Глаголы

Из всех частей речи глагол выделяется как самая сложная и самая емкая, так как обладает широкими возможностями яркого описания жизни в ее развитии, движении.
Исследователи утверждают, что в глаголе, образно говоря, течет самая алая, самая артериальная кровь языка.

А.Н. Толстой писал: «Движение и его выражение — глагол — является основой языка. Найти верный глагол для фразы — это значит дать движение фразе». С помощью глагольных форм изображается динамика окружающего мира и духовной жизни человека. Если автор хочет «вдохнуть жизнь» в повествование, он обращается к глаголам.

Важнейшая стилистическая функция глагола в речи — придавать динамизм описаниям. Проиллюстрируем это примером из романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». Сверкнула молния, раскатился гром.

Несчастный трамвай в который уже раз застрял на спуске от Кудринской к Зоологическому. Дама в лиловом появилась немного спустя в раме окна, миновала трамвай, стала удаляться. Первые крупные капли дождя упа­ ли на тротуар и мостовую, на даму. Порыв пыльного ветра проволокся по деревьям, задевая листьями за листья, стал срывать с дамы шляпу и подворачивать ей юбки, и вдруг улегся.

Доктор почувствовал приступ обессиливающей дурноты. Преодолевая слабость, он поднялся со скамьи и рывками вверх и вниз за ремни оконницы стал пробовать открыть окно вагона. Оно не поддавалось его усилиям. Доктору кричали, что рама привинчена к косякам наглухо, но, борясь с припадком и охваченный какою-то тревогой, он не относил этих криков к себе и не вникал в них.

Он продолжал попытки и снова тремя движениями вверх, вниз и на себя рванул раму и вдруг ощутил небывалую, непоправимую боль внутри, и понял, что сорвал что-то в себе, что он наделал что-то роковое и что все пропало. В это время вагон пришел в движение, но, проехав совсем немного по Пресне, остановился.

Нечеловеческим усилием воли, шатаясь и едва пробираясь сквозь сгрудившийся затор стоящих в проходе между скамейками, Юрий Андреевич достиг задней площадки. Его не пропускали, на него огрызались. Ему показалось, что приток воздуха освежил его, что, может быть, еще не все потеряно, что ему стало лучше.

Он стал протискиваться через толпу на задней площадке, вызывая новую ругань, пинки, озлобление. Не обращая внимания на окрики, он прорвался сквозь толчею, ступил со ступеньки стоящего трамвая на мостовую, сделал шаг, другой, третий, рух­ нул на камни и больше не вставал.

Эта символическая сцена производит такое сильное впечатление на читателя благодаря умелому использованию глаголов, передающих разнообразные оттенки движения главного героя и окружающей его толпы. Причем в создание образного описания вовлекаются и отглагольные существительные: [порыв (ветра), приступ (боли), рывки, крики, движение, усилие, ругань, пинки, озлобление, окрики]. Употребленные в прямом, неметафирическом значении, они, как и глаголы, усиливают динамизм этого повествования.

Об экспрессивных возможностях русского глагола говорили многие лингвисты и писатели. Еще Н. Греч отметил, что глагол «придает речи жизнь», «присутствием своим животворит отдельные слова». Современные исследователи утверждают, что глагол во всем богатстве его семантики, со свойственными ему грамматическими категориями, отличающими русский язык от других европейских языков, является неисчерпаемым источником экспрессии.

Эту мысль подчеркивают и авторы современных пособий по риторике: «Эмоциональность речи достигается динамичностью высказывания. Эта динамичность закономерна для устной речи, где в наибольшей степени проявляется эмоциональность говорящего». Такое стилистическое использование глаголов отражено, например, в рассказе А.П. Чехова «Хирургия». Вспомните, как описывается эпизод неудачного «хирургического вмешательства» неопытного стоматолога, взявшегося вырвать зуб у дьячка! — Дело-то ведь… хирургия… Сразу нельзя… Вот, вот…

Вонмигласов поднимает колени до локтей, шевелит пальцами, выпучивает глаза, прерывисто дышит… На багровом лице его выступает пот, на глазах слезы. Курятин сопит, топчется перед дьячком и тянет… Проходят мучительнейшие полминуты
— и щипцы срываются с зуба. Дьячок вскакивает и лезет пальцами в рот. Во рту на­ щупывает он зуб на старом месте. — Тянул! — говорит он плачущим и в то же время насмешливым голосом. — Чтоб тебя так на тот свет потянуло! Благодарим покорно! Коли не умеешь рвать, так не 6ерись! Света божьего не вижу…

Как искусно подобрал автор глагольные формы! Глаголы настоящего времени образно рисуют все происходящее. К динамическим описаниям привлекаются глаголы, выражающие эмоциональное состояние персонажей. Исследователи взяли на учет главные из таких частотных слов.

Это глаголы «увлечения», «удивления», глаголы «любви и ненависти», «преклонения и самоуничижения», глаголы «боязни», «беспокойства», «заботы, волнения и печали». Они как нельзя лучше передают эмоциональные состояния людей в различных психологических ситуациях. Значение эмоционального состояния в русском языке передается с помощью более чем ста глаголов.

Речь, насыщенная глаголами, выразительно рисует стремительно разворачивающиеся события, создавая энергию и напряженность повествования при описании боевых событий. Проиллюстрируем это отрывком из прозы В. Быкова. Сотников сидел на головном в батарее тракторе… <…>

Перед самым рассветом Сотников не выдержал и только задремал на сиденье, как громовой взрыв на обочине вырвал его из сна. Комбата обдало землей и горячей волной взрыва, он тут же вскочил: «Комсомолец» сильно осел на правую гусеницу. И тут началось… Танки расстреливали полк на дороге.

Мастера художественного слова и стилисты видят в глаголе и яркое средство образной конкретизации речи. По наблюдению М.И. Кожиной, «для художественного повествования или описания характерна постепенность в передаче события, действия, движения, состояния, мысли, чувства как осуществляющихся во времени, как бы «дробность» изображения и отсюда — эстетически обусловленная последовательность глаголов». Приведем еще один пример.

Поняв, что им отведено несколько скупых секунд, Сотников с расчетом кое-как развернул прямо на дороге последнюю уцелевшую гаубицу и, не укрепляя станин, едва успев содрать чехол со ствола, выстрелил тяжелым снарядом… Оттолкнул наводчика (орудие было уже заряжено), дрожащими руками кое-как довернул толстенный гаубичный ствол и наконец поймал это еще тусклое в утренней дымке страшилище на перекрестие панорамы.

Выстрел его грохнул подобно удару грома, гаубица сильно сдала назад, больно ударила панорамой в скулу; внизу, из-под незакрепленных сошников, брызнуло искрами от камней, одна станина глубоко врезалась сошником в бровку канавы, вторая осталась на весу на дороге. Сквозь пыль, поднятую выстрелом, он еще не успел ничего разглядеть, но услышал, как радостно закричал наводчик, и понял, что попал (В. Быков).

Если представить описание этой сцепы средствами нехудожественной речи, то прежде всего иным окажется изображение действия: можно ожидать более скупой подбор глагольных слов. Очевидец, вспоминая об этих событиях, скорее всего сказал бы: Сотников навел пушку, выстрелил и подбил вражеский танк. Писатель же детализирует описание, используя как средство речевой конкретизации целый ряд глаголов. Именно последовательное описание действий героев создает эффект достоверности изображенной картины.

В художественной речи можно выделить целый ряд семантических групп глаголов, которые регулярно используются как средство образной речевой конкретизации. Эти глаголы лишены внеконтекстуальной стилистической окраски и даются в словарях без помет. Однако они неуместны в научном и официально-деловом стилях, в которых изложение отличается абстрактностью, а выделяемые группы глаголов обозначают, как правило, конкретные, образно детализированные действия: красться, метаться, кувыркаться, полоснуть, зашагать.

Таким образом, именно в художественной речи находит применение огромный выразительный потенциал глаголов самой разнообразной семантики, которые используются писателями с наибольшей полнотой. Показательно, что по отношению к числу глаголов движения, зафиксированных в художественной речи, 67% отмечено только в ней (глаголы детализованной семантики), 27% — одновременно в художественной и газетно-публицистической речи, 15% — в художественной и научной, 9% — в художественной и официально-деловой.

Изображая героя через его действия, писатель не только создает реальный образ, но и проникает в его психологию, внутренний мир, так как из отдельных поступков складывается поведение человека, а в нем отражаются чувства, желания и даже тайные помыслы. Большой мастер «глагольного повествования» А.Н. Толстой писал: «В человеке я стараюсь увидеть жест, характеризующий его душевное состояние, и жест этот подсказывает мне глагол, чтобы дать движение, вскрывающее психологию.

Если одного движения недостаточно для характеристики, — ищу наиболее замечательную особенность (скажем, — руку, прядь волос, нос, глаза и тому подобное) и, выделяя на первый план эту часть человека определением, даю ее опять-таки в движении, т.е. вторым глаголом детализирую и усиливаю впечатление от первого глагола»2.
Особое значение для характеристики героя имеет выбор наиболее выразительных, «ключевых» глаголов. При этом нередко вместо перечисления ряда действий, не имеющих принципиально важного художественного значения, называется одно действие, обозначенное необычным глаголом, отражающим как в фокусе сразу несколько движений героя, его реакцию, впечатления и т.д., представленных в обобщенном виде.

Например, при передаче диалога писатели часто отказываются от употребления глаголов «говорения» (сказал, ответил, спросил), а стараются найти слова, изображающие действия, которые сопровождают речь. Например: — Как! — вспыхнула Дуня; — По крайней мере вы­то на меня не сердитесь? — протянул ему руку Ставрогин. — Нисколько, — воротился Кириллов, чтобы пожать руку (Дост.).

В таких случаях, в противоположность детализации, наблюдается обобщающее изображение действия (ср.: Дуня смутилась, покраснела и сказала: «Как!»). Подобная замена одних глагольных слов другими возможна лишь в художественных произведениях. В иных случаях мы, как правило, констатируем факт речи соответствующим глаголом.

Глагол представляет действие как процесс в грамматических формах времени, лица, наклонения, залога. Именно в таких грамматических категориях получает исчерпывающее выражение понятие глагольности, отчего и установилось мнение, что глагол как часть речи «специально создан» для изображения действия.

Глагольные формы обладают неограниченными возможностями варьирования. Их секрет в том, что в речи очень часто одна глагольная форма может употребляться вместо другой, в переносном значении. В античной риторике это называлось грамматической метафорой. Остановимся подробнее на глагольных метафорах в этом понимании термина.

При описании прошлых событий глаголы настоящего времени заменяют глаголы прошедшего времени: Вот мы трое идем на рассвете по зелено­серебряному полю; слева от нас, за Окою… встает, не торопясь, русское ленивенькое солнце. Тихий ветер сонно веет с тихой мутной Оки (М.Г.). Благодаря использованию такого настоящего времени события, о которых повествует автор, словно приближаются к читателю, предстают крупным планом: картина разворачивается как бы у нас на глазах. Стилисты называют такие глагольные формы н а с т о я щ и м историческим временем (или настоящим повествовательным).

Обращение к настоящему историческому придает живость газетным репортажам: Атаки наших троек становятся все острее. На 12­й минуте нападающий неожиданным ударом открывает счет. Такие грамматические метафоры, состоящие в употреблении глаголов настоящего времени для оживления повествования, используют и ораторы. В защитительной речи П.А. Александрова в суде по делу Веры Засулич живо рисуется картина приготовления к наказанию розгами. Обратите внимание на грамматические формы глаголов в предлагаемом отрывке!

Во двор, на который из окон камер неслись крики арестантов, взволнованных происшествием с Боголюбовым, является смотритель тюрьмы и, чтобы «успокоить» волнение, возвещает о предстоящем наказании Боголюбова розгами, не успокоив никого этим в действительности, но, несомненно, доказав, что он, смотритель, обладает и практическим тактом, и пониманием человеческого сердца.

Перед окнами женских арестантских камер, в виду испуганных чем-то необычайным происходящим в тюрьме женщин, вяжутся пуки розг, как будто бы драть предстояло целую роту; разминаются руки, делаются репетиции предстоящей экзекуции, и в конце концов нервное волнение арестантов возбуждается до такой степени, что ликторы считают нужным убраться в сарай и оттуда выносят пуки розог, уже спрятанными под шинелями.

Мастерски описанное издевательское поведение тюремщиков, конечно, не могло оставить равнодушными слушателей, и речь защитника достигла цели: аудитория настраивается против обвинителей, сочувствуя арестантам.
Рассмотрим и другие случаи переноса грамматического значения глагольных категорий в эмоциональной речи.

Экспрессивное использование глагольного времени позволяет употреблять настоящее и в значении будущего для указания намеченного действия: У меня уже все готово,я после обеда отправляю вещи; Мы с бароном завтра венчаемся, завтра же уезжаем… начинается новая жизнь (Ч.), а также для описания воображаемых картин: Об чем бишь я думал? Ну, знакомлюсь, разумеется, с молодой, хвалю ее, ободряю гостей (Дост.).

Формы прошедшего времени глагола в эмоциональной речи открывают еще большие возможности для усиления ее действенности. Очень оживляет повествование включение прошедшего времени совершенного вида в контекст будущего, что позволяет представить ожидаемые события как уже совершившиеся: Ну, в головы ты вылезешь, — кричит отец, — мундир на тебя, дубину, наденут. Надел ты, дурак, мундир, нацепил медали… а потом что? (Усп.), или в контекст настоящего, когда действие оценивается как фрагмент повторяющейся ситуации: Хорошо, Никеша, в солдатах! Встал утром… Щи, каша… ходи! вытягивайся! Лошадь вычистил… (С.-Щ.).

Возможно и разговорное употребление прошедшего времени совершенного и несовершенного вида в значении будущего или настоящего с яркой экспрессией презрительного отрицания или отказа: Так я и пошла за него замуж! (т.е. ни за что не пойду за него!); Да ну, боялся я ее! (т.е. не боюсь я ее!). В подобных случаях ироническая констатация действия означает, что на самом деле оно никогда не осуществится.

Неадекватность формы и содержания таких конструкций и создает их яркую экспрессию. Особая изобразительность прошедшего времени объясняется и тем, что в его арсенале, на периферии основной системы глагольных временных форм, есть такие, которые образно рисуют действия в прошлом, передавая их разнообразные оттенки. И хотя эти особые формы прошедшего времени носят нерегулярный характер, стилистическое их применение заслуживает внимания.

Выделяется ряд экспрессивных форм прошедшего времени. Им присуща преимущественно разговорная окраска, но основная их сфера — язык художественной литературы. Формы давно прошедшего времени с суффиксами ­а­, ­ва­, ива­ (­ыва­) указывают на повторяемость и длительность действий в далеком прошлом: Бывало, писывала кровью она в альбомы нежных дев (П.). Писатели прошлого легко могли образовать подобные формы от самых различных глаголов (бранивал, кармливал, танцовывал), но в современном русском языке сохранились немногие из этих форм: знавал, хаживал, едал, говаривал.

Формы прошедшего времени мгновенно произвольного действия указывают на быстрое действие, совершившееся в прошлом, подчеркивая его внезапность и стремительность: Поехал Симеон Петрович с пряжей в Москву, дорогой и заболей (М.-П.). В отличие от форм повелительного наклонения, которым совершенно чуждо значение времени, эти глагольные формы всегда указывают на время.

Они могут употребляться в одном временном плане с формами настоящего-будущего времени в рассказе о событиях прошлого: Идет он с уздечкой на свое гумно… а ребята ему шутейно и скажи… (Шол.); Привели Татьяну, барыня и спрашивает: — Ты о чем? — а та с про­ стоты и ляпни… (Баж.) Впечатление неожиданности, мгновенности действия усиливают присоединяемые к глаголу элементы возьми и, возьми да и, которые придают действию оттенок неподготовленности, а порой и неуместности: Приехала экскурсия, мы с Костей — это наш штурвальный — стали комбайн показывать, а кто­то возьми да и запусти мотор (Кав.).

К экспрессивным формам прошедшего времени относятся и глагольно междометные формы внезапно мгновенного действия со значением стремительного движения или звучания: прыг, бух, толк, бац и др. Они имеют разговорно-просторечную окраску: Окунь сорвался с крючка, запрыгал по траве к родной стихии и… бултых в воду! (Ч.)

Глаголы будущего времени обычно получают заряд экспрессии при переносном употреблении в иных временных планах.

Будущее совершенного вида может указывать на действия, обращенные к настоящему времени: Словечка в простоте не скажут — все с ужимкой (Гр.). Глаголы будущего времени совершенного вида часто рисуют быстро сменяющиеся и повторяющиеся действия безотносительно к моменту речи: И бубен свой берет невеста молодая. И вот она, одной рукой кружа его над головой, то вдруг помчится легче птицы, то остановится — глядит… (Л.)

В сочетании с частицей как глагол в форме будущего времени совершенного вида, использованный в значении настоящего исторического, указывает на внезапное наступление действия, отличающегося особой интенсивностью: Достает Прохор Палыч
«послание» и кладет на стол. Иван Иванович берется читать и… как захохочет! (Троеп.)

Будущее не совершенного вида уступает в выразительности формам, которые мы рассмотрели. Переносное его употребление может привести к возникновению абстрактного настоящего, имеющего обобщающий смысл: В литературе, как в жизни, нужно помнить одно правило, что человек будет тысячу раз раскаиваться в том, что говорил много, но никогда, что мало (Писар.).

В иных случаях его образность обусловлена модальными оттенками, которые будущее время может получать в речи. Выступая в собственном значении будущего времени, глаголы несовершенного вида способны выражать оттенок готовности совершить действие: Целый день марабу будет дежурить у бойни, чтобы получить кусок мяса (Песк.). Если заменить форму будущего времени формой настоящего (целый день дежурит), признак готовности у глагола исчезнет.

Другой возможный модальный оттенок будущего несовершенного — уверенность в совершении действия: Вернувшись из далекого путешествия, будешь хвастаться, рассказывать диковинные вещи (Сол.).

В переносном значении нередко употребляются и глагольные видовые формы. Так, глаголы, имеющие форму несовершенного вида, в тексте как бы замещают глаголы совершенного вида, обретая характерные для них значения. Ср.: Прихожу я вчера и узнаю. — Пришел я вчера и узнал; Завтра же уезжаем и расстаемся навсегда. — Уедем и расстанемся… В этих случаях глаголы несовершенного вида обозначают конкретный единичный факт.

Глаголы в русском языке характеризуются разнообразием форм, передающих различные видовые оттенки действия. Особенно выразительны глаголы совершенного вида, обозначающие одноактный способ действия, с суффиксом ­aнy­, имеющие просторечную окраску и выделяющиеся оттенком резкости, неожиданности и интенсивности действия: резануть, рубануть. Близкие к ним по значению, но лишенные просторечного оттенка глаголы совершенного вида с суффиксом ­ну­: кольнуть, свистнуть, крикнуть, стукнуть выделяются своим динамизмом и изобразительными возможностями.

Разговорный характер носят глаголы несовершенного вида прерывисто смягчительного способа действия, образованные с помощью приставки по­ и суффиксов ­ва­, ­ива­ (-ыва­): повизгивать, позевывать, покрикивать.

Ряд способов действия выделяет особенно сильная экспрессивная окраска. Это прежде всего усилительный способ: разахаться, развоеваться, разоткровенничаться. Ему не уступает в экспрессии интенсивный способ действия, представленный несколькими группами глаголов, выражающих различные оттенки значения: загнать, заездить, закормить (эти глаголы указывают на результативность, которая иногда бывает осложнена оттенком такой полноты и интенсивности действия, что доводит объект до какого-то крайнего, выходящего из обычных границ состояния); убегаться, уходиться, уездиться (глаголы этой группы обозначают действие, которое вызывает усталость, бессилие субъекта); избегаться, изголодаться, исстрадаться (эти глаголы подчеркивают длительность, интенсивность и исчерпанность действия).

Экспрессивны и глаголы, обозначающие длительно смягчительный способ действия: наигрывать, напевать, насвистывать. Они называют длительное и в то же время ослабленное, приглушенное действие и употребляются преимущественно в разговорном стиле.

Особый интерес вызывает использование видовых форм глагола в повелительном и сослагательном наклонении. В повелительном наклонении также возможна нейтрализация видового противопоставления глаголов: Сядь. — Садись; Зайдите! — Заходите! в таких случаях формы несовершенного вида имеют оттенок приглашения, а формы совершенного вида представляются более категоричным выражением побуждения, они означают скорее приказание, чем просьбу, ср.: Рассказывайте, рассказывайте, мы внимательно слушаем! — А ну, расскажи, как ты там жил в эти два года (М.Г.).

Для выражения совета с помощью сослагательного наклонения используется обычно несовершенный вид: Шла бы ты домой, Пенелопа! (шуточная песня); Молчали бы вы лучше. И только некоторые глаголы, означая желание, просьбу, употребляются в сослагательном наклонении преимущественно или исключительно в форме совершенного вида: вы попросили бы; ты сказал бы.

Особой гибкостью обладают и глагольные формы наклонения, которые также могут употребляться в переносных значениях. Так, форма повелительного наклонения в конструкциях, направленных к обобщенному лицу, означает невозможность действия: А попробуй скажи ему об этом. Куда там! (Троеп.); Жди от такого помощи, как же (Зал.). Эти конструкции выражают невозможность побуждения к действию.
Повелительное наклонение может означать вынужденную необходимость действия: У нее нет ни дома, ни родных. Хочешь не хочешь, а иди и слушай разговоры (Ч.). В подобных конструкциях отсутствует всякое побуждение.

Различные стилистические оттенки глаголам придают частицы, которые мы добавляем к формам повелительного наклонения. Так, известно, что добавление к форме повелительного наклонения постфикса ­ка смягчает приказание: Посмотри­ка сюда! Однако этим не ограничивается стилистическая роль постфикса, он может придавать высказыванию оттенок интимности.

Например, у Горького: Лексейка, боязно чего­то, поговори-ка ты со мной; иронии, насмешки: Нет, голубчик, иди-ка, иди! Я говорю — иди. В сочетании с формой повелительного наклонения, не имеющего, как правило, значения времени, постфикс ­ка обычно указывает на действие, близкое к моменту речи: Дай­ка мне книгу!

Частица пускай, вовлекаемая в образование форм третьего лица повелительного наклонения, придает им разговорную окраску: пускай говорит, пускай все узнают. От нее стилистически отличается частица пусть, которая, наряду с частицей да, используется в пожеланиях, придавая речи торжественную окраску: Пусть всегда будет солнце… (Ош.); Да здравствует солнце, да скроется тьма! (П.)

Сильным источником увеличения действенности речи является переносное употребление инфинитива в значении сослагательного и повелительного наклонения. Инфинитив в сочетании с особой повелительной интонацией передает категорический приказ: Встать!; Молчать!; Немедленно ехать!

Подобные конструкции синонимизируются с формами 2-го лица повелительного наклонения, но не содержат конкретного указания на субъект действия (не случайно в них не угадывается значение числа); они подчеркивают лишь требование совершить действие. Поэтому инфинитив часто используется в призывах, лозунгах, названиях газетных статей, содержащих обращения: «Остановить инфляцию!»; «Преградить путь наркотикам!»; «Видеть историческую перспективу!»; «Совершенствовать мастерство!».

В сочетании с частицей бы инфинитив получает значение сослагательного наклонения: Поспать бы теперь; Ах, скорее бы уйти! (Ч.). В отличие от синонимических форм глагола сослагательного наклонения — поспал бы, ушел бы — инфинитив указывает на более сильное желание, в то же время как формы сослагательного наклонения выражают чаще смутное влечение, связанное с представлением о возможности действия.

Сопоставляя такие конструкции, отметим: Посидеть бы на берегу моря — свидетельствует о некотором стремлении, а Я посидел бы на берегу моря говорит больше о привлекательности развернувшегося образа, волевой элемент в этом случае незначителен.

Поэтому инфинитив порой оказывается незаменимым средством выражения сильного стремления говорящего к совершению какого-то действия: Быть бы молодым и сильным; Стать бы волшебником! Замена инфинитива формой сослагательного наклонения в таких случаях невозможна. Усиление эмоциональной окраски этих конструкций достигается употреблением в них междометий ах, эх, союза если: Эх, если бы написать про все это! И чем ярче эмоциональная окраска таких выражений, тем менее реальным представляется осуществление действий.

В заключение следует отметить, что грамматические метафорыглаголы встречаются преимущественно в художественной и разговорной речи. Риторика исключает глагольные метафоры в речи ораторов. Классический пример употребления глаголов римским полководцем Юлием Цезарем, жившим в I в. до н.э. — Пришел, увидел, победил.

Глаголы не подвергаются метафоризации, а выступают в своей типичной роли, свойственной им в повествовании — в форме прошедшего времени совершенного вида.
Итак, оратор не должен забывать о грамматических средствах выразительности речи. Грамматические метафоры, возникающие при употреблении в переносном значении тех или иных грамматических категорий существительных, числительных, местоимений, глаголов придают речи особую экспрессию. Умелое использование именного или глагольного типа речи свидетельствует о профессиональном мастерстве оратора.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)