Числительные
Многие считают, что числительные не интересны с точки зрения выразительности речи, так как обычно используются лишь для точной передачи количественной информации. Но иногда статистические данные более интересны, чем самые красивые слова.
Опытные ораторы в выступлениях стараются избегать употребления числительных, так как на слух они воспринимаются с трудом — статистика утомляет аудиторию. Иное дело — письменная речь. Здесь числительные незаменимы как самая информативная часть речи и в определенных условиях выступающая как сильный источник эмоциональности. Какой всплеск эмоций могут вызвать числительные, например, в рубрике «Очки, голы, секунды», адресованные болельщикам и спортсменам!
Экспрессия числительных нередко зависит от их реального значения, так как точные статистические данные, приведенные в речи оратора или публициста, оказывают на аудиторию сильное впечатление. Например, в книге А.И. Солженицына в остро публицистическом контексте приводятся такие факты.
…Как человек, преданный долгу и чести, В.П. Полеванов подал председателю правительства разоблачительную докладную записку 18.01.1995 о творящихся преступлениях. Докладная эта теперь опубликована. Она вопиет фактами, цифрами, размерами преступлений, как велся общий развал народного хозяйства, например, как 51% «Уралмаша» получает одно лицо, а другое покупает 210 млн акций «Газпрома» по десятку обесцененных рублей за акцию, т.е. даром.
Автомобильный огромный лихачевский завод был «продан» в 250 раз дешевле его стоимости: вместо 1 млрд долларов — за 4 млн. Красноярский алюминиевый завод «продан» братьям Чёрным — в 300 раз дешевле стоимости. И каков же был результат ошеломительной докладной? Через три дня, 21.01.1995, Полеванов был уволен, чтобы «не мешал реформам Чубайса».
Правда, еще через один год и один день, 22.01.1996, мы услышали и от Президента признание, что в той чубайсовской приватизации «продавалось все, что можно, по произвольной цене, а государство ничего не получило». Впрочем, заявлено это было однажды, мимоходом и больше не повторялось. Не было предпринято попытки никакой ревизии грабительской приватизации, что и являет собой одобрение грандиозного разграба национального добра.
И уж никогда наша власть не задавалась загадкой: откуда у недавних подсоветских людей миллиарды рублей, миллионы долларов? Да от щедрых экспортных лицензий, по знакомству и за взятки, выданные властями же: скупленное в стране по устаревшим рублевым ценам беспрепятственно, целыми эшелонами, гнать за границу и там получать валютные миллионы. (В этом-то процессе многие недавние коммунистические партократы оборотливо стали криминальными коммерсантами и частновладельцами. Раньше они распоряжались государственной собственностью ограниченно, теперь — без оглядки.).
Талантливые ораторы, не выпячивая имена числительные, умеют так ввести их в речь, что они — в сочетании с другими именами — выполняют яркую экспрессивную функцию и усиливают содержательную сторону выступления. Сошлемся опять на блестящую речь И.А. Ильина, оценившего выразительную силу всех имен — числительных, существительных, прилагательных.
О путях России. Ни один народ в мире не имел такого бремени и такого задания, как русский народ. И ни один народ не вынес из таких испытаний и таких мук — такой силы, такой самобытности, такой духовной глубины. Тяжек наш крест. Не из одних ли страданий соткалась ткань нашей истории?..
Первое наше бремя есть бремя земли — необъятного, непокорного, разбегающегося пространства: шестая часть суши в едином великом куске, три с половиной Китая; сорок четыре германских империи. Не мы «взяли» это пространство: равнинное, открытое, беззащитное — оно само навязалось нам; оно заставило нас овладеть им, из века в век насылая на нас вторгающиеся отовсюду орды кочевников и армии оседлых соседей.
Россия имела только два пути: или стереться и не быть; или замирить свои необозримые окраины оружием и государственной властью… Россия подняла это бремя и понесла его; и осуществила единственное в мире явление. Второе наше бремя есть бремя природы. Это океан суши, оторванный от вольного моря, которое зовет и манит (вспомним былину о Садко), но само не дается и нам ничего не дарит…
И третье наше бремя есть бремя народности. Сто семьдесят миллионов людей, то сосредоточенных, то рассеянных в степях, то затерянных в лесах и болотах; до ста восьмидесяти различных племен и наречий; и до самого двадцатого века — целая треть неславян и около одной шестой нехристианских исповеданий. Мы должны были принять и это бремя: не искоренить, не подавить, не поработить чужую кровь; не задушить иноплеменную и инославную жизнь; а дать всем жизнь… И вот Россия подъяла и бремя всех своих народностей, подъяла и понесла его: единственное в мире явление…
Мы должны были создать в этих условиях, из этого обилия, в три—четыре века единое великое государство и единую великую духовную культуру. Наш путь — вел из непрестанной нужды, через непрерывные, великие опасности, к духовному и государственному величию; и не было отсрочек; и не могло быть ни отпуска, ни отдыха.
Вспомним: Соловьев насчитывает с 1240 г. по 1462 г. (за 222 года) — двести войн и нашествий. С четырнадцатого века по двадцатый (за 525 лет) Сухотин насчитывает 329 лет войны. Россия провоевала две трети своей жизни. Одно татарское иго длилось 250 лет; а в последний раз Москва была обложена татарами в самом конце шестнадцатого столетия.
Народы не выбирают себе своих жребиев; каждый приемлет свое бремя и свое задание свыше. Так получили и мы, русские, наше бремя и наше задание. И это бремя превратило всю нашу историю в живую трагедию жертвы, и вся жизнь нашего народа стала самоотверженным служением, непрерывным и часто непосильным… И как часто другие народы спасались нашими жертвами, и безмолвно, и безвозвратно принимали наше великое служение… С тем, чтобы потом горделиво говорить о нас, как о «некультурном народе» или «низшей расе»…
Обращение к числительным в художественной речи создает впечатление достоверности, правдивости изображения. Это важно, например, в повествовании о военных событиях, когда приводятся фактические данные, извлеченные из тех или иных документов: Полк Карпова занимал оборону на линии: высота 251 — деревня Петелино — разъезд Дубосеково… Они сконцентрировали свыше 80 танков, два полка пехоты, шесть минометных и четыре артиллерийские батареи (Л. Кривицкий). Такое включение числительных в текст придает повествованию особую документальность, заставляя поверить автору.
В художественной речи еще в начале прошлого века наметилась и другая традиция стилистического использования числительных: их экспрессивная окраска могла быть обусловлена вовлечением некоторых из них в систему изобразительных средств народной поэзии. Поэтому в произведениях, близких к фольклору, традиционно используются числительные, имеющие особое, символическое значение
— три, семь, сорок, сто и др.
Обращение к ним поэтов объясняется стремлением к стилизации: Три девицы, семь богатырей, тридцать три богатыря — у Пушкина; «Двенадцать» Блока и т.д. Примеры стилистической актуализации таких числительных, окруженных особым экспрессивным ореолом, встречаются в заглавиях произведений современных писателей и публицистов: «Семь пар нечистых» (Кав.); «Три кита современной экономики» (АиФ).
Употребление некоторых числительных в переносном значении, как тропов, также может быть сильным источником экспрессии в бытовой и художественной речи. Большие числа используются для гиперболизации: тысяча мелочей, «Мильон терзаний»; малые — для создания литоты: в одну секунду; один момент; До тебя мне дойти не легко, а до смерти — четыре шага (Сурк.).
Образное употребление возможно и для некоторых порядковых числительных: первая ученица, второй сорт, десятое дело (ср. фразеологизм: седьмая вода на киселе). Однако следует подчеркнуть, что метафоризация лишает числительные их основного грамматического признака: выступать в качестве точного обозначения числа или количества, поэтому нельзя говорить в строгом значении термина о собственно числительных, употребленных как тропы. Выступая как гиперболы, литоты или эпитеты, числительные как бы выходят за пределы этой части речи, превращаясь в существительные (миллион, тысяча), прилагательные (первый, третий), и обретают оценочное значение.
Более органична экспрессивная функция неопределенно-количественных слов, которые часто являются средством усиления (много много), или ослабления (маломало, немножечко), а также образуют антонимические пары, на которых строится антитеза: Как мало пройдено дорог, / Как много сделано ошибок. (Ес.)
