выше 30 градусов! (ср.: сильный мороз) — множественное число подчеркивает интенсивность проявления признака.
В античной риторике необычное употребление в речи грамматических форм называлось грамматическими метафорами. Для существительных это авторское изменение форм рода, числа с целью юмористической окраски речи или с иными стилистическими установками.
Так, у некоторых авторов изменение форм рода существительных становится источником юмора: сочетание существительных разного грамматического рода, указывающих на одно и то же лицо, придает речи комическую окраску: А ты невесте скажи, что она подлец (Г.); А ведь все кончится тем, что эта старая баба Петр Николаевич и его сестра попросят у него извинения (Ч.).
Своеобразным юмористическим приемом является изменение формы рода существительных, называющих людей. С этой целью писатели изменяют окончания таких существительных: усатый нянь (Маяк.); За мною гнался лесной фей; Три нимфа переглянулись и громко вздохнули (И. и П.).
Существительные единственного числа могут употребляться в со- бирательном значении, и тогда эта грамматическая форма указывает на нерасчлененное множество предметов: К нему [анчару] и птица не летит, и тигр нейдет (П.); Всякого зверя и в степях, и в лесах было невероятное количество (Акс.).
Такое образное употребление форм единственного числа придает речи афористичность и эмоциональность: Превосходная должность — быть на земле Человеком, сколько видишь чудесного… (М.Г.) в конструкциях, имеющих устойчивый ха- рактер, отмечается народно-разговорный оттенок, порой придающий речи ироническую окраску: Но что там хорошо, так это купец. Уж коли угостит тебя, так угостит! (Ч.)
Употребление существительных единственного числа в обобщенно-собирательном значении свойственно и публицистической речи. Часто этот стилистический прием используется в заголовках газетных и журнальных статей, названиях рубрик: «Агроном и поле», «Русское поле», «Для чего человек учится?», «Через сердце художника», «Чита тель предлагает».
В «Окаянных днях» И.А. Бунина существительное в единственном числе, употребленное в обобщенном значении, являет собой яркий пример грамматической метафоры в эмоциональной риторической речи: Сперва меньшевики, потом грузовики, потом большевики и броневики…
Грузовик — каким страшным символом остался он для нас, сколько этого грузовика в наших самых тяжких и ужасных воспоминаниях! с самого первого дня своего связалась революция с этим ревущим и смердящим животным, переполненным сперва истеричками и похабной солдатней из дезертиров, а потом отборными каторжниками.
Вся грубость современной культуры и «социального пафоса» воплощена в грузовике.
Встречается и дистрибутивное употребление формы единственного числа существительных, указывающее на то, что названный предмет относится к нескольким лицам или предметам: Бунтовщики потупили голову; Повелено брить им бороду (П.). Такая замена единственным числом множественного вполне допустима и специальной стилистической нагрузки не несет.
Однако смешанное употребление форм числа в подобных случаях создает нелогичность: Люди шли, обвязавши носы и рты платком (правильно: нос и рот платком или: носы и рты платка ми). Практическая стилистика рекомендует избегать дистрибутивного употребления форм единственного числа в научном и официально- деловом стилях, чтобы исключить разночтения.
Формы множественного числа имен существительных также могут становиться стилистически активными в определенных контекстах. Не- маркированное употребление этой грамматической формы часто бывает связано с эмоциональностью, экспрессией высказывания. Например, форма множественного числа может указывать не на множество предметов, а на один, выделяя его, однако, особой экспрессией: Вы тут обедали, а нас по милициям водили (Мак.) — речь идет об одном отделении милиции.
Еще пример: На Дальнем Востоке и в Маньчжурии белогвардейские восстания, товарищ. Мы не имеем времени отправлять какието экспедиции с буддами (Вс.Ив.) — имеется в виду одна экспедиция, везущая статую Будды. Подобное экспрессивное употребление множественного числа характерно и для живой разговорной речи: Чему вас только в институтах учат!; Нет у меня времени по театрам расхаживать.
В художественной речи можно наблюдать замену форм единственного числа формами множественного для выражения интенсивности действия, например: Разливы рек ее, подобные морям (Л.). А некоторые существительные во множественном числе получают и дополнительные смысловые оттенки.
Например, времена — это не просто отрезок времени, а длительный срок, исторический период, отдаленная эпоха. Сравним: Осень подходит. Это любимое мое время; Времен очаковских и покоренья Крыма (Гр.); Бывали хуже времена, но не было подлей (Н.). Таким образом, грамматические метафоры, построенные на использовании существительных, увеличивают значение этой части в системе выразительных средств русского языка.
