Левиафан Т. Гоббса как предтеча тоталитарного и авторитарного режима власти

Английская история до второй половины XVIII века есть история по преимуществу внутренняя. Если Франция считалась типичной страной монархического абсолютизма, то соседняя с ней Англия есть образец конституционной страны, служившей в этом отношении предметом подражания, изучения и даже зависти для других стран Западной Европы.

Кроме того, в англо-саксонское время возникла и развилась автономия графств как система местного самоуправления. В графствах тоже собирались земские собрания, которые ведали местными делами и творили суд с участием присяжных. Но мнение, будто эти учреждения послужили английской политической свободе, может быть принято только с большими ограничениями.

Со второй половины XI до начала XV111 века мы видим в Англии господство военной монархии такой строгости, примера которой не встречаем более в средневековой Европе. Все законы этого времени не что иное, как королевские прокламации и декреты; автономия графств подавлена; только народные суды отчасти уцелели по областям, и только с XVI века оба законодательства сливаются в общую систему английского права. Необходимо отметить и такой, на наш взгляд, факт, что феодальный строй в Англии получил свою окончательную форму лишь после завоевания страны Вильгельмом Нормандским (1066 г.).

Однако королевская власть здесь была поставлена в более выгодные условия, чем во Франции, благодаря деятельности Вильгельма. Во-первых, все вассалы низших степеней должны были присягнуть непосредственно королю. Во-вторых, Вильгельм раздал земли своим непосредственным вассалам не большими сплошными участками, а маленькими, разбросанными по всей Англии, и этим самым лишил их (т.е. вассалов) прочной земельной опоры (исключение составляют лишь важные в военном отношении пограничные графства).

Сохраняются общие для всей страны учреждения, созданные королями, и создается новое – «парламент», т.е. общенародное представительство, призванное защищать интересы народа от королевского произвола. Таким образом, Англия объединяется в одно государство не в формах абсолютной монархии, как Франция, а в формах монархии, ограниченной народным представительством – парламентом. То развитие можно подразделить на четыре периода.

Во-вторых, эпоха Генриха II Плантогенета (1154–1189 г.г.) характеризуется:

• окончательным устройством королевской администрации: при королевском дворце создается центральное финансовое учреждение, так называемый совет казначейства или палата шахматной доски. Дважды в год полицейские и финансовые чиновники, назначенные правительством в отдаленные области королевства-графства, так называемые «шрифы», обязаны были являться перед этою палатою и давать ей отчет в поступивших сборах. Таким образом, вся страна подчиняется контролю королевских чиновников и совета казначейства, т.е. получает единую и общую администрацию (начало этого устройства уже восходит ко времени Генриха I).
• устройством королевского суда (Кларендонские и Нортгэмптонские ассизы). Вся страна разделяется на б судебных округов. В известные сроки королевские судьи, числом 6 на каждый округ, объезжают их и творят суд, причем привлекают в качестве свидетелей и участников представителей суда местных жителей – по 12 из каждой сотни (подразделение графства) и по 4 из каждого города. Все дела подлежат решению этих судов. Недовольные судом могут подавать жалобы в Королевский Совет, т.е. собрание высших вельмож и чиновников короля. Таким образом, Англия получает единую и общую форму судопроизводства.

В-третьих, эпоха Иоанна Безземельного и Генриха III (1199–1272 г.г.) характеризуется борьбою баронов с королевским произволом. В этой борьбе бароны отстаивают не только интересы своего сословия, но и интересы мелкого рыцарства, горожан и духовенства.

После дарования Великой Хартии Вольностей борьба между королями и баронами продолжается. Во времена Генриха Ш во главе баронов становится граф Симон де Монфор, который после победы над королем при Льюисе, созывает парламент. В этом парламенте участвуют не только высшие вассалы короля, но также и выборные люди, – по 4 рыцаря от каждого графства и по 2 городских жителя от каждого города Англии. Таким образом, парламент из собрания баронов превращается в представительство всего народа.

Вместе с тем, необходимо подчеркнуть, что после принятия Великой Хартии Вольностей, еще долгое время велась борьба короля за абсолютную власть. Особенно это было связано с фактическим ростом королевской власти в эпоху Тюдоров. Основные принципы Великой Хартии Вольностей – личная свобода гражданина и неприкосновенность частной собственности – в эту эпоху утрачивает свое значение.

Центр тяжести государственной власти перемещается от парламента к королю. Это новое течение в политической жизни Англии возникает в тот момент, когда после войны Белой и Алой Роз королевская власть очутилась в руках Генриха VII. Укрепив свою власть статутом о престолонаследии, Генрих легко покоряет своей воле ослабевший парламент. В одном из ранних статутов парламент подчеркивает, что подданные обязаны повиноваться королю и в случаях восстания защищать его; далее, статут объявляет ничтожным всякий акт, коим кто-нибудь из приближенных короля будет обвинен в государственной измене или подвергнут какому-либо наказанию.

Чувствуя, что суд присяжных и низшие судебные органы не могут удовлетворить целям административной политики, Генрих VII с одобрения бессильного парламента организовал знаменитую Звездную палату. Это было не судебное учреждение в строгом смысле этого слова, а политическое, вызванное для укрепления и поддержания установившейся новой власти. Не удивительно, что впоследствии Звездной палате суждено было исчезнуть.

Идея абсолютизма всецело захватила Англию. Благодаря энергичному администратору, каким был знаменитый Уолси, Генриху VIII удалось развить широкую централизацию в управлении, что преемнику Уолси, Кромуэлю, ничего не стоило обратить эту власть в орудие деспотизма. Горячий поклонник политики Макиавелли, книгу которого «О государе» он особенно почитал, Кромуэль стремился создать порядок и насадить просвящение путем сосредоточения государственной власти в руках короля.

Томас Кромуэль выступает против тезиса церкви: «Англия – папское имение». Этот пережиток средневековых порядков противоречил идее светского государства, каким он был в Европе в XVI веке. Ему казалось чудовищным существование двух правительств в одной стране. Король должен, убеждал он Генриха, объявить себя главой церкви, и тогда всякое сопротивление его воле будет считаться изменой.

Давно подготовлявшаяся реформа началась непосредственно вслед за петицией общин 1529 года о злоупотреблении церкви. Парламентские акты один за другим разрывали нити, связывавшие английскую церковь с Римом. Последовала отмена привилегий духовенства, палианнаты, лепта Петра и другие сборы папы. Наконец, в 1535 году король был объявлен верховным главой английской церкви на земле. Этим актом был сделан окончательный шаг разрыва с Римом: английская церковь отделилась от католической.

Король с этих пор является главным винтом в огромном механизме государственного строя. С него все начинается, к нему все возвращается. Желая доказать независимость королевской власти и оправдать реформу Генриха, вожди английской реформации возродили старую теорию средневековых империалистов о божественном установлении королевской власти и во имя ее требовали теперь от подданных безусловного повиновения ей.

Богословы того времени Тиндаль, Берне и другие поддержали эту теорию в Англии. «Бог дал законы, – говорит Тиндаль, – всем народам и во всех странах поставил как бы на свое место королей и правителей, чтобы чрез них управлять миром; при этом Бог повелел, чтобы все в своих действиях подчинялись королю».

Установив короля, Бог сделал его судьей над всеми, а над самим королем не поставил никакого судьи; поэтому тот, кто думает судить короля, поднимает руку на самого Бога; кто сопротивляется королю – сопротивляется Богу и осуждает его закон и установления. Если подданные совершают грехи, они должны быть представлены на суд короля; если король совершит грех, он подвергается суду и мщению Бога.

Тиндаль делал совершенно последовательный вывод, что «король стоит в этом мире вне закона и может по своему желанию творить добро и зло, не отдавая никому в этом отчета, кроме одного только Бога».

Проповедники Ричард Самсон и Стефан Гардинер в своих проповедях поддержали короля. Самсон защищает независимость королевской власти, заявляя: «Кто не знает, что все царство есть политическое тело, а люди отдельно взятые – члены того же тела. Где же глава этого тела? Никого другого не видно, никого другого нельзя найти, как это показывает порядок вещей.

Что может быть сделано, постановлено и решено без королевского согласия? Видите ли вы верховную власть главы высшей? Почему уклоняетесь назвать его собственным именем? Если делаете это вследствие неблагоразумия – учитесь и понимайте. Если с дурным намерением – скорее раскайтесь и будьте покорны Богу, который требует этого; если же вы это делаете, как нарушители общего мира, будете наказаны, и именно по божественному закону, ибо он повелевает, чтобы вы повиновались. Не король накажет вас, а Бог, наместником которого является король».

Рядом с Самсоном выступает на защиту реформ короля Стефан Гардинер. В своей проповеди «Об истинном повиновении» он проводит почти те же самые мысли, что и Самсон. На фоне распадения средневековой теократической системы вырисовывается ясный контур светского суверенного государства. Выдвинутая теперь на сцену теория божественного установления королевской власти явилась осуждением старого и идеалом нового порядка. Мы увидим, как из теории повиновения королю вырабатывается теория легитимизма, в которой будут искать для себя опору роялисты эпохи Стюартов.

Политическая философия и здесь продолжает служить усилению монархии. В небольшом памфлете Карла Мербери «Краткое рассуждение о королевской монархии, как о лучшем образе правления» не скрывается симпатия автора к монархии, который видит в этой форме правления наилучшую форму правления. Формы государственного устройства, отмечает автор, зависят от того, в чьих руках находится высшая власть в государстве.

Сообразно с этим, формы правления бывают республиканские, где носителями высшей власти являются многие лучшие люди, как например, Спарта, Генуя и Лукка; ари- стократические, когда высшая власть находится в руках немногих лучших людей и, наконец, монархические, когда высшая власть в государстве находится в руках монарха. В монархии одно лицо управляет и носит суверенитет. Монарх, считает Мербери, управляет государством, прежде всего, во славу Бога, а потом на счастье и благо своего народа.

Монархию, как форму государственного правления он считает лучшей, Мербери различает монархии по своим видам: наследственную, монархию по дару, по завещанию, по обычному праву, по избранию, по жребию и монархии, образованные путем политики.

Самая лучшая, по его мнению, монархия наследственная. Некоторые думают, продолжает Мербери, что князь должен быть подчинен сословиям и пэрам королевства, подобно тому как цари Лакедемона были подчинены эфорам. Но это будет аристократия, не монархия. Еще с большим трудом может быть названо монархией государство, где король в чем-нибудь подчиняется толпе народа, которая, держа в своих руках власть, становится беспокойной и склонной к восстанию.

Потому-то во всех хорошо организованных государствах сословиям и народу принадлежит только совещательный голос и право ходатайствовать о своих нуждах, решающее же значение имеет голос князя. На вопрос, разве великий монарх не подчиняется законам, обычаям и привилегиям, в соблюдении которых он присягает при восшествии на трон, Мербери отвечает, что наш король подчиняется законам гражданским, обычаям, привилегиям, договорам и всякого рода обещаниям постольку, поскольку это угодно Богу; в противном случае он не обязан соблюдать их.

Здесь в сочинении Мербери чувствуется присутствие итальянского духа. Правда, изучая и критически перерабатывая мысли Макиавелли, Мербери в тоже время несколько далек от него. Здесь же мы не можем не отметить французских публицистов XVI века, которые оказали значительное влияние на развитие английской политической теории. Дело том, что во Франции в XVI веке на почве религиозных войн шла упорная борьба между королями и генеральными штатами.

В Англии на защиту королевской власти выступил известный в литературе международного права Альберико Гентилий, итальянец по происхождению, в результате преследований за религиозные убеждения покинувший родину и обосновавшийся в Англии в Оксфордском университете. В 1605 году он вы- пустил в свет свое сочинение под названием «Об абсолютной власти короля. О соединении британских королевств. Сила граждан, направленная против короля, всегда несправедлива».

Гентилий, опираясь на естественное право и римское гражданское право, выясняет сущность абсолютной монархии и во многих чертах повторяет Бодена. Но вместе с тем, Гентилий ярый сторонник королевской власти. Он считает, что английский король обладает властью, стоящей выше закона.

Король, по его мнению, является Богом на земле, власть его ограничена только законами Божьими, законами природы и законами международными. Отчет о своей деятельности король отдает одному только Богу. Природа учит, говорит Гентилий, что единый мир находится под властью единого Бога. Все то, в чем заключается божественное и человеческое, едино.

В 1625 году умер Яков I и ему наследовал сын его Карл I (1625–1649 г.г). При нем политические и религиозные партии в Англии пришли в серьезное столкновение. Завязалась борьба парламента, как представителя народных вольностей, с королем, воспитанным английским духовенством в смысле известной теории о божественных правах абсолютной монархии. Эта борьба продолжалась 20 лет и привела нацию к открытой гражданской войне.

В 1628– 1629 г.г. третий парламент, желая положить конец королевскому произволу, составил так называемую «Петицию о правах» – документ, который вместе с «Великой Хартией Вольностей» считается одною из основ английской политической свободы.

Карл I вынужден был принять эту петицию о правах и дал ей силу закона 7 июня 1628 г. Но после этого он в течение 11 лет ни разу не созывал парламента, вопреки петиции о правах, держал постоянную армию, собирал самовольно подати. Так на развалинах общественной свободы король попытался утвердить самовластие с помощью первого министра Томаса Вентворта и архиепископа Лоуда, усилив свою власть судебными заседателями.

В 1640 году парламент – народное собрание, в котором большинство принадлежало к пуританам, в течение нескольких месяцев вынудили короля восстановить все старые вольности английского народа. Королевские судебные камеры были уничтожены, королевские советники бежали, Лоуд брошен в тюрьму, Страффорд казнен.

В этот период выдвигаются на политическую арену вместо консерваторов (кавалеров) и прогрессистов (круглоголовых) незаметные индепенденты. Это были в церковном и политическом отношении радикалы, желания их относительно религиозной свободы шли еще далее пуритан, так как для каждой церковной общины они требовали полной независимости, почему и назывались индепендентами; в политических идеях они выступали за республику.

Предводителем их в парламенте был Оливер Кромвель. Он принадлежал к кругу среднего английского дворянства. Карл I в январе 1649 года был казнен. Через несколько дней после казни короля Англия была провозглашена республикой. Так постепенно Англия подошла к парламентарной и республиканской форме правления. В результате долгой борьбы с королевской властью произошел переход от абсолютной монархии к представительной. К концу XVI в. относится завершение классического английского парламентаризма. В 1782 году имело место первое торжественное провозглашение парламентских начал в современном виде.

В основе его учения на первое место выступает общественный договор. Договор Гоббс рассматривает, как основание для правосудия, а потому лишь с учреждением гражданского общества устанавливается различие между справедливым и несправедливым. А чтобы договор был обязателен, нужна непреклонная власть, которая обеспечила бы следование закону. Эта власть устанавливается таким образом, что каждый отрекается от своей силы, чтобы перенести ее на человека или на собрание, воля которого является тогда суммой всех индивидуальных стремлений, а потому властвует над всеми ими. Это несть государство – смертный Бог с чудовищной властью – истинный Левиафан.

Создавшаяся таким образом гражданская власть, именно вследствие того, что сосредотачивает в себе права всех, остается во владении абсолютного права на все вещи. Другими словами, это абсолютная власть, пред которой должна преклониться или даже совершенно исчезнуть всякая другая воля.

Таким образом, Гоббс смело провозглашает государственный деспотизм и отрицает за народом право сопротивления верховной власти. Деспотизм этот может править страною либо в лице монарха, либо аристократии, либо демократической группы. К верховной власти, наконец, относится право определения путем законов справедливого и несправедливого, дозволения или запрещения учений и мнений, а также прав собственности.

Гоббс принадлежит к самым завзятым приверженцам абсолютной власти – тирании государства. Его излюбленная форма правления – монархия. Он решительно приносит в жертву государству гражданина со всей его свободой и делает это как бы в интересах последнего, так как худшим из зол, замечает он, является анархия, неизбежная при отсутствии всемогущего государства.

Гоббс постоянно сопоставляет современную ему Англию с древней Грецией. Под влиянием сочинений Фукидида он рисует борьбу пуритан с абсолютной монархией, как борьбу афинской демократии с аристократической партией. В его воображении носился образ тирана Лизистрата, который должен был утвердить мир и порядок в государстве. Увлекаясь живым историческим типом просветителя тирана, так много способствовавшего развитию афинской культуры, Гоббс захотел напомнить этот исторический урок своим соотечественникам.

Заинтересованный политической жизнью родины и глубоко проникнутый симпатией к единоличному управлению государством, Гоббс увидел в Париже пред своими глазами систему политической организации, вполне соответствующую его идеальным стремлениям: то была Франция времен Ришелье.

В 1651 году Гоббс издал на английском языке свой огромный трактат «Левиафан». Вся книга распадалась на четыре части, из которых первая трактовала о «человеке», вторая – о «происхождении государства», третья часть – о «христианском государстве» заключала в себе критику церковных притязаний папства, епископата и пресвитериан. Последняя часть – «царство мрака», в которой Гоббс разрушает представление церкви, о «царстве дьявола и господстве Вельзевула над демонами, на основании которого все живущие под его властью, в противоположность верующим (детям света), считаются детьми мрака».

Это учение кажется Гоббсу «заговором обманщиков, которые с целью удержать в своих руках власть над людьми в этом мире, стараются мрачными и ошибочными доктринами искоренить в них свет, как природы, так и Евангелия и, таким образом, оставить их не приготовленными к грядущему Царству Божьему» Гоббс борется за идею светского независимого от церкви госу- дарства, восстает против политических тенденций церкви и строит свое учение на принципах естественного права.

В последнем своем научном труде «Бегемот или Долгий парламент» Гоббс, как показывает само название, взятое из одной и той же книги Иова, откуда взято название «Левиафан», представляет как бы тот же самый «Левиафан», только вывороченный наизнанку. Именно этот трактат, рассуждающий об английской революции, дает нам более содержательно понятие о политическом мировоззрении автора.

На основе изучения разнообразных философских и материальных тел Гоббс строит и свою модель государства. Государство у него выступает как тело искусственное, созданное волею людей, в отличие от тел физических, созданных самой природой. Гоббс изучает процесс образования государства, чтобы раскрыть причины, соответствующие поддержанию и разрушению его. Он разлагает государство на составные части, «потому что из чего вещь состоит, из того она лучше всего и может быть познана».

Подобно тому, как в часах или в каком-нибудь более сложном механизме назначение отдельной части или колеса можно познать не иначе, как разобрав механизм на части и изучив их материал, фигуру и движение, точно так следует поступить и при изучении государства. Конечно, для этого не нужно разлагать государства, замечает с юмором Гоббс, а только представить его себе как бы разложенным, чтобы иметь возможность правильно понять, какова человеческая природа, при- способлена она или нет к образованию государства, и каким образом люди должны соединиться между собой, если они хотят общежития.

Волевые движения всегда зависят от предшествующей мысли о том, куда, в каком направлении идешь и о чем говоришь; поэтому причиной волевых движений является всегда воображение. Вот эти-то малые первоначальные движения, до проявления их во внешних движениях называются влечениями. Таким образом, вся практическая деятельность человека, с материалистической точки зрения Гоббса, есть не что иное, как движение.

Влечение, направленное на вызвавший его объект, называется желанием; если же влечение уклоняется от чего-нибудь, оно называется отвращением. Сообразно с этим предмет желания называется добром, а предмет отвращения – злом. Но желания или отвращения есть движения в душе нашей, вызванные предметом внешнего мира. Сами же эти движения сопровождаются известными чувствами, которые мы называем радостью или смущением духа.

Радость или удовольствие ведут всегда к поддержанию жизненного движения, а смущение духа или страдание, наоборот, к прекращению его. Отсюда Гоббс делает заключение, что удовольствие есть чувство добра, а страдание – чувство зла. Всякое желание сопровождается большим или меньшим удовольствием, а всякое отвращение – большим или меньшим злом.

Нам нет надобности входить в детальный разбор нравственного учения Гоббса. Основные черты выясняются из того, что мы уже сказали. Достаточно заметить, что из эгоизма Гоббс выводит все чувства симпатии, любви, сострадания. В основе всех этих чувствований лежит эгоизм, стремление к удовлетворению собственных интересов.

Мать, говорит Гоббс, проводит бессонные ночи возле своего больного ребенка не из чувств бескорыстной любви к нему, а из эгоизма; она видит в нем свою опору в будущем. Мы подаем милостыню нищему исключительно, чтобы облегчить свои собственные страдания, которые возбуждает у нас его вид.

В неразрывную связь с моралью эгоизма Гоббс ставит свое учение о происхождении государства. По мнению Гоббса, человек есть существо злое и антисоциальное. Именно эта посылка дает нам совершенно другой взгляд на государство, чем, например, взгляд на государство Аристотеля и его последователей. С легкой руки Аристотеля в политической философии утвердился взгляд, что человек есть «существо общежительное». Это взгляд в современной Гоббсу литературе поддерживался Гуго Гроцием и английскими демократическими писателями, литературными противниками Гоббса.

Среди мыслителей XVII века Гоббс одним из первых восстал против этой традиционной теории Аристотеля. Если Аристотель пытался конструировать свою модель, исходя из общежительного принципа человеческой природы, Гоббс исходил совершенно из противоположного. Опираясь на социальную психологию, он ставит вопрос: «Если человек любит человека, как такового, то становится непонятным, почему мы не любим всех одинаково?

Почему мы посещаем чаще тех, в чьем обществе мы встречаем для себя больше почета и выгоды? Очевидно, прежде всего, человек ищет почета и выгоды для себя, а потом уже для друзей». Далее он продолжает: «Когда человек отправляется совершать путешествие, он вооружается; когда идет гулять, то старается это делать в хорошей компании; на ночь он запирает двери и, даже сидя дома, запирает сундуки.

Все это он делает, сознавая, что есть законы, вооруженные общественные власти, готовые всегда отомстить за всякую совершенную по отношению к нему несправедливость. Какого же он мнения о своих товарищах, когда он ездит вооруженным, о своих согражданах, если он запирает свои двери, о своих детях и слугах, если он запирает сундуки. Не обвиняет ли он человечество своим поведением так же, как я обвиняю его своими словами?

Правда, люди сходятся друг с другом ввиду каких-либо коммерческих целей, но в таких случаях каждый заботится об интересах своих, а не об интересах своего товарища. Продолжая развивать свою точку зрения на природу человека, Гоббс, по- видимому, перебирает все доказательства, приводимые защитниками теории общежитейной природы человека. Если люди, говорит он, делаются друзьями на почве служебных отношений, то к этому пробуждает их страх, а не любовь.

Собравшись в обществе ради препровождения времени, люди занимаются высмеиванием недостатков отсутствующих, разбирают по косточкам всю их жизнь, слова, поступки. В этих случаях, очевидно, человек наслаждается не обществом людей, а своей славой. Если кто-нибудь расскажет интересное приключение, то каждый также старается рассказать что-нибудь подобное о себе. Если рассказывается что-нибудь необыкновенное, то и другие рассказыва- ют что-нибудь в таком же роде, а если не знают, то поддакивают.

Ясно, что в этих случаях люди соединяются в общество или из-за выгоды, или из-за славы. Но погоня за славой не может создать общества, потому что общество других не увеличивает славы того, кто к ней стремится. Между тем материальные блага совокупными силами увеличиваются, и люди, таким образом, стремятся не к обществу, а к обладанию этими благами. Происхождение продолжительных союзов, считает Гоббс, возникает вследствие взаимного страха.

Причиной стра- ха одного пред другим служит отчасти естественное равенство людей, отчасти стремление их вредить друг другу- Организм человека отличается хрупкостью. Самый слабый легко может убить самого сильного. Следовательно, люди по природе равны. Неравенство людей создается гражданскими законами. Так, некоторые считают себя выше других и требуют себе больше почета. Вследствие этого возникает столкновение людей между собой.

Один по жестокости характера требует для себя большего почета от других, а последние вынуждены защищать свою свободу. Такие раздоры возникают не только вследствие открытых споров их между собой, но даже при молчаливом несо- гласии одного с другим. Ведь не соглашаться с кем-нибудь значит, другими словами, молчаливо обвинять его в совершении ошибки, а не соглашаться с кем-нибудь много раз, значит просто считать его глупцом.

Чаще всего причиной стремления людей вредить друг другу является желание обладать одной и той же вещью, а именно, такой, которую нельзя ни разделить, ни вос- пользоваться сообща; достается она тому, кто посильней, а этот вопрос решается борьбой. Такая масса опасностей, возникающих из естественных страстей человека, побуждает его оберегать себя, и в этом нет ничего предосудительного, ибо иначе мы поступать не можем.

Каждый стремится обладать благом и избегать зла и больше всего величайшего из естественных зол – смерти. «Под именем права, – говорит Гоббс, – подразумевается не что иное, как свобода, которой обладает каждый для того, чтобы пользоваться естественными природными способностями. Итак, первым основанием естественного права является сохранение за каждым по возможности своей жизни и членов».

Под свободой Гоббс подразумевает фактическую возможность действовать так или иначе, простое отсутствие внешних препятствий, стесняющих действие человека во внешнем мире. «Под свободой, – заявляет он, – я подразумеваю, согласно собственному значению слова, отсутствие внешних препятствий, которые часто могут лишить человека возможности делать, что он захочет, но не могут воспрепятствовать ему пользоваться данной ему силой, согласно своему суждению, которое диктует ему его разум».

Но как только принцип естественного права мы попытаемся осуществить в действительности, подчеркивает Гоббс, мы наталкиваемся на противоречия. Стремления воли человека одного могут совпадать со стремлениями и желаниями другого; воля двух может направляться на один и тот же объект.

В таком случае очевидным становится неизбежная борьба. Гоббс приходит именно к таким выводам: в естественном состоянии идет борьба всех против всех. Но такое состояние войны всех против всех находится в полном противоречии с основными чертами человеческой природы. Как существо эгоистическое, человек стремится, прежде всего, к сохранению своей личности.

Между тем, вследствие равенства сил воюющих между собою сторон, продолжительное сохранение личности установиться не может. «Необходимо искать мира» – подсказывает человеку разум, а где мир невозможен, там нужно искать военной помощи. В этом заключается требование естественного закона. «Естественный закон, – говорит Гоббс, – есть заповедь или общее правило, раскрывающееся разуму, коим человеку воспрещается делать то, что гибельно для его жизни или чем отнимаются средства сохранения ее…»

Ничего не может быть яснее этого определения. Если мы сопоставим это определение с определением естественного права, то мы сейчас же заметим существенные черты, отличающие закон от права. Естественное право предоставляет каждому пользоваться своими способностями сообразно со своим разумом. Отсюда вытекает абсолютная свобода, гибельная для человека. Как только он начинает пользоваться своим правом, возникает война всех против всех. Для Гоббса такое положение является ненормальным.

Возникает потребность в средствах, коими возможно было бы устранить причины войны всех против всех. Эти средства указывает человеку сам разум. Эти средства выражаются в требовании естественного закон – искать мира. Если мы припомним, что мир достигается посредством отречения от прав на все, т.е. ограничением свободы, то естественный закон будет казаться известной нормой долженствования, ограничивающей свободу человека.

Ограничивая свободу человека, естественный закон, как предписание разума, есть норма должного; и вот почему Гоббс называет его законом моральным. Но в то же время можно заметить, что человек для Гоббса своего рода автомат, подчиненный господ- ствующим в природе общим законам движения. Спрашивается, откуда естественный закон Гоббса может приобрести характер закона этического?

У Гоббса разум является началом пассивным, всецело подчиненным чувству. Коренным критерием добра и зла для Гоббса служит не указание разума, а реакция чувства самосохранения. Разум только констатирует то, что дает ему чувство. Частное дело, о нравст- венном качестве естественного закона у Гоббса не может быть и речи. Природа, взятая сама по себе, есть начало безразличное. Извлечь из природы норму должного невозможно. Гоббс сам сознается, что естественный закон его не есть в строгом смысле закон. Остается, таким образом, допустить, что под законом

В основе нормы физической необходимости лежит у него договор. Договор был бы бессмысленным, если бы его не соблюдали. Справедливость и связанная с ней собственность, утверждает Гоббс, находят для себя опору в государственной власти, которая угрозой наказания побуждает к соблюдению договоров.

Гоббс прекрасно сознает, что злой от природы человек не станет соблюдать договоров, если его к этому не принудят. Гоббс вводит «нормы» как принудительный элемент государственной власти для того, чтобы впоследствии из того же договора вывести государственную власть. Договоры, не опирающиеся на силу меча, суть только слова: они не в состоянии обеспечить безопасность человека вообще.

До тех пор, пока нет власти, способной обеспечить безопасность человека, каждый будет соблюдать естественные законы по своей доброй воле, поскольку это ему будет выгодно; каждый будет по праву опираться на свою собственную силу и искусство, чтобы обезопасить себя от других. Всюду, где люди жили большими племенами, грабить друг друга было помыслом, и это не только не считалось противоречащим закону природы, но даже наибольшие грабежи считались ими за большую честь; люди в то время соблюдали один только естественный закон чести.

Гоббс считает, что для того, чтобы создать мир, нужно страхом смирить вечно волнующиеся человеческие страсти. Вот это-то и есть одна из важнейших функций, которую берет на себя государство. Если бы мы могли предположить, замечает Гоббс, что большая толпа людей пришла к соглашению соблюдать справедливость и другие законы природы, чтобы без общей власти держать их в повиновении, то мы могли бы предположить, что все человечество сделает то же самое, и тогда никто не хотел бы и не нуждался бы в каком-нибудь светском правительстве или государстве вообще, потому что здесь был бы мир без подчинения.

Однако, прежде чем приступить к объяснению процесса образования правительства, Гоббс полемизирует с Аристотелем, который утверждал, «что среди животных не только человек, но даже муравьи и пчелы могут быть названы «политиче- скими». Гоббс думает иначе: по его мнению примеры общежитий пчел и муравьев, приводимые Аристотелем, ничего не доказывают.

Общежития это не государства, а только общества. В них нет общей власти, которая управляла бы каждым посредством страха наказания; а потому такие общественные союзы далеко не достаточны для достижения безопасности. Подобные союзы возможны только среди животных; им чужды те недостатки, которыми так страдают люди, а именно: среди людей происходит борьба из-за почета и из-за достоинств. Отсюда возникает ненависть и зависть, а результатом всего этого является возмущение и война.

У животных, считает Гоббс, ничего подобного нет и быть не может, ибо они проникнуты инстинктом к общему благу, которое не отличается у них от частного. Люди чужды этого стремления к общему благу; наоборот, каждый считает для себя за благо то, чем он превосходит другого. Наконец, у животных нет такого стремления к преобразованиям, к реформам, которое так сильно сказывается в общественной жизни людей. Здесь многие считают себя более знающими чем другие, пытаются творить преобразования каждый по своему, вследствие этого возникают раздоры и война.

Итак, соединение, т.е. общество без какой-либо общей власти, посредством которой отдельные члены сдерживаются страхом, недостаточно для установления безопасности. Гоббс подходит к определению государства: «Государство есть единое лицо, коего воля вследствие договора многих людей считается волею всех, так что оно может пользоваться силами и способностями каждого ради общего мира и защиты».

Гоббс отличает государство от государственной власти, а также и от лица, являющегося носителем этой власти. «Во всяком государстве то лицо или то собрание лиц, воля которого подчинена воле каждого, является носителем высшей власти, высшего государства». Власть эта основана на том, что каждый переносит свою силу и мощь на это лицо или собрание лиц и каждый, включая и само юридическое лицо, считается подданным того, кто имеет высшую власть.

Для Гоббса, как и для Эпикура, основой социальной организации является личный интерес, для обеспечения которого необходим выход из страшного состояния войны всех против всех путем заключения мирного договора. Каким образом возникает государство? На этот вопрос еще эпикурейцы отвечают созданием теории договорного происхождения государства. По их мнению, общежитие вообще возникло потому, что люди условились между собой посредством различных законов воздерживаться от общественных обид и насилий, оказывать покровительство женщинам и детям. Благодаря этому договору возникло право.

Несмотря на аналогию между учениями о праве и государстве у эпикурейцев и у Гоббса, мы не должны скрывать черты различия. Система Гоббса более широко разработана. У Лукреция договор заключается посредством «знаков и жестов», у Гоббса предполагается контракт, заключенный в правильной форме. У Эпикура мир понимается как душевная ясность, как индивидуальное психологическое состояние человека, для Гоббса мир есть внешний порядок, коим обеспечивается неприкосновенность человеческой личности, как физического существа.

Эпикур считает достаточным силою воли отрешиться от внешнего мира и углубиться в свое собственное «Я». Напротив, для Гоббса, единственным средством спасения является материальная власть. «Власть в качестве средства мира; мир в качестве средства наслаждения – вот вся мораль Гоббса», заметил в свое время Гюйо.

У Гоббса договорная теория получает совершенно иную конструкцию. Он отличает понятие «народ» от понятия «толпа». В естественном состоянии войны всех против всех юридически не существует организованного народа. Здесь есть только рассеянная толпа, лишенная единой воли. Этой толпе нельзя приписать никаких действий, как единому целому.

Толпа не может давать обещаний заключать договоры, приобретать права, переносить права и т.д. Только каждая личность в отдельности может совершать все эти акты. Другими словами говоря, в естественном состоянии толпа не есть юридическая личность. Только с того момента, когда отдельные лица заключают между собой договор и передают все принадлежащие им права одному лицу или множеству лиц, образуется единая личность – государство.

Воля того лица или тех лиц, на которых переносятся права отдельных лиц, будет общей волей. Возникает союз, облеченный правоспособностью и дееспособностью, т.е. государство. Таким образом, народ, как до заключения договора, так и после заключения его вне суверенной власти остается рассеянной толпой, лишенной в целом каких бы то ни было прав. Суверенная власть остается единым правоспособным и дееспособным субъектом, не связанным никакими обязательствами с народом.

В противовес конституционным принципам неприкосновенности частной собственности и личной свободы гражданина Гоббс ставит как собственность, так и личность гражданина в безусловное распоряжение верховной власти. Для личной свободы гражданина в государстве Гоббса нет места; все здесь наперед строго размерено и предусмотрено; каждый здесь делает то, что ему разрешает делать верховная власть.

На свободу мысли и слова он смотрит, как на одну главных причин разрушения государства. Гоббс указывает на необходимость искоренять враждебные общественному миру доктрины. «Существуют доктрины, проникшись которыми, граждане считают, что они в праве и даже должны отказываться повиноваться государству и сражаться против величайших мо- нархов и верховных властей; таковы те доктрины, которые прямо или косвенно, приписывают необходимость повиноваться другим людям, кроме тех, кому верховная власть уже принадлежит».

Таким образом, верховная власть в доктрине Гоббса является источником не только норм юридических, но и нрав- ственных. Она господствует не только над внешним поведением человека, но даже над мыслями и чувствами его. Возвышаясь над всякой земной властью, верховная власть государства сама свободна от издаваемых ею юридических законов. Не даром Гоббс называет государство великим Левиафаном, смертным Богом, с властью которого на земле никакая другая власть сравниться не может.

Государство, по Гоббсу, должно служить одной цели: охранять мирное общежитие, составляющее для индивидуума первое условие возможности его самоутверждения. Отсюда логически вытекает то неограниченное властвование государства над личностью и свободою индивидуума.

В этом смысле учение Гоббса есть чистейший социализм. Руссо называет государство Гоббса тюрьмою: в которой суверен соответствует тюремщику, а подданные арестантам. Противниками политической философии Гоббса выступили Рудольф Кудворд (1617–1688 г.г.), автор «Трактата о вечной и неизменной морали», Ричард Кумберланд (1632–1718 г.г.), написавший опровержение политической и нравственной системе Гоббса и др.

Зародыши конституционного строя мы находим в учении о государстве Джона Локка (1632–1704 г.г.). В его произведениях «Опыт о человеческом разуме», «Два трактата о государственном управлении», «Конституция для Каролины» и др. мы находим многое, что впоследствии найдем у французского мыслителя Монтескье. Он – истолкователь английского конституционного строя.

Спиноза (1632–1677 гг.), английский философ и мыслитель, излагает свое социальное учение, которое также, как у Греция, Гоббса и Локка, основано на идее естественного права. Спиноза, также как Локк, отвергает абсолютную монархию и мечтает о монархии, ограниченной народным представительством. В противовес Гоббсу, он является страстным борцом за неограниченную свободу мысли и за неограниченное право выражать ее, будь то путем печати или путем исповедания какой бы то ни было религии.

Яков Гаррингтон (1611–1677 гг.) также является благородным приверженцем свободы. В своих «Политических афоризмах» он высказывает мысль, что формы правления должна в каждом государстве соответствовать способу распределения в нем собственности: монархия будет там, где половина земель принадлежит одному лицу; аристократическая форма правления – там, где земля разделена между многими; демократическое правление – там, где она находится в руках всех.

Кроме того, у него мы встречаем и такую мысль, что свобода не может существовать в государстве без противовеса двух собраний: сената и избирательной палаты, в которой первый мудро укрощает капризы второй, а последняя следит за тем, чтобы первый не отдавал преимущества частным интересам перед общественным благом. В его сочинении «Океания» (1655 г.), утопии вроде Платона, Мора и Кампанеллы, мы встречаем де- мократическую республику с разделением властей.

Всякая политическая форма, по мнению Гаррингтона, нуждается в хорошем устройстве. Это дается не произвольно. Оно глубоко коренится в материальных основах общественной жизни. Владение земельной собственностью является той материальной основой, на которой зиждется политическое могущество.

Мы хорошо видим, что мыслители Спиноза, Локк, Гаррингтон, Мильтон, дают нам теоретическую основу. А в деятельности индепендентов, левеллеров (уравнителей) и, наконец, квекеров мы видим практическое осуществление тех или иных принципов демократического начала.

Так, левеллеры выступили с требованиями: отделение церкви от государства, равномерность и справедливое распределение материальныx благ. Свобода индивида рассматривается ими как прирожденное и неотъемлемое право, не только лежащее в основе политического союза, образуемого договором народа, но и организующее народное правительство. В целом мы можем отметить, что теория и практика, заложенная в Англии, дала все те демократические начала, которые не знала до этого мировая история.