Период и другие риторические фигуры
Периодом называется гармоническая по форме сложная синтаксическая конструкция, характеризующаяся особой ритмичностью и упорядоченностью частей, а также исключительной полнотой и завершенностью содержания.
А.П. Квятковский, называет в качестве примеров периода классические произведения: «Когда порой воспоминанье…» Пушкина (26 строк), «Когда волнуется желтеющая нива…» Лермонтова (16 строк), «О, долго буду я, в молчанье ночи тайной…» А. Фета (12 строк) и его же «Когда мечтательно я предан тишине…» (20 строк), — и утверждает: «Стихотворение, написанное в форме периода, свидетельствует о широте поэтического дыхания автора и о большом зрелом мастерстве», позволяющем «совладать со сложной аппаратурой стиха, включающей в себя несколько строф».
Композиционно период распадается на две взаимно уравновешенные части: первая характеризуется повышением интонации, вторая — понижением, что определяет гармоничность и интонационную завершенность периода. По содержанию период представляет одно целое, развивает одну тему, раскрывая ее с известной полнотой и разносторонностью.
Основное положение в периоде передается расчлененно, что позволяет осмыслить его разные стороны, оттенки. (Вспомните стихотворение А.С. Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных…». Это период.) Музыкальность и ритмичность периода достигаются его структурой: он состоит из нескольких однотипных, соразмерных синтаксических единиц, часто имеющих одинаковые союзы, сходное грамматическое построение, приблизительно одинаковый размер.
Повторение их создает ритмический рисунок речи. Чаще всего период строится как сложноподчиненное предложение с однородными придаточными, которые стоят вначале. Например: Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Новодевичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекой и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок, и когда потом вдруг брызнуло светом с востока, и торжественно выплыл край солнца из-за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, — все заиграло в радостном свете, — Пьер почувствовал новое, неиспытанное чувство радости и крепости жизни.
(Л.Н. Толстой. Война и мир)
В периоде употребительны придаточные времени, условия, причины, образа действия, сравнительные и др. Приведем пример периода с уступительными придаточными: Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, — заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им (Л.Т.).
Реже в композицию периода вовлекаются те или иные распространенные члены предложения, например деепричастные обороты, выполняющие функцию обстоятельств времени: Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые oн чувствовал и под родительским кровом (Л.Т.).
Периодическая речь Л.Н. Толстого неизменно привлекает исследователей, потому что изучение ее дает ключ к пониманию особенностей стиля великого писателя. А.П. Чехов восхищался «силой периодов» Льва Толстого.
Когда писатели, избалованные минутными успехами, большею частью устремились на блестящие безделки; когда талант чуждается труда, а мода пренебрегает образцами величавой древности; когда поэзия не есть благоговейное служение, но токмо легкомысленное занятие, — с чувством глубокого уважения и благодарности взираем на поэта, посвятившего гордо лучшие годы жизни исключительному труду, бескорыстным вдохновениям и совершению единого, высокого подвига (о переводе «Илиады» Гомера).
Возможность использовать в периоде разнообразные стилистические фигуры всегда привлекала и будет привлекать художников слова. Использование стилистических фигур, разнообразных синтаксических средств создания эмфатической интонации у больших поэтов обычно сочетается с употреблением тропов, оценочной лексики, ярких приемов усиления эмоциональности, образности речи.
Как видно из наших примеров, в периодической речи часты анафоры, хотя эта риторическая фигура может выступать и самостоятельно; достаточно сослаться на классические строки «Демона» М.Ю. Лермонтова. Он нередко «удваивал» риторические фигуры: в «Демоне» у него анафора усилена антитезой:
Клянусь я первым днем творения, Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством,
Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой;
Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящей разлукой… Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой;
Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой…
Я отрекся от старой мести… Хочу я веровать добру.
Анафора используется и в прозе, придавая речи автора убедительную силу: Мы хотим жить, мы хотим знать, мы хотим быть людьми. Мы хотим насытить алчущий дух наш всею мудростью земли. Мы хотим всего, что уже есть, мы хотим создать то, чего еще нет (М. Мудрец); Опять наступила весна, своя в нескончаемом ряду… Опять с грохотом и страстью принесло лед… и Ангара освобожденно открылась, вытянулась в могучую, сверкающую течь. Опять на верхнем мысу бойко зашумела вода… Опять запылала по земле и деревьям зелень (Расп.).
Риторическая фигура, противоположная анафоре, — эпифора (концовка). Так в античной риторике называли повторение последних слов предложения, что также усиливает эмфатическую интонацию: Для чего уничтожать самостоятельное развитие дитя ти, насилуя его природу, убивая в нем веру в себя и заставляя делать только то, чего я хочу, и только так, как я хочу, и только потому,что я хочу? (Добр.)
Эпифора придает лиризм тургеневскому стихотворению в прозе «Как хороши, как свежи были розы…»; этот стилистический прием любил С. Есенин, вспомним его эпифоры! — Отцвела моя белая липа, Отзвенел соловьиный рассвет… Ничего! Я споткнулся о камень, / Это к завтраму все заживет!; Глупое сердце, не бейся; Залегла забота в сердце мглистом. Отчего прослыл я шарлатаном? Отчего прослыл я скандалистом?..
Прояснилась омуть в сердце мглистом. Оттого прослыл я шарлатаном, Оттого прослыл я скандалистом. Как видно из последнего примера, автор может отчасти обновлять лексику эпифоры, варьировать ее содержание, сохраняя при этом внешнее подобие высказывания.
Нельзя не согласиться с тонким наблюдением над использованием этих фигур в речи: «Так же, как и анафора, эпифора фиксирует внимание на определенном отрезке высказывания… Анафора фиксирует внимание на условии, причине, предпосылке, начале. Эпифора — на следствии, результате, итоге, конце. Анафора более пригодна для передачи положительных эмоций, она окрашена в светлые тона, эпифора больше подходит для передачи отрицательных эмоций, темных тонов».
Риторика классифицирует и другие фигуры, представляющие собой различные повторения. Так, сочетание анафоры и эпифоры называется эпанафорой, или симплокой, которая встречается чаще всего в поэзии: Во поле березонька стояла, / Во поле кудрявая стояла (народная песня); Всегда и всюду двое так идут / И думают — всё ми розданье тут. / Всё — только руку протяни — всё тут. / Всё — только пристальней взгляни — всё тут. / Всё — только крепче обними — всё тут. / И соловьи поют… (Луг.)
Эта риторическая фигура усилила выразительность защитительной речи П.А. Александрова, на которую мы уже ссылались выше. Вот как оратор соединил эти два повтора: Теперь стал позорен тот солдат, который довел себя до наказания розгами, теперь смешон считается бесчестным тот крестьянин, который допустил себя наказать розгами…
С. Есенин мастерски использовал эту риторическую фигуру в нескольких стихотворениях из цикла «Персидские мотивы». Например: Воздух прозрачный и синий, Выйду в цветочные чащи. Путник, в лазурь уходящий, Ты не дойдешь до пустыни. Воздух прозрачный и синий. В других стихотворениях эпанафоры образуют строчки Шаганэ ты моя, Шаганэ; Тихо розы бегут по полям; В Хороссане есть такие двери и т.д.
Повторение слов или словосочетаний на границе смежных отрезков речи в античной риторике называлось акромограммой, или анадиплозисом, а в русской поэтике это — подхват, или стык: О, весна, без конца и дез краю / Без конца и без краю мечта! (Бл.); Скользят стрижи в лазури неба чистой. / в лазури неба чистой горит закат, — / в вечерний час как нежен луч росистый! — Как нежен луч росистый, и пруд, и сад! (Бальм.)
С.Есенин показал оригинальный вариант этой фигуры — подхват, разделенный повторяемым компонентом всего стихотворения: Шаганэ ты моя, Шаганэ! Потому, что я с севера, что ли, / Я готов рассказать тебе поле, / Про волнистую рожь при луне. / Шаганэ ты моя, Шаганэ / Потому, что я с севера, что ли, / Что луна там огромней в сто раз… В каждой следующей строфе повторяются строчки первой, разделенные кольцевым повтором.
К риторическим фигурам стилисты добавляют и экспрессивное повторение слов. в поэзии строки-повторы отражают необычную напряженность изображаемого. Например, у А.Т. Твардовского в поэме «Василий Теркин»: И увиделось впервые, Не забудется оно: Люди теплые, живые Шли на дно, на дно, на дно… Повторение акцентирует ключевое слово в песне: Не надо, не надо, не надо! Возвращаться к прошлому не надо… (Песня.)
В прозаическом тексте автор передает повторами интенсивность чувства: Не могу молчать, и не могу, и не могу (Л.Т.). Этот прием используют и ораторы, обращаясь к такой же фигуре прибавления для усиления эмоциональности речи. Вспомним монолог Сатина из пьесы Горького «На дне», пронизанный ораторскими интонациями.
Человек — свободен… Он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум,
— человек за все платит сам, и потому он — свободен! Человек — вот правда! Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они — нет! Это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… В одном… Это — огромно! в этом все начала и концы… Всё — в человеке, все для человека!
Существует только человек, все же остальное — дело его рук и мозга! Че-ло-век! Это великолепно! Это звучит…гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью … уважать надо! Выпьем за человека … Хорошо это … чувствовать себя человеком!..
В устном народном творчестве речевая избыточность всегда была выразительным средством. Это отразилось в пословицах и поговорках: Век живи — век учись; За добро добром и платят и т.п.
Плеоназмы — мореокиян, путьдороженька, грустьтоска — были всегда достоянием фольклора, в разговорной речи плеонастические сочетания служат средством усиления. Например, они показываютвозбуждение персонажей Чехова в рассказе «Налим»: Тащи ка корягу, добрый человек… Кверху, а не к низу! Сравните плеоназм у К. Симонова: Надо взять к утру языка. И живого, а не мертвого! Вспоминается и обращение Маяковского к Пушкину: Я люблю вас, но живого, а не мумию (Юбилейное).
В античной риторике выделялся и плеонастический оборот пролепс — употребление местоимения, дублирующего впереди стоящее существительное: Правда — она ведь всегда выяснится; Ивану — ему я не верю.
Тавтологические повторы придают высказыванию особую убедительность: Победителю-ученику от побежденного учителя (Жуковский — Пушкину). Как источник выразительности тавтология особенно действенна, если однокоренные слова сопоставляются как синонимы (Горит, разгорается пожар любви), антонимы (Когда мы научились быть чужими? Когда мы разучились говорить? — Евт.), паронимы («О гордости и гордыне», «Служение, а не служба» — заголовки газетных статей).
У юмористов речевая избыточность становится средством создания комического звучания речи: Позвольте вам этого не позволить (Г.); Писатель пописывает, а читатель почитывает (С.-Щ.). Этот прием обыгрывается в названии фильма «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю»; в юмористическом изображении комической ситуации:
Очень важно уметь вести себя в обществе. Если, приглашая даму на танец, вы наступили ей на ногу, и она сделала вид, что не заметила этого, то вы должны сделать вид, что не заметили, как она заметила, но сделала вид, что не заметила (ЛГ).
Журналисты тоже ценят повторение слов, обращаясь к этому приему в ироническом контексте: …Он тогда работал в секретной лаборатории над созданием секретной форсунки для секретнейшего космического корабля.
Но поскольку все уже перестали понимать, где на экране настоящий прокурор, а где — нет, диктор выразился осторожно: «Сегодня утром человек, похожий на прокурора, почерком похожим на прокурорский, написал бумагу, похожую на заявление об отставке, человеку, похожему на президента». (Из газ.) Никто, кроме нашего народа, не может так долго терпеть правительство, которое он терпеть не может. (Из газ.)
Смысловую функцию выполняет лексический повтор с распросранением:
Когда Алексей Александрович появился на скачках, Анна уже сидела в беседке
рядом с Бетси, в той беседке, где собиралось все высшее общество (Л.Н. Толстой).
Такие портреты — плод не одного мастерства, но живой, творящей, очеловечивающей мир мысли художника, мысли, воплощенной в образах реальных людей, наших современников. (Из газ.)
Цель такого повторения — выделить, подчеркнуть важное по смыслу слово; при чтении оно усиливается логическим ударением.
Такой повтор расчленяет и одновременно связывает две части высказывания, длина предложения увеличивается, но возвращение к предмету мысли способствует усилению внимания на выделенном понятии, закрепляет в памяти все большое предложение.
Расчленяют высказывание и вопросно-ответные конструкции в монологической речи, привлекая внимание к какой-либо части предложения. Например: …Сравнивая эти явления, мы убеждаемся в несправедливости вашего поведения. Почему оно нам кажется неспра ведливым? — Да потому, что факты — упрямая вещь и они свидетель ствуют против вас.
Вопрос, который неожиданно прерывает рассуждение автора, стимулирует восприятие текста. Этот прием используют и ораторы, и журналисты: Наши ученики — «телевизионные дети». Они смотрят содержательные литературные передачи. А приходят на уроки, и начинается пересказ содержания, разбор «по образам». Поэтому скука, засушенные сухари. А хочется бури, музыки, жизни! Что же можно предложить? Ответ прост: в каждой школе должен быть ведущий литератор. (Из газ.)
В заключение следует заметить: общее для всех рассмотренных нами экспрессивных синтаксических конструкций (присоединительных, парцеллированных, лексических повторов и повторов с распространением, вопросно-ответных реплик) заключается в том, что они по частям дают ту информацию, которую можно было бы представить в виде единой синтаксической структуры.
Однако ораторы не случайно предпочитают целостной синтаксической конструкции разделенные, потому что «во всех случаях расчлененности повышается интонированность текста: прочтение текста, даже внутреннее, становится более прерывистым, количество логических акцентов увеличивается»1. Самые разнообразные риторические фигуры и прежде всего повторы широко используют ораторы, придавая речи экспрессивность и демонстрируя твердую уверенность в правоте, в истинности приводимых фактов. Такова яркая речь А.И. Солженицына, которую он
произнес в Америке при вручении ему премии «Фонда Свободы».
…Я осмелюсь обратить ваше внимание не некоторые аспекты свободы, о которых не модно говорить, но от этого они не перестают быть, значит, и влиять. Понятие свободы нельзя верно охватить без оценки жизненных задач нашего земного существования. Я сторонник того взгляда, что жизненная цель каждого из нас — не бескрайнее наслаждение материальными благами, но: покинуть Землю лучшим, чем пришел на нее, чем это было определено нашими наследственными задатками, то есть за время нашей жизни пройти некий путь духовного усовершенствования. (Сумма таких процессов только и может называться духовным прогрессом человечества.)
Если так, то внешняя свобода оказывается не самодовлеющей целью людей и обществ, а лишь подсобным средством нашего неискаженного развития; только возможностью для нас — прожить не животным, а человеческим существом; только условием, чтобы человек лучше выполнил свое земное назначение. И свобода — не единственное такое условие. Никак не меньше внешней свободы нуждается человек — в незагрязненном просторе для души, в возможностях душевного сосредоточения.
Увы, современная цивилизованная свобода именно этого простора не хочет оставить нам. Увы, именно за последние десятилетия само наше представление о свободе снизилось и измельчилось по сравнению с предыдущими веками, оно свелось почти исключительно к свободе от наружного давления, к свободе от государственного насилия. К свободе, понятой всего лишь на юридическом уровне — и не выше.
Свобода! — принудительно засорять коммерческим мусором почтовые ящики, глаза, уши, мозги людей, телевизионные передачи, так чтоб ни одну нельзя было посмотреть со связным смыслом. Свобода! — навязывать информацию, не считаясь с правом человека не получать ее, с правом человека на душевный покой. Свобода! — плевать в глаза и души прохожих и проезжих рекламой. Свобода! — издателей и кинопродюсеров отравлять молодое поколение растительной мерзостью.
Свобода! — подростков 14—18 лет упиваться досугом и наслажденьями вместо усиленных занятий и духовного роста. Свобода! — взрослых молодых людей искать безделья и жить за счет общества. Свобода! — забастовщиков, доведенная до свободы лишать всех остальных граждан нормальной жизни, работы, передвижения, воды и еды. Свобода! — оправдательных речей, когда сам адвокат знает о виновности подсудимого. Свобода!..
Разоблачительную силу этого выступления Солженицына увеличивают восклицания, антитеза, градация, нанизывание однородных членов предложения, парцелляция, смещение синтаксической конструкции. Таким образом, анализ стилистических приемов в приведенном тексте убеждает нас в том, что риторические фигуры не преданы забвению и в наше время. А поэтические примеры, рассмотренные выше, свидетельствуют о том, что в русской литературе всегда находили применение выразительные средства, уходящие корнями в античную риторику.
