Идеи и исторические факты государственного управления в средневековой империи

Империя древнего Рима, как мы с вами знаем, имела блестящую историю, но в бедственном положении, которое она привела провинции и в беспомощности, сделавшей всевозможными нападения варваров, был написан ее приговор. Насколько мы можем видеть, она давно уже умерла, и ход событий, казалось, делал невозможным ее восстановление.

Только реформация рассеяла эту иллюзию. Объяснение этого факта нужно искать в состоянии умов того времени. Ум средневекового человека в существе своем был ум неполитический. Идеи, столь же знакомые республикам древности, сколько и нам, идеи общего блага, как цели государства, прав народа, сравнительных форм правления были для него в умозрительной форме известны, но непонятны, хотя иногда он и осуществлял их на деле.

Феодализм был единственным великим учреждением, которое произвела эта эпоха, но феодализм представлял собою скорее социальную и юридическую систему, чем политическую хотя политической системой он являлся по своим последствиям. Феодальный строй организовался в X-XI вв., но элементы, из которых он сложился, начали развиваться гораздо раньше. Из них три являются основными: это – вассалитет, бенефиции и иммунитет.

Первоначально вассалов имел один король; затем они появились у всякого, сколько-нибудь значительного сеньора. Бенефиций, или феод сеньор обеспечивал своего вассала, чтобы тот мог исполнять свои вассальные обязанности, и тем самым заручался его преданностью. Первоначально слово бенефиций означало «благодеяние». Таким
«благодеянием» могли быть земли, освобождение от повинности, разного рода должности, права пользования лесами и т.д. Со временем слово «бенефиций» исчезает, остается лишь термин «феод».

Владелец бенефиций получал землю не в собственность, а лишь в пользование. Земли, составляющие полную собственность своих владельцев, назывались «аллодами». Аллодиальные владельцы были свободны на своей земле. Они не несли ни одной из вассальных повинностей. Но число их не переставало увеличиваться. На юге Европы они сохранились по меньшей мере до XIII в., на севере ослабли, так как здесь господствовало правило, что земля должна иметь сеньора, т.е. не было земли свободной от феодальной повинности.

Положение земли, в свою очередь, определяло положение лиц: по общему правилу, владелец феода был благородным (состояние лица переносилось на землю), а владелец цензивы (это земля, которая не устанавливалась под условием военной и всякой другой службы) считался неблагодарным. Так как земли, отдававшиеся в виде феода, не были равны по своему значению, то среди благородных образований иерархия, определяемая иерархией земли. (Вспомните, в древней Греции – тимократию и сравните обе эти формы, они чем-то напоминают друг друга).

Феодализм являлся таким образом не только социальным строем и оригинальным образом, определявшим состояние земли и лиц, но также и политическим порядком, при котором верховная власть дробилась в интересах владельцев феодов, по крайней мере, самых крупных из них. Этот процесс совершался постепенно.

Иммунитет был одной из его главных действующих причин. В меровингскую эпоху он являлся освобождением от некоторых податей, публичных повинностей, пожалованием финансовых или судебных прав, даровавшихся королем особенно церкви и монастырям.

В начале XI века считалось установленным, что люди навсегда разделены на три категории: «молящихся, сражающихся, трудящихся». Городские коммуны, появившиеся на Западе, представляли собой коллективную сеньорию. Автономная или присяжная коммуна имели свой суд, свою милицию, свои доходы; набатный колокол призывал горожан к оружию; городская печать скрепляла внизу акты, которые регулировали ее права и интересы; часто коммуна господствовала над пригородом, где владела землями.

Коммуны, являлись вассалами короля или сеньоров, имели сами вассалов. Наряду с городскими коммунами начинают возникать и сельские коммуны. Иногда соединялось несколько деревень, чтобы образовать коллективную коммуну, например, Ланская, в состав которой входило не менее 17 деревень и которая охватывала территорию около 24 квадратных километров. Ланская коммуна исчезла в середине XIII в., после бурного 75-летнего существования.

За отсутствием политического единства, Европа в средние века обладала, по крайней мере, религиозным единством, в лице всюду господствовавшей Римской церкви. Церковь эта в XIII веке уже являлась своеобразным и мощным государством. Это государство не имело границ; окруженное воинственным обществом, оно не имело войска, зато оно обладало хорошо организованной иерархией, установленной догматикой. Оно не терпело оппозиции, было опытно в искусстве управлять людьми и умело их заставить полюбить свое господство.

В средние века умирающая древность завещала последующим векам две идеи: идею всемирной монархии и идею всемирной религии. До эпохи римских завоеваний людям при их малом знании друг друга, при незнакомстве с обширными политическими соединениями (Римская империя, подобно Персидской, ничего не делала для того, чтобы ассимилировать подчиненные им племена: она оставляла им их законы и обычаи, а иногда и их князей и заставляла их только служить в войске и наполнять казначейство Великого Царя) племенные различия казались естественными и непреодолимыми преградами.

Подобным же образом религия носила характер чисто местный и национальный: существовали боги холмов и боги долин, боги земли и боги моря, каждое племя имело своих особых богов и смотрело на жителей других стран, поклонявшихся другим богам, как на язычников, как на своих естественных врагов. Подобного рода чувства можно было встретить и раньше на Востоке, в древней Греции и Италии: у Гомера герой, странствующий по бесконечным морским просторам, хвалится разграблениям городов иноземцев.

Первобытные латины одним и тем же словом обозначали иноземца и врага; исключительные системы Египта, Индостана, Китая и др. являясь только более резким выражением того же убеждения, которое заставило афинских философов считать войну между греками и варварами естественной и защищать рабство на том же основании первоначального различия между племенами господствующими и племенами служебными. Платон в начале своего диалога «о законах» представляет войну между всеми государствами естественной.

Таким образом, мы наблюдаем, что единство народов подчиняется и основывается на единстве религии. У наших большевиков в СССР ту же самую идею выполнял коммунизм, объединяя народы под этим религиозным флагом. Если раньше божества были разделены на национальные и обособлены, то теперь мы заметим, что процесс идет в сторону консолидации народов. Учение о единстве наций развивается из учения о едином Боге.

Основными мотивами христианской проповеди (да и коммунизма), ее девизом является любовь, которая должна соединить в одно тело тех, кого рассудок и племенная гордость до сих пор разделяли. Новая религия создала, таким образом, общину верных, Священную Империю, предназначенную соединить в своем лоне всех людей, Империю, которая находилась с политическими системами древнего мира в том же контрасте, в каком всемирное господство цезарей находилось с бесчисленным множеством царств и республик, бывших до него.

Вселенские соборы, на которых под председательством светского главы со всех концов светского царства собиралась вся духовная община, представляли собою самые очевидные и внушительные примеры их связи. Языком гражданского правительства на всем Западе становится язык священного Писания и культа. Величайший ум своего поколения – Блаженный Августин утешал верных в падении их земельного государства Рима, описывая им его преемника и представителя, город, основанный и построенный Богом».

Из этих двух параллельных единств, единства политического и единства религиозного общества, объединившихся в высшем единстве всех христиан, которое можно безразлично назвать католицизмом или романизмом (так как в то время эти названия означали одно и то же), бури 5—го столетия пережило только единство, блюсти которое было поручено церкви. Можно указать много причин, почему церковь так крепко за него держалась.

Видя, как вокруг нее распадается на куски одно учреждение за другим, как страна и города отрываются друг от друга вследствие вторжения иноземных племен и усиливающейся трудности сообщения, она стремилась спасти религиозное общество посредством укрепления церковной организации, посредством упрочения всех внешних связей.

Потребности веры действовали в этом направлении еще сильнее. Истина, говорили тогда, одна, и так как она должна соединить в одно тело всех, кто ее исповедует, то поэтому, только продолжая оставаться в этом теле, они могут ее сохранить. Вместе с усилением неподвижности догмы, которое можно проследить от Иерусалимского собора до Триденского, возникла идея дополнительного откровения путем традиции, как одного из источников вероучения, идея возвышения совести и веры всех верующих над индивидуальной совестью и верой, идея, что душа может приблизиться к Богу только через посредство сознания всех верующих, представляемого духовенством, возникли принципы, которых еще до сих пор держится одна из ветвей церкви.

Эмблемой и опорой церкви явилось духовенство; а так как только в среде духовенства сохранилось все то, что осталось от нации и мысли в Европе в более позднее время, то благодаря ей уцелела и вторая великая идея, о которой было упомянуто выше, вера в единое всемирное светское государство. Государство это пало на Западе, и казалось бы, в интересах духовенства были всеми силами способствовать и самой памяти о нем.

Но оно, однако, иначе понимало свои интересы. Духовенство VII–VIII веков было далеко от того, чтобы противополагать свои интересы интересам гражданской власти, как это она стала делать в XII-XIII вв., и было вполне убеждено, что сохранение идеи всемирного государства было необходимо для его собственного благополучия.

Идея о единстве церкви и доктрина всемирной монархии развивались на теоретическом базисе, так называемом реализме, и грубо примыкала к метафизическому сознанию. Философы этого периода началась с логики, ее первыми попытками были попытки распределения и классификации; система, субординация, однообразие являлись именно тем, в чем более всего нуждались как мысли, так и жизнь.

Искание причин превратилось в искание принципов классификации, так как простоту и истину видели не в разложении мысли на ее элементы и не в наблюдении процесса ее развития, но скорее в чем-то вроде генеологии понятий, в установлении отношений между классами, как содержащими или исключающими друг друга.

Эти классы, роды и виды, сами по себе не считались понятиями, которые ум составлял о явлениях, или только случайными агрегатами объектов, сгруппированных под ними и обозначаемых каким-нибудь общим названием; они были реальными вшами, которые существуют независимо от индивидуумов, их (понятия) составляющих, и скорее констатируются человеческим умом, чем создаются им.

То, что сообщает им истинное бытие, заключается в этом универсальном свойстве, которое одно только имеет постоянное и независимое существование. Общая природа индивидуумов, сконцентрированная таким образом в едином Существе с двух сторон, духовной и светской, олицетворяется двумя лицами: всемирным священником и всемирным монархом, которые представляют на земле подобие Божьего единства.

Вместе с тем возникает и мысль, что душами всех христиан должна руководить единая иерархия, рядом ступеней восходящая до верховного главы. Произошло это благодаря главным образом папству. Необходимо здесь же заметить, что идеальное государство предполагается, по замыслу духовенства, быть воплощенным в Римской империи.

Когда при Константине христианская церковь организовывалась по образцу покровительствовавшего ей государства, епископ столичного города заметил аналогию между собой и главой гражданского правительства и решил воспользоваться ею. Идея, что кафедра Петра – императорский трон Церкви, озарила пап еще в очень ранний период их истории.

Еще до падения Западной Империи св. Лев Великий мог с гордостью говорить, что Рим, возвеличенный проповедью князя апостолов до степени священного города избранного народа, первосвященнического и царственного града, предназначен для владычества духов еще большим, чем могущество, с которым он некогда правил миром.

В 476 г. Рим перестал быть политической столицей западных стран, и на пап, унаследовавших немалую часть власти, принадлежавшей императору, перешло все то благоговейное уважение, которое внушало еще имя города; к половине VIII в., а самое позднее – IX в., папство окончательно выработало теорию, которая сделала его точным соответствием отошедшего в прошлое деспотизма, центром иерархии, неограниченным господином христианского мира.

Христианское вероучение составляло источник средневековой культуры. Все содержание человеческого существования было перенесено на цели, находящиеся по ту сторону земной жизни. После окончательного германского переселения народов, римская церковь должна была по большей части вновь начать завоевывать западный мир, так как германские племена, занявшие провинции римской империи, держались своих старинных богов.

Дисциплина римской церкви требовала самого строгого подчинения отдельных личностей ее авторитету; германскому народу в этот период, напротив, была свойственна безграничная личная свобода, которая основывалась еще на родовой германской общине. Только к концу V в. церкви удалось занять там прочное место.

Во времена так называемых меровингов, церковь находилась в зависимости от государства и его властолюбивых целей. При пиппинидах и каролингах это отношение изменилось в том смысле, что для них интерес церкви был таким же руководящим началом, как и интерес государства. Об улучшении положения церкви и ее утверждении они заботились столько же, сколько и о государстве. Исходя из этого же основания, законодательство каролингов разделило обе области – духовную и мирскую, церкви и государства. Разделение церкви и государства было руководящей идеей законодательства королингов.

Однако это разделение было очень одностороннее, так как клир был вполне изъят из действия государственной юрисдикции, вмешательство же церкви в дела государства допускались в широком объеме. Государственное законодательство и управление были так проникнуты церковными взглядами, что церковь представлялась истинным содержанием и целью государственного устройства. Вследствие этого политика каролингов положила основание позднейшему всемирному владычеству церкви.

Впрочем, во времена каролингов корона сохраняла еще за собою право определять по своему усмотрению религиозные задачи законодательства и политики. Корона восприняла идею государства божия, но управление им предоставила себе. Но так как представителем сверхчувственной идеи государства Божия являлось не мирское государство, а церковь, то это присвоение себе власти государством становилось в противоречие с его земным характером, противоречие, разрешение которого сделалось задачею последующего времени.

Призвание церкви к управлению государством Божьим наступило вскоре после смерти императора Карла Великого, так как франкское королевство раскололось, и только церковь осталась представительницей единства его частей. Поэтому империя, основанная сто лет спустя Оттоном I, могла почерпнуть свое право на существование и на приобретение власти только в универсальной идее церкви.

Со времени Отгона I церковь была фактически правовым основанием для существования и власти императора. Это привело к тому, что папа Григорий VII выдвинул требование поставить церковь выше государства. Победой Григория VII над Генрихом IV решена была вообще борьба церкви с мирским государством, так как император был представителем высшей мирской власти, а по праву даже и обладателем всей вообще мирской власти.

То, что Блаженный Августин предвидел лишь мысленно, сделалось видимой действительностью. Франкское королевство меровиигов, империя каролингов, римско-немецкая империя и папство Григория VII и его преемников – все превратилось в христианское государство Божье.

По тем или иным характерным чертам мы можем заметить, что мировингское управление мало чем отличалось от римской системы. Меровингская политическая и административная организация представляется во многих отношениях сходной с римским устройством. Франкские короли подражали, насколько могли, римским императорам. При дворе варварских королей галло-римляне занимали высшие должности, которыми были обязаны своему умственному превосходству.

Римская империя покоилась на абстрактной идее государства, закона, равного для всех и не зависело от своих представителей. Каждый был прежде всего гражданином империи, а затем уже подданным императора. Во франкском государстве личные отношения одного человека к другому занимали место абстрактного понятия государства. Подданных с королем связывала клятва. Аналогичные связи защиты создавали повсюду среди свободных людей группы добровольных союзов.

Семейные связи были очень сильны: на суд обвиняемые являлись вместе с родственниками, поддерживавшими и в качестве соприсяжников. Наследственная королевская власть, несмотря на формы утверждения народом, требовавшиеся при восшествии на престол, – чисто германское учреждение.

Короли рассматривали территорию и доходы государства, как свою частную собственность, которую наследники их делили между собой после их смерти. Власть их – это «сила пред лицом других сил, а не магистратура в среде общества; связанная с судьбой одного лица, она оказывалась изменчивой и непостоянной: сегодня огромной, завтра ничтожной, сильной или слабой, смотря по тому, за или против нее обращалась война» (Гизо).

При слабости королевской власти закон не имел опоры: личность не защищалась им и ей приходилось бороться за себя самостоятельно. Но это осуществлялось целесообразно лишь при соединении людей друг с другом. Слабейшие руководились сильным, признавая свою от них зависимость. Отсюда новые отношения между людьми, медленное исчезновение прежней личной свободы, существовавшей у германцев, и образование новой аристократии.

IX век явился уже упадком для Франкского государства. Франкское королевство политически было в это время в состоянии полного разложения, каролинги вымирали. Славяне, норманны, мадьяры и арабы врывались в разные части этой разложившейся империи.

Между V и XIII вв., т.е. между эпохой положившего основание теологическому идеалу на Западе и между эпохой Фомы Аквинского, великого схоласта, завершителя теологической философии, в средние века развивается спор о преобладании власти папы над властью императора.

Во все продолжение средних веков отношение между папской властью и властью императорской всегда представлялось под видом отношений между душой и телом. Папе, как наместнику Бога в делах духовных, принадлежит руководство людьми на пути к вечной жизни; император, как наместник Бога в делах светских, должен так воздействовать на отношения людей друг к другу, чтобы они были способны без всякой помехи преследовать интересы духовной жизни и, таким образом, достигнуть той же высшей и обшей цели, вечного блаженства.

Имея в виду именно эту цель, император должен считать своей главной обязанностью поддерживать мир во вселенной; по отношению к церкви он является адвокатом, – титул, заимствованный из обычая церквей и монастырей избирать какого-нибудь могущественного барона, который защищал бы их земли и предводительствовал их державами на войне.

Власть императора во всем соответствует власти папы, только низшего ранга; создана же она по образу и подобию папской власти так же точно, как сама папская власть создана по образцу власти древнего римского императора. Это единственная совершенная и состоятельная форма единения церкви и государства: из факта абсолютного совпадения их границ выводилась непогрешимость их соединенного правления, а из этой последней вытекает обязанность гражданской власти искоренять ересь и схизму так же, как и наказывать измену и восстание.

Полное согласие между папской и императорской властью, которого требует эта теория, столь же возвышенная, как и неосуществимая, в течение их истории было достигнуто только в немногих случаях, может быть только в трех: в эпоху Карла и Льва, при Отгоне III и Григории V, а также при Сильвестре и при Генрихе III; после него никогда уже больше.
Его сменил другой взгляд на их взаимные отношения, который признавал принцип превосходства религиозной жизни над светской.

В IX веке уже появляются духовные сочинения, в которых обосновываются идеи о превосходстве церкви над государством, подогнанные, естественно, подтексты ев. Писания. Среди таких сочинений выделяются работы Гинкмара, Епископа Реймского, Агоборда, епископа Лионского и в особенности соч. папы Николая I.

Своего высшего развития эта доктрина достигает, начиная с папы Григория VIII Гильденбранда, Фомы Кентерберийского, Ионна Салисбюрийского («Поли-кратикус»), монаха Августина Триумфа (XIV) и наконец у великого схоласта, «ангельского доктора» Фомы Аквинского.

Со времен Григория VII церковь вступила в соперничество с империей за всемирное господство. Уже борьба Григория VII с Генрихом IV за инвеституру превратилась в борьбу за всемирное господство, споры же позднейших пап с императорами тем более имели в основании своем соперничествующие притязания пап на обладание мирскою властью. Григорий VII с полной ясностью высказался за отрицание всемирной власти императора.

В своих многочисленных письмах, например, датскому королю он говорит, что «все князья должны целовать ногу папы; только он должен носить знак императорского достоинства». Возведенный на папский престол в 1198 году Иннокентий III также не довольствовался установлением превосходства церкви над государством. Напротив, вся его политика клонилась к непосредственному объединению с папством мирского владычества. Такие заявления прямо или косвенно отрицали право императорской власти на всемогущее и всемирное владычество.

Аббат Иоахим Калабрийский, современник императора Генриха VI, в своем сочинении о пророке Иеремии, постоянно называет римскую (т.е. немецкую) империю Вавилоном, разумея под этим именем совокупность всех грехов. Императора он называет опустошителем церкви, «царем вавилонским», который подобно Навуходоносору призван для того, чтобы в наказание за грехи народа Божия, увести его в рабство. Немцев он называет новыми халдеями, с жестокой яростью преследовавших церковь.

Наиболее явно приступил к делу папа Бонифаций VIII. При известии об избрании в 1298 году в немецкие короли Альбрехта I, он надел на себя императорскую корону со словами: «Я кесарь, я император, мне принадлежит защита прав империи». Когда в 1300 году по случаю великого юбилея многочисленные паломники посетили гробы апостолов, он объявил, что в качестве наместника Христа он есть и духовный и светский глава христианства, и надевал на себя то знаки папского, то императорского достоинства.

Монах-проповедник Иоанн Парижский, живший в первой половине XIV века, прямо опровергал справедливость идеи универсальной империи. Всеобщность церкви он признавал, как основанную на божественном праве, но против всеобщности государства предъявлял возражение, что вложенный в людей Богом естественный инстинкт заставил народы разделиться друг от друга и образовать разные государства.

Сообразно с этим церковь старалась по возможности препятствовать увеличению власти империи, или сокращать ту, какою она пользовалась, и для достижения этой цели и сообразно с этим неоднократно вступала в союз с врагами империи. Так в 963 году Иоанн XII хотел призвать к себе на помощь против Оттона I не только греческого императора, но даже Венгрию, бывшую в то время еще языческой.

Чаще всего такие союзы между папами и противниками империи заключались в эпоху Штауфенов, так как последние больше всего заботились о внешнем расширении могущества империи. Папы являлись союзниками мятежных немецких народностей и князей, ломбардских городов, норманнских вождей и даже греческих императоров в их борьбе с империей.

Непосредственный путь к ограничению императорской власти и к расширению своей собственной церковь нашла в том, что она освобождала светских правителей от ленных обязанностей по отношению к императору и старалась поставить их в ленную зависимость к себе самой. Уже в 1073 году Григорий VII принял в ленное подданство папского престола герцога Ландульфа VI Беневентского и Рихарда Капуанского.

Кроме того, он предъявил притязания на верховную ленную власть над Россией, Венгрией, Испанией и Францией. Часть этих притязаний действительно осуществлялась в течение следующего столетия. Королевство неаполитанское сделалось римским леном в 1130 году, Португалия – в 1179 году, Арагония при Педро II в 1204 году, Англия – в 1213 году при короле Иоанне и др.

Все это приводило к разрушению империи. Церковь из этого же основания рассматривала вопрос о необходимости отделения ее от государства, господства над государством и наконец полного устранения государства.

Со временем раскрытия полного смысла церковной системы Григорием VII, государство и церковь находились в непрерывной борьбе, которая главным образом происходила между империей и папством, а ареной этой политической борьбы была Германия и Италия.

Противодействие государства было исключительно делом практической необходимости, борьбою за неизбежные условия самосохранения государства. Несмотря на признание того, что земные дела должны быть подчинены божественным задачам, выполняемым церковью, государство крепко держалось за свою самостоятельность.

Для доказательства своих требований оно ссылалось на свидетельство священного Писания о божественном установлении государственной власти и утверждало, что управление временными делами принадлежит ему в силу того же общественного и божественного права, на основании которого церкви принадлежит управление вечными благами.

Епископ феррарский Видо также ссылается в своем сочинении на места из Библии, в которых высказывается божественный характер мирского правительства. Из этих постоянно повторяемых слов Библии выводилось то заключение, что управление папы есть только духовное, а управление императора только мирское, но что в своем управлении император так же независим, как и церковь в своем.

Говорили, что слова Христа «Царство мое не от мира сего» сказаны были в предвидении будущих времен и в постоянное наставление его последователям. Между тем всемирное могущество церкви являлось как бы насмешкой над бедностью Христа и его апостолов. Император Генрих VII в очень колких выражениях напомнил в 1312 году папе Клименту V об этой бедности Спасителя и его учеников.

Когда папа объявил королевство Сицилию наследственным имуществом апостольского престола и отвергал всякое притязание на нее императора, то последний отвечал, что императору принадлежит управление всем миром; напротив, наследственную часть верховного апостола составляли сети и бедный челнок, а после призвания – проповедь Евангелия и наконец смерть на кресте.

Подобный ответ дал Данте, стоявший за взаимную независимость обеих властей в своем хождении по аду, папе Николаю III, томящемуся в осуждении. Затем подтверждение разделения двух властей находили в словах евангелиста Луки (гл. 22, ст.38), из которых аллегорическое средневековое толкование их находило возможным вывести знаменитую теорию двух мечей. По мнению императорской партии, замечание учеников «вот здесь два меча» и ответ Христа «этого довольно» имели в виду выразить равноправное положение обеих властей.

Известно, что впоследствии императорская теория двух мечей была высказана в Саксонском Зерцале, а также каноником Иорданом Оснабрюкским в его сочинении о римской империи, и поэтами Фрейданком и Рейнмаром фон Цветер. Иордан Оснабрюкский, современник короля Рудольфа I, доказывал божественное призвание и постоянную необходимость императорской власти.

Средневековая империя нашла защитника в лице Данте, который в своем сочинении «О монархии» в заключительной главе третьей книги изложил некоторые вопросы государства Божия. Человек, замечает он, состоит из души и тела, и соответственной этой двойственной природе своей имеет и двоякую цель: одну вечную, а другую переходящую. Задача папы состоит в достижении человечеством первой цели, т.е. вечного блаженства, задача императора, – в достижении второй цели, т.е. в устранении земного благополучия.

Из этих предпосылок Данте делает совершенно правильный вывод, что «устройство земного мира должно следовать тому порядку, который действует в небесной жизни», так что «земное благополучие всегда должно сообразоваться с вечным блаженством». Но, хотя Данте в этих словах прямо признает церковь за высшую и направляющую власть, вместе с тем он требовал полной независимости и самостоятельности императорской власти.

Схизматические кардиналы стояли в 1096 году по вопросу о происхождении государства вполне на почве церковного учения о договоре, говоря в своих писаниях: «Прежде всего, конечно, народ имеет власть выбрать себе в короли, кого он захочет», но далее они замечали следующее: «но уже не в его праве (воле народа) удалить раз выбранного. Воля народа становится потом уже необходимостью», не делая однако понятным, почему признаваемое ими право народа на самоопределение должно всегда исчерпываться однократным его использованием.

Для доказательства он ссылается на Карла Великого, который якобы задолго до коронования владел всеми землями, входящими в состав империи по своему личному праву, и что точно так же и наследники его владели империей в силу наследственных своих прав, а не в силу получения ее в качестве лена от папы.

Так, различные периоды истории государства и церкви наслаивали свои отпечатки, и в каждом из исторических отрезков времени положение церкви и ее отношение к государству было различно. В начале своего становления церковь признавала за установленное Богом такое учреждение, как государство н императорская власть. Затем она выставила руководящие принципы, в которых практически осуществлялась политика отделения от государства, и в конце концов выступила с заявлением о своем верховенстве над государством.

В разные эпохи менялись божественные установления по поводу авторитета церкви и господства церкви над государством. Так протоиерей Гергор Рейхенбергский, защищающий безграничные притязания Григория VII, считал, что всякая мирская власть и короли западных и восточных стран должны предоставить папе свои короны. Но с другой стороны, в своем сочинении «Об испытании антихриста», он с такой же решительностью высказывается за то, что дух и светская власть должны стоять рядом и самостоятельно.

Обе они должны поддерживать одна другую, но ни одна из них не должна переходить в сферу другой. Он даже предостерегал папу против притязаний его на мирское господство и против стремления его поставить императора в ленную зависимость от себя.

Свобода церкви вообще оставалась лозунгом иерархии при всех изменениях ее политики. Но под свободой церкви понимала одинаково и независимость от государства и господство над ним и, наконец, полное его устранение. Происходившее вследствие развития ленной системы раздробление единой государственной власти ослабляло последнюю до такой степени, что она не могла уже выполнять возложенные на нее обязанности защиты государства и охранения мира.

Поэтому, пока в Германии и в Италии императорская власть была еще сильна, предписанный церковью общественный мир не имел применения, так как для охранения мира довольно было и силы императора или империи. Но когда, со времен распри императора Генриха IV с Григорием VII победила иерархическая идея церкви, то немецкая корона больше всех потеряла значение и силу.

Притягательная сила церкви действовала в этом случае разрушительным образом, что в течение некоторого времени государственный порядок казался совершенно разрушенным. Но, что было получено в замен? Летописи того времени полны жалоб на общий беспорядок и бесчисленные потери человеческих жизней и имущества, причиненные борьбой партикуляристически-иерархических союзов с короною. Только о причине этих беспорядков мнения были различны, так как смотря по тому, к какой партии принадлежали писатели, они считали виновником их или императоров, или пап, или князей.

Державшая сторону императоров Аугсбургская летопись описывала положение империи, как хаотическое смешение разнузданных страстей. «О плачевном зрелище государства» говорится в ней при изображении раздора, возникшего между папой и императором. «В этой смуте тех времен исчезло уважение ко всякой чести, ко всякому званию, ко всякому проблеску просвещения и воспитания. Все пороки явились в пестром смешении: кровожадность, убийство, воровство и обман, нравственная испорченность, клятвоприступление, беззаботность об имуществе Господнем, душевная тревога, непрочность брака, блуд и прелюбодеяние».

Эккегард из Адры в таких словах описывает в своей хронике состояние империи во время раздора между Генрихом IV и его сыном: «Всякий делал не то, что он считал справедливым, а то, что ему нравилось. Поэтому при постоянных столкновениях каждая партия прежде всего опустошала поле другой партии и грабила местное население. Затем при всяком удобном случае со всех сторон появлялись по дорогам разбойники, которые не разбирая ни времени, ни лиц, искали только случая воровать и грабить, врываться в дома и убивать, не оставляя побежденным ровно ничего.

После того, как повсюду таким образом поля были опустошены, деревни разрушены, города и целые области почти превращены в пустыню, – в некоторых церквах даже прекратилась божественная служба, так как священнослужители лишены были ежедневного пропитания».

«В 1117 году от Р.Х., продолжает Эккегард в этом описании, в то время как все государства окрестных народов, довольные своими гражданами и своим положением, давно уже вложили окровавленные мечи и другие орудия смерти а ножны согласия, неизменной осталась только тевтонская ярость, оказавшаяся неспособною отказаться от своего упорства, только, говорю я, народ нашего племени из всех народов земли оставался неисправимо упорствующим в укоренившейся в нем лжи и поэтому ложь и клятвопреступление умножились, и одно кровавое дело следовало за другим, так что вопль не меньший, чем когда-то восходивший от жителей Содома и Гоморры, восходил и теперь до слуха Господа Сафаофа».

Вальтер фон дер Фогельвейде в своих песнях о смуте поведал миру историю раздора между императором, папой и князьями: «Солнце померкло (намек на солнечное затмение 1201 г.), измена по всем дорогам разбросала свои семена, отец находит измену в своем ребенке, брат лжет брату; монахи в рясах, которым подобает указывать нам путь к царству небесному, обманывают. Насилие одерживает верх, нет больше правды на суде».

Реймар фон Цветер и Мейснер ставили в вину князьям упадок государства. Стихотворения Фрауэнлоба полны таких же упреков. Разлагающийся процесс охватил всю империю, разбитую на бесконечное количество самостоятельных территориальных государств.

Аскетически-иерархическая идея церкви привела к гибели одну за другой древнюю римскую, королингскую и, наконец, немецкую империю. Это привело вместе с тем к созданию мошной ленной аристократии, которая все более присваивала себе верховные права короля и, так сказать, отнимала у нее принадлежащую ей почву.

Со времени установления наследственности ленов верховная власть короны всюду была заменена имевшею частно-правовой характер властью земельной аристократии. С этого времени личное наследственное право сделалось главным основанием для пользования и государственными верховными правами. Вследствие этого подвижность правительственного аппарата государства была необыкновенно затруднена.

Прочно укоренившиеся на земле вассалы короны были как бы ее под вассалами. Право вмешательства монарха в это обусловленное местными и частными правами и связанное положение государственных властей было не очень велико. Возвышение лица, обладавшего властью по степени государственных званий и обновление персонала, возможное в бюрократическом государстве, в средневековом ленном государстве было возможно лишь постольку, поскольку это позволяли частные права владетелей.

Точно так же и права высших правительственных властей относительно подчиненных им властей были ограничены разными частно-правовыми привилегиями последних. Государственное управление на столько же было связано со всех сторон местными правами, на сколько церковное управление было свободно от местных отношений.

Таким образом, средневековое государство не представляло собою объединенной, прочно организованной внутри себя системы, а лишь собрание множества властей и учреждений, проникнутых насквозь частными правами и развившихся из узких и разнообразных местных условий и отношений, которое только в высшей своей точке имело некоторую слабую связь.

Как епископы собирались на соборы, так и светские князья собирались на гофтаги и имперские собрания. Если в церкви шла централизация власти и в руках римского престола, то в мирском государстве, этот принцип еще не играл определенной роли. Эта равномерность системы делала церковное управление чрезвычайно подвижным орудием для политических целей.

В церкви происходило постоянное усиление центральной власти и ограничение органов. Напротив, в государстве единая власть постоянно ослабевала. Здесь же можно заметить, что средневековая теория отношений между гражданской властью и церковной составилась под глубоким воздействием нарисованного в Ветхом Завете образа иудейской теократии, в которой царь, хотя учреждение его власти было нарушением чистоты предшествовавшей системы, являлся Богом избранным и уполномоченным.

В духе братского коммунизма первых христиан сложились монашеские общества и многочисленные религиозно-политические общины, протестовавшие против папской или княжеской тирании. Берггарды и родственные им союзы ремесленников, живущие сообща и отдающие лишние средства нищим, терциарии, апостолики, вальденсы, братья и сестры свободного духа, гусситы, табориты, чешские братья и т.д. (от XII до XVI вв.) провозглашали принципы и организовывали общества, более или менее враждебные современному им укладу жизни.

Так, например, францисканский монах Иоаким Фиорский (XII в.) учил, что наступил третий, монастырский период жизни человечества; римская церковь погибнет подтяжкой карой Божьей, а на ее развалинах воздвигнется общество справедливых, отказавшихся от частной собственности. Таборит Хельчицкий провозглашал, что общественное неравенство есть продукт государств и может исчезнуть только вместе с ним.

В отдельной главе мы более подробно рассмотрим вопрос, связанный со средневековым коммунизмом. Остановимся на деятельности отдельных монашеских орденов и т.п. Церковь в средние века играла ту роль, какая в древности и в Новое время принадлежит государству; она составляла высшую общественную связь. Поэтому ей присвоены были громадные привилегии; она глубоко проникала в гражданский быт, делая его своим орудием и направляя его к своим целям, отчасти сама обрастая множеством общественных интересов.

Церковь составляет высшую и большую половину средневекового порядка. С другой стороны, ввиду того, что представителями личности являются варвары, разрушившие Римскую империю, то они строят новый мир на основании личного права. Это не государство в собственном смысле, а гражданское общество, ибо в нем господствует не публичное, а частное право, истекающее из личности.

Коренной элемент здесь – свобода, но свобода в своей беспредельности, не знающая над собой высших начал, а потому ведущая к порабощению слабого сильным. Частное право не исключает впрочем и общественного порядка, без которого не может существовать никакое общество.