Государство, прогресс и цивилизация как основные этапы социокультурной динамики

В сфере социальных наук такие идеи как идеи порядка, прогресса, государства, цивилизации должны идти рука об руку. Каждый из нас, рассматривая то или иное общество, согласится с тем, что государственный строй, не заключающий в себе элементов дальнейшего развития, обречен на неподвижность и разложение.

С другой стороны, движение вперед невозможно без прочного общественного порядка, твердо установленного на исторических основах той или иной цивилизации. Цивилизация сама по себе выступает как проявление многообразия и единства культуры.

Высказываются самые различные точки зрения на культуру, прогресс, цивилизацию и государство.

Понятие прогресса точно также имеет своих сторонников. Например, от А.Тюрго и Сен-Симона, Ф. Бюше отличается тем, что они изучали теорию прогресса на антропологических и социальных фактах, тогда Бюше, теоретик социализма, построил свои выводы на данных, принадлежавших всем сферам наук.

Он первый начал делать сближение прогрессивных явлений, доказанных историческими науками, с аналогичными результатами, добытыми геологией, сравнительной анатомией и эмбриологией, и установил соотношение между однородными законами мира неорганического и духовного.

Он делает вывод, что с физической точки зрения один закон управляет земным шаром, одушевленною природой и человеческим организмом. В таком понимании Бюше убедили естественные науки. Изучение истории повело его дальше; оно открыло ему тот же самый закон в применении к умственному и нравственному миру.

Сравнение результатов геологии, сравнительной анатомии и эмбриологии с общими выводами исторических наук привело Бюше к установлению всеобщности закона прогресса. Прогресс, следовательно, перестал быть для него простым увеличением материального благосостояния и успехов просвещения (которое одни признавали, другие отрицали), а стал законом мирового порядка.

Для многих ученых прогресс представлялся постоянным усовершенствованием личных способностей и социальных установлений. Но для сравнительной анатомии и геологии подобное усовершенствование – второстепенный факт, как заметил Бюше.

«Социальный прогресс, – замечает Герберт Спенсер, – видят в производстве большого количества и большого разнообразия предметов, служащих для удовлетворения человеческих потребностей, в большом ограждении личности и собственности, в расширении свободы действий; между тем правильно понимаемый социальный прогресс заключается в тех изменениях социального организма, которые обуславливают эти последствия.

Обиходное понятие о прогрессе есть теологическое. Но чтобы правильно понять прогресс, мы должны исследовать сущность этих изменении, рассматривая их независимо от наших интересов».

С точки зрения естественных наук прогресс есть та же математическая прогрессия, каждый член которой заключает в себе все предыдущее и нечто большее, чего в них нет. Так, каждый класс животных заключает в себе все органы низшего класса, но более развитые и сложные; каждая геологическая эпоха предполагает все предыдущие, без которых она была бы невозможна, но отличается от них существованием более совершенных животных и растений.

Следовательно, прогрессивность не есть свойство отдельного члена прогресса, но есть достояние всего ряда. Каждый класс животных не прогрессивен сам по себе; низшие породы их представляют то же строение, как при своем появлении. Но каждый класс стоит между сравнительно низшим и высшим, и из сравнения их можно вывести понятие прогрессивности».

Тоже самое замечаем мы и в социальной сфере, где идея прогресса может быть выяснена только путем сравнения различных цивилизаций или, по крайней мере, поколений, но никак не отдельных личностей. Отдельная личность, какова бы ни была ее способность, не могла силою своего мышления достигнуть некоторых открытий, концепций, результатов, украшающих современность. Они были бы просто невозможны без массы предшествующих наблюдений.

Эта масса наблюдений, гипотез, проверок, аналогий, вычислений, соединенных для разъяснения одного и того же предмета, делает из теоретика, который после других взялся за его разъяснение, не только более сведущего или ученого человека, но влияет на силу его изобретательности, подсказывает ему те гениальные гипотезы, которым наука обязана своими величайшими законами. Теория Коперника или Ньютона – неужели это продукт только их личности?

Итак, личность способна к совершенствованию; но прогрессивно – только одно общество. Недостаточно указать на всеобщность закона прогресса, необходимо показать его применение к истории человечества. Рассматривая государство, прогресс и цивилизацию в их социокультурной динамике, можно обратиться к ученым философам: Н.Кондорсе, Т. Лессингу, А. Гумбольду, И. Гердеру, Г. Гегелю и другим. Именно в их работах данная проблема наиболее ярко получила свое воплощение.

У Кондорсе мы видим попытку достижения перерождения человеческой природы посредством законодательства, он является характерным представителем того поколения, которое произвело революцию и первую конституцию 1791 года.

Он думает, что законодательство изменит природу человека и сделает возможным соединение безусловного принципа равенства с безусловным развитием благосостояния и духовной культуры. Другие современники Кондорсе исходили из того, что принцип равенства не соответствует и не совместим с принципом безусловного развития культуры и благосостояния.

Лессинг же в своем трактате «О воспитании человечества» рассматривает историю человечества, как прогрессивное развитие. У Кондорсе прогресс есть дело разума, дело просвящения; он является как бы внезапным, это дело пробуждения разума: за целым рядом эпох, не представляющих почвы для какого-либо прогресса, усовершенствования, наступает, как выделяет Кондорсе (всего у него 10 эпох), 9-я эпоха (эпоха разума) и затем 10-я эпоха, эпоха полного проявления прогресса.

Прогресс появляется подобно тому, как солнце, восходя на горизонте, сразу освещает всю страну и уничтожает мрак и темноту. У Лессинга напротив – прогресс является следствием постепенной, не прекращающейся работы многих тысяч единиц, Лессинг говорит в своем трактате, что великое колесо, которое движет собою судьбы человечества, приводится в движение многими тысячами мелких колес, и таким образом, этим мелким колесам приходится обернуться несколько сотен тысяч раз, прежде чем большое колесо человеческой судьбы подвинется на один зубец.

Это та мысль, которую Ф.Шиллер выразил так поэтично в стихах о труде: Для цели общей ты (т.е. мирный труд) сбираешь, Быть может, атомы одни, Но в свитках вечности сбираешь Часы, минуты, годы, дни. Тюрго, представил Людовику XVI свой проект «местных учреждений». Он выразился, что если этот проект осуществится, то король через 10 лет не узнает своего народа.

В 1750 году Тюрго выставил идею прогресса общества: человечество улучшается и улучшение это происходит путем разума. Цель прогресса – это истина. Прогресс ставится не только как идеал для будущего, но и приводится как факт прошедшего, а вследствие этого является новое понимание и новое построение истории.

Здесь, как мы с вами видим, нового очень мало. Многое уже повторение мыслей древних авторов. Лессинг в «Натане Мудром» отмечает, что прогресс должен осуществляться общими усилиями мудрых людей, независимо от их национальности, от их вероисповедания. Мудрые люди должны объединиться в своих усилиях и осуществить гуманитарные идеалы.

Гердер эту идею положил в основание своей философии истории. Гуманитарная идея, которая лежит в конце исторического процесса, которая будет, так сказать, венцом исторического процесса, постепенно развивается и проявляется в предшествовавшей истории.

XVIII век в Германии особенно благоприятствовал развитию замечательных личностей. При отсутствии политической жизни, при отсутствии даже общих национальных интересов, лучшие люди были предоставлены самим себе. Все плоды образования, все сокровища нации и искусства они употребили на украшение своей личности, на то, чтобы достигнуть высшей ступени внутреннего человеческого развития, которое Гердер обозначает «человечность». Эта высокая ступень личного развития передовых людей наложила свою печать на все их произведения и придала им идеальный классический характер.

Гердер был апостолом этой гуманности, этого развития человека до человечности. Возвышение всего человечества на эту ступень было, по его мнению, целью истории. Но Гердер был в то же время слишком хороший наблюдатель, он слишком знаком был с почвой, на которой приходится развиваться человечеству. Он знал, что не всем народам и не всем эпохам дана возможность одинаковою спешного развития.

Поэтому он видоизменил свое первое положение следующим образом: цель каждого человека, как и каждого народа, и всего человечества одна и та же – достижение высшего развития и счастья, возможных на известном месте и при известных условиях.

Для Гердера очевидно, что с объемом государства и сложностью искусственного строя должно неизбежно и беспредельно возрастать число несчастных. Он выступает против всякого благоустроенного государства, где государство должно быть машиною, которой управляет мысль одного. Он замечает, что неужели нет высшего счастья, чем служить бессмысленным орудием в такой машине?

Нет, если мы люди, замечает он, то будем благодарны Провидению за то, что оно не в этом усматривало общую цель человечества. Миллионы живут на земном шаре без государства, и в самом искусственном государстве тот, кто хочет быть счастливым, должен искать его там же, где и дикарь, т.е. ожидать здоровья и душевных сил, благоденствия своего дома и сердца не от государства, а от себя.

Итак, милостиво было Провидение, которое предпочло искусственным целям обширных обществ легче достижимое блаженство отдельных людей и, насколько могло, избавило мир от этих дорогих государственных машин. С протестом против государственного начала на земле у Гердера связан протест против мнения, что счастье зависит от успехов прогрессирующей культуры.

Плохо и ребячески поступила бы творческая мать, восклицает Гердер, если бы она обусловила настоящее и единственное предназначение своих детей – быть счастливыми – искусными приспособлениями нескольких запоздалых потомков и от их рук ожидала бы определения цели всего земного творения.

Неужели же вы, обитатели других материков, в течение тысячелетий промелькнувшие на земле, вовсе не жили или же прахом вашим только удобряли землю, для того, чтобы в конце веков ваши потомки были осчастливлены европейскою культурой?

Разве эта надменная мысль не оскорбление величия природы? Нет, если есть счастье на земле, то оно в каждом чувствующем существе и должно быть присуще его природе; и самое искусство являющееся на помощь, чтобы доставлять счастье, должно обратиться в природу.

От природы же всякий человек носит в себе самом меру своего блаженства и только в пределах той формы, для которой он создан, он может найти счастье. Именно потому природа исчерпала на земле все человеческие формы, для того, чтобы иметь наготове для каждой сообразно с ее временем и местом то наслаждение, которым она обольщает смертных в продолжении всей их жизни». Так резко сформулирован Гердером антагонизм между единичным счастьем и общею культурою в одной из глав части (глава пятая, книга VIII).

Однако идея счастья у него потом все более и более уступает место понятию человечности, которая развивается вместе с подъемом культуры. Забота о счастье всех, независимо от их культуры, проявляется у Гердера в симпатии к низшим формам человечности. Человечность оказывается достоянием всех.

Гердер признает идею «воспитание человечества», признает ее потому, что человек только в силу воспитания становится человеком. Допущение этого принципа коренным образом изменяет историю человека и положение его в мире. История человека, таким образом, является продолжением органической природы, но в нее входит с появлением духовной культуры новый самостоятельный принцип.

В органической природе усовершенствование происходит посредством физических процессов; организмы усовершенствуются средою, в которой они живут; прогресс приходит к ним извне. В историческом мире этот способ усовершенствования отступает на задний план; настоящий прогресс возможен только изнутри, посредством сознательного акта, посредством внутреннего желания усовершенствоваться и потянуться к свету, который блещет в истории.

Усовершенствование человека осуществляется посредством восприятия чужого развития, переданного ему, т.е. дошедшего до него путем предания и воспитания. Какова культурная традиция, влияющая на человека и как он воспринимает это влияние, таковым становится человек.

Преемственность культуры в духовном мире то же, что закон сохранения сил в мире физическом, ибо, благодаря преемственности культуры, не пропадает даром духовная деятельность людей, творчество гениев услаждает позднейшие поколения людей, а нравственный подвиг остается вечным образцом и неиссякаемым источником новых нравственных сил для потомства.

«Человечность» оказывается у Гердера общим завершением всемирно- исторического прогресса. Значительный вклад в развитие гуманистического идеала, в развитие философии политики сыграл Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835 гг.), философ, языковед, государственный деятель и дипломат, один из основателей Берлинского университета (1810 г.).

Взгляды Гумбольдта отражали идеалы гуманистического мировоззрения. В работе «Идеи к опыту установления границ деятельности государства» (1792 г.) он рассуждает о политических условиях, призванных обеспечить свободное развитие индивида и народа.

Существующее государство, по теории. Гумбольдта, должно быть не разрушено, а устранено, сведено к минимуму. Гумбольдт связывает понятие государства с развитием внутреннего мира человека, со свободой как первым необходимым условием его развития. Он считает, что все те цели, которыми политика обыкновенно задается, – могущество, процветание, благосостояние и т.п., – осуществляются сами собой в таком государстве, которое, предоставляя высшую свободу, содействует развитию, возвышению и облагораживанию истинной творческой силы человека.

Государство для человека, а не человек для государства – вот та первая цель, которую Гумбольдт выдвигает в своей основе. Государственное устройство, считает Гумбольдт, не есть само по себе цель, оно является только средством для развития человека. Поэтому, заявляет он, долой всякую положительную заботу о благе нации.

Все, что государство может сделать для человека и вместе с тем косвенно и для себя, заключается в том, чтобы ничего не делать. Самое положительное, что оно может сделать, это воздержание от всякого воздействия на самостоятельную единую деятельность граждан.

Деятельность государства должна единственно и исключительно распространяться на такие действия, которые непосредственно и прямо нарушают чужие права; оно должно решать спорные вопросы права, восстанавливать нарушенное и карать нарушителей его. Всю работу пронизывает мысль Гумбольдта о том, что: «Принцип свободы должен быть положен в противоположность практике абсолютизма, мысль о самоуправлении в противоположность системе бюрократической и полицейской опеки, деятельность народа вместо деятельности государей и чиновников, правительство снизу взамен правительства сверху, право свободной ассоциации взамен все могущего вмешательства».

Государство должно быть защитником свободы, а свобода, по мнению Гумбольдта, возможна только там, где существует безопасность, а безопасность – только там, где существует решающая власть, где существует государство. Таим образом, индивидуальная свобода и государственная власть союзники и братья.

Конечная цель государства, отмечает Гумбольдт, – свободный человек. Чем больше власти у государства, тем, по его мнению, меньше свободы у нации. Управляемые пользуются тою долею свободы, которую им предоставили правители, в руках которых находится власть. Свобода народа и государственная власть не тождественные понятия, это противоположные корреляты.

Гумбольдт пытается сделать государство «безвредным». Для него безразлично, какие формы правления будут существовать в государстве, лишь бы человек был в этом государстве поставлен в самые благоприятные условия, лишь бы только он встречал как можно меньше препятствий в том, чтобы жить и развиваться достойным человека образом. И так как человек, а не государство, занимает Гумбольдта положительным образом, то и центр тяжести всего его трактата лежит в тех частях, которые пытается развить его гуманистический идеал.

В его «Идеях о границах государственной деятельности» вплетаются картины республиканской государственной жизни древних. Эти идеи были окрашены энтузиазмом к античным формам жизни и духа. У Гумбольдта, мы встречаем цитаты из Платона «Республика», Аристотеля «Политика», а также и других античных писателей. В работе они чередуются с цитатами, мыслями Гете, Канта, Руссо и Мирабо. Непосредственно от этого труда Гумбольдт обратился к занятиям Пиндаром.

Гумбольдт здесь же мимоходом рассматривает и такие вопросы, как право и закон. Государство, как мы уже выше отметили, для Гумбольдта не цель, а средство для развития человека. Ввиду этого для законодателя недостаточно дать авторитетность своим решениям, если в то же время средства, обеспечивающие эту авторитетность, не будут хороши или во всяком случае безвредны. Но в то же время, по его мнению, неверно и то, что для государства важны только действия граждан и их законность.

Государство есть такая сложная и запутанная машина, что законы, которые всегда должны быть просты, общи и немногочисленны, не могут быть для него достаточны. Главное остается исполнить законы при помощи свободных и согласных усилий самих граждан. Чтобы убедиться в справедливости сказанного достаточно, указывает Гумбольдт, обратиться и сравнить благосостояние культурных и посвященных народов с бедностью грубых и неразвитых.

Поэтому старание всех людей, занимавшихся государственным устройством, стремилось к тому, чтобы благо государства совпадало с интересами самих граждан; они старались превратить государство в машину, которая оставалась бы в ходу силою своих внутренних пружин и не нуждалась бы непрестанно во внешних влияниях.

Если новые государства могут похвалиться каким—либо преимуществом перед древними, то именно тем, что они более осуществили это начало. Даже то, что они пользуются религией, как образовательным средством, представляет доказательство этого. Но и религия, замечает Гумбольдт, поскольку именно известные определенные начала ее должны вызывать только хорошие действия или поскольку положительное руководство вообще должно действовать на нравы, – есть чуждое, извне действительное средство.

Поэтому, высшей целью законодателя, достижимого только при даровании наибольшей свободы (чему его скоро научит истинное знание человеческой породы), должно быть следующее: именно до такой степени возвысить развитие граждан, что все стремления их, содействующие государственным целям будут основываться только на идее пользы, которую приносит членам нации для достижения их индивидуальных намерений государственное устройство.

Но для того, чтобы дойти до такого взгляда, необходимо умственное развитие и просвещение, которые не могут возникнуть и проявиться там, где дух свободного исследования ограничивается законами. Для грубой, неразвитой части нации из всех религиозных истин считают наиболее пригодную идею будущего награждения или наказания.

Польза свободного исследования простирается на весь наш способ не только мышления, но и действия. Человек, как считает Гумбольдт, который привык обсуждать истину и заблуждение без отношения к высшим условиям и высказывать свои суждения другим, выслушивать то же самое от них, такой человек поступает на основании начал более продуманных, последовательных и истекающих от более высоких воззрений, чем тот исследователь, которого постоянно связывают обстоятельства.

Правда что вера, где она вполне господствует, уничтожая всякое сомнение, вызывает еще более непобедимое мужество, еще более полную выдержки силу: история всех мечтателей показывает нам это. Но эта сила лишь там желательна, где дело идет о внешнем определенном результате, для которого потребна лишь, так сказать, машинообразная деятельность – не там, где нужны самостоятельные решения, продуманная, основанная на началах разума деятельность или даже внутреннее совершенство.

Эта сила сама основана на подавлении всякой самостоятельной деятельности разума. Сомнения мучат лишь того, кто руководствуется собственным исследованием; потому что для последнего результаты гораздо менее важны, нежели для первого. Гумбольдт ставит и такой вопрос: «Насколько важна свобода мышления, насколько вредно всякое ее ограничение? И замечает: «Свобода мысли и просвещение действуют на склонности и настроения; если те (наказания, законы) вызывают только соответствие внешних поступков, то свобода мысли и просвещение обусловливают внутреннюю гармонию воли и стремлений».

Гумбольдт подчеркивает и такую мысль: «Чем свободнее человек, тем он лично становится самостоятельнее, тем делается благосклоннее к другим. Принуждение и руководство никогда не ведут за собою добродетели, они еще и ослабляют силу.

Гумбольдт даже предупреждает, что государство должно вполне воздерживаться от всякого стремления прямо или косвенно влиять на нравы или характер нации, за исключением тех случаев, где подобное влияние естественным и неотвратимым образом вытекает из его остальной необходимой деятельности, – и что все то, что может способствовать подобному влиянию, именно всякое особенное наблюдение за воспитанием, религиозные учреждения, всякие законы по отношению к роскоши и т.д., лежат вне границ государственной деятельности.

Гумбольдт считает граждан безопасными в государстве, когда чужие посягательства не служат им помехою в пользовании присвоенными им правами – будут ли эти права касаться их личности или имущества, безопасность, следовательно, состоит в «уверенности в закономерной свободе».

Гумбольдт утверждает, что ничто так не способствует достижению зрелости для свободы, как сама свобода. Недостаток зрелости для пользования свободою может проистекать лишь от недостатка умственных и нравственных сил; противодействовать этому недостатку можно только увеличением их; но это увеличение требует упражнения, а упражнение, в свою очередь, требует свободы, пробуждающей самодеятельность. Конечно, снять цепи, тяжесть которых еще не чувствуется теми, кто в них закован, не значит даровать свободу.

Гумбольдт доводит идею правового государства до крайних выводов. Государство, по его мнению, должно воздерживаться от всякой заботы о положительном благосостоянии граждан и не делать ни одного шага дальше, чем это требуется для их охраны внутри и против внешних врагов: ни для какой другой цели государство не должно ограничивать свободы граждан.

В основе его лежит, как мы заметили и у Гумбольдта, идея свободы личности. Государство является, и по Канту, институтом для защиты разумной общественной жизни; его единственная задача заключается в охране первоначального естественного права человека – свободы.

Отсюда следует необходимость разделения властей, представительного образа правления и другие атрибуты правового государства. Куно Фишер отмечает «республиканский характер» государственно- правовых воззрений Канта, которые должны были находиться в вопиющем противоречии с тогдашними условиями прусской жизни. Но в практических своих предложениях Кант далеко не шел. Он – патриотически настроенный пруссак.

Фихте в своем «замкнутом торговом государстве» возносит роль государства, доказывая, что правовые отношения, свободу надлежит защищать принуждением. Других средств нет. Из потребности обеспечить личные права людей Фихте выводит государства. Общая воля народа составляет стержень законодательства и определяет границы влияния государства.

Опираясь на естественно-правовую систему, Фихте пытается утвердить политические права и свободы личности. Государство, по мнению Фихте, как и все человеческие установления, являющиеся голым средством, стремится к своему собственному уничтожению: цель всякого правительства – сделать правительство излишним. Государство у Гегеля (1770-1831) выступает как главное дело творческого духа, высшая форма его проявления в истории.

Предшествовавший Гегелю рационализм понимал государство лишь как договор между гражданами, как результат частной воли, как случайную единицу между независимыми друг от друга людьми, подобно акционерному обществу или артели. Гегель придал понятию государства прочность и нравственную силу и определил его как нравственный союз, независимый от человеческого произвола и случайности бытия.

Государство, по Гегелю, есть соединение личной субъективной и общей разумной воли и в этом отношении оно К то нравственное целое, в котором примиряются право и мораль. В государстве же совершается примирение свободы и необходимости. В силу того, говорит Гегель, что государство, отечество представляет общую основу нашего бытия; в силу того, что в государстве человек со своею личною волею подчиняется законам, исчезает противоположность между свободою и необходимостью.

Разумное, как общая основа, необходимо и, если мы признаем это разумное начало законом для себя, мы сохраним свободу среди необходимости, объективная и субъективная воля будут примирены и представят собою одно единое целое. Поэтому государство есть средство осуществления свободы и реализации свободы; а она его назначение и цель.

Свобода не есть нечто непосредственное и природою данное; она должна быть приобретаема и достигаема посредством беспрерывной дисциплины сознания и воли. Что человек от природы свободен – совершенно верно, говорит Гегель, имея в виду теорию политического рационализма, но совершенно верно лишь в том смысле, что человек свободен только по своему логическому определению, т.е. по своему назначению. Этого назначения он и достигает в государстве и посредством государства. Поэтому история государства на Земле есть процесс развития постепенно нарождающейся в сознании человечества и осуществляю- щейся свободы.

Рядом с государством и над ним у Гегеля появляется нечто иное, его наполняющее и дополняющее – это народ, составляющий данное государство. Если государство представляет собою форму проявления народного духа, то народы являют собою его содержание, раскрывающееся в историческом процессе.

В обществе индивидуум идеально остается «елью»; но для удовлетворения своих потребностей отдельные лица должны вступать в связь между собою, откуда получается система всесторонней зависимости. Гражданское общество и конструируется на почве удовлетворения разнообразных потребностей.

Необходимым условием его «становления» является разделение труда, отсюда различные сословия. Чем выше разделение труда, тем последний производительнее, тем полнее достигаются цели «материального обогащения», которые ставит себе общество; но сейчас же обнаруживается и антитеза: чем проще становится работа, чем больше преуспевает «абстрагирование производства», тем более механическими становятся функции трудящегося и, наконец, открывается возможность вытеснить человека из производства и поставить на его место машину.

Это знаменует деградацию работника, его отчужденность от других членов общества, растущую зависимость от организаторов производства. Прогресс гражданского общества, если его движение ничем не стесняется, выражается в росте населения и развитии «индустрии»: вследствие обобщения взаимных связей людей на почве удовлетворения их потребностей и благодаря тем способам, какими добываются и прилагаются средства для их удовлетворения, на одной стороне увеличивается накопление богатства, на другой – разобщение и организованность различных видов труда, и вместе с тем, зависимость и нужда, связанного с этой работой у класса, а от этого зависит неспособность гражданского общества воспринимать и наслаждаться дальнейшими свободами и, в особенности, духовными преимуществами.

Вряд ли нужно пояснять, что мы в данном случае имеем перед собою элементы учения Маркса – Энгельса о классовой борьбе. Гегель необыкновенно ярко для своего времени вскрыл имманентный «индустриальному» обществу закон внутреннего противоречия. Вопрос был поставлен чрезвычайно радикально, буржуазный «естественный» порядок подвергся весьма глубокой критике.

Если в дальнейшей эволюции общественно экономической доктрины ее представители резко будут ссылаться на Гегеля, то лишь потому, что идеи последнего найдут себе более доступное выражение в трудах последующих мыслителей, – и первоисточник отодвинет на задний план.

Государство выступает в качестве синтезирующего начала. Если представители естественного права исходным пунктом брали личность, а государство рассматривали как результат соглашения, «общественного договора» разумных личностей, как момент производного характера, то Гегель устанавливает примат государства над личностью.

Марксизм-ленинизм тоже выходит из этого же положения. Государство, таким образом, является земным Богом. Государство, исходя из этого крайнего положения, не служит, но господствует. Чиновничество – орган государства, в котором воплощается его «субстанциональность».

Конечно, государственным общением достигаются и частные цели, но подходить к этому великому выражению «разумности в себе с индивидуалистическим масштабом – немыслимо и непозволительно. Гегель не сторонник неограниченной монархической власти.

Мы видим, что основные идеи Гегеля противны идее правового государства и индивидуальной свободе. Гегель хвалит Руссо за признание того, что «воля» лежит в основе государства, но он упрекает его за то, что он понимал под этим словом индивидуальную волю. По мнению Гегеля, это – абсолютная воля, объективный дух, Бог, который проявляется в государстве так же, как в искусстве и в религии.

По отношению к индивидам, государство представляет и воплощает верховное право: первая обязанность индивидов быть членами государства. Таким образом, согласно Гегелю, государство логически и метафизически предшествует индивиду. Охрана собственности и свобода индивида составляют цель того, что Гегель называет «гражданским обществом»; но это не цель государства и не может быть целью его. У государства цель в самом себе.

Согласно Гегелю, государство создает неравенство, хотя бы уже по одному тому, что оно устанавливает различие между правящими и управляемыми, а также административную, судебную и военную иерархию. Кроме того, замечает Гегель, разве не существует противоречия, несовместимости между свободой и равенством?

Если индивид вполне свободен, если он независим, он доводит до наивысшего развития свои природные способности, т.е. «именно то, что делает людей неравными». Необходимо, следовательно, отказаться от абстрактных формул и создать себе представление о конкретных, положительных свободе и равенстве, которые примиряются в теории закона. Гегель не допускает, чтобы законодательная власть была первостепенной. Исполнительная власть, по его мнению, гораздо полнее, чем законодательная, представляет и воплощает единство государства.

Сверх того, разделение властей, как его обыкновенно понимают, т.е. такое, при котором различные виды власти ограничивают одна другую, контролируют друг друга и препятствуют одна другой, способно создать лишь «общее равновесие не живое единство». Верховный повелитель – не законодательная власть и не народ, создающий ее, – это государство, а еще точнее – монарх, который, произнося: «Я хочу», устанавливает принцип всякой деятельности, всякой реальности.

Нет необходимости, чтобы монарх был абсолютным государем. Напротив, Гегель признает «конституционную монархию»? самую, как он считает, совершенную форму правительства. Гегель выводит эту мысль из того, что «конституционная монархия» объединяет в себе комбинированную монархическую, аристократическую и демократическую формы, и преобразуя их, создает взаимопроникновенное единство.

Представительные собрания, согласно Гегелю, могут иметь только совещательный, а не решающий голос; государь никогда не обязан следовать их указаниям. Государю принадлежит во всем последнее слово. Согласно известному выражению Гегеля, он – точка над i.

Каждое государство вполне независимо по отношению ко всем остальным. Наивысшим подтверждением этой верховной независимости государств является война. Ни в чем государство не приближается до такой степени к своей «идеальности», как в войне.

Действительно, только при этом жизнь и собственность граждан оказываются, как это и должно быть, явно подчиненными делу охранения «общей субстанции». Война имеет еще и другое достоинство в глазах Гегеля; известно, с какой горячностью он доказывает ее красоту и ее нравственное величие.

Этот взгляд находится в полном согласии с основными принципами его системы. Государство представляет силу; следовательно, оно может и должно пользоваться силой для своего самосохранения и возрастания. Войны, предпринимаемые в интересах цивилизации, прогресса и справедливости, не находят места в его системе; в нее входят только войны, оправдываемые государственными интересами. Гегель осмеивает мирные трактаты.

Войны между государствами вызывают падение одних из них и возвышение других, в такой же мере необходимые и рациональные, считает Гегель, как все существующие. Государство, которое должно победить, выходит из борьбы победителем, а долженствующее погибнуть, гибнет. В каждый момент истории, т.е. в каждом фазисе развития мировой Идеи ее представителем служит какой-нибудь один народ. Этот народ и должен торжествовать; все остальные являются бесправными по отношению к нему.

Вместе с Бентамом, английским философом, Гегель отказывается видеть в политической свободе цель человеческой ассоциации. Право индивида – это выполнение долга (по Гегелю), а свобода – подчинение объективной воле. Такое определение вытекает из диалектического метода, который рассматривает идеи, как находящиеся в состоянии непрерывных метаморфоз.

Развивая различные формы реакции против идей XVIII века, Гегель превосходит их всех тою высотою, какой достигает у него понятие о государстве. Государство уже занимало большое место у теократов, у исторической школы и у Бентмана, но у Гегеля оно получает такую полноту, величие и могущество, что надо вернуться к древним временам, чтобы встретить что-нибудь подобное.

В том случае, если индивид захочет пожертвовать своим личным благом, он волен не считать себя более членом государства, но это – чудовищное право, подрывающее весь общественный и политический порядок, и Гегель отрицает его у индивида.

Цель государства – не защита индивидуальной собственности, а торжество самого государства. Индивид, как часть целого, не вправе предложить себя этому целому, он должен желать блага целого и добиваться его.

С окончанием религиозных войн Германия по существу своему сложилась в конфедерацию, удержав некоторые названия и обычаи старого общественного союза. С упадком империи развалилось в отдельных территориях «территориальное верховенство». Произошло образование в июле 1806 года из Баварии, Вюртемберга, Бадена, Гессена и некоторых других более мелких германских государств Рейнского Союза.

За основанием Рейнского Союза последовало сложение императором Францем П императорского сана, а вместе с тем и формальное объявление о распаде империи 6 августа 1806 года. После Наполеоновских войн в 1816 году происходит новое соединение всех германских государств в Германский Союз.

Этот Союз представлял собою конфедерацию или союз государств. За короткий срок происходит образование нескольких таких союзов, пока в результате франко—германской войны в 1870-71 годах не последовало преобразование Северо-Германского Союза в Германскую Империю. Председателю союза был дан титул «Германского императора».

Рейхстаг имеет право контролировать правительство империи, принимать петиции и передавать их Союзному Совету, имперскому канцлеру. Рейхстаг образовывается прямыми и всеобщими выборами, члены его действуют, как представители всего народа, и не связаны возможными поручениями и инструкциями со стороны своих избирателей. Степень власти этих органов распределяется равномерно и контролируется конституциями.

Преобладающей теорией Германского Союза становится теория государственного социализма. Задолго до немецких ученых французский мыслитель Дюпон-Уайт высказал главнейшие положения государственного социализма. Два главных стремления вывели его на путь, где он должен был натолкнуться на государственный социализм: стремление тесно связать индивида с общественной средой и стремление видеть в прогрессе самую цель общественной жизни. Здесь он близко примыкает к Конту и Литтре.

Дюпон-Уйат высказывает такую же мысль, как и Конт, о том, что общества создаются, чтобы совершенствоваться. Заботу о прогрессе он возлагает на государство. Возрастающее вмешательство государства в жизнь прогрессивных обществ происходит одновременно через посредство администрации и закона. Он требует возможно более централизованной администрации и им была написана книга в защиту этой идеи, которая называется «Эссе об отношениях труда и капитала».

Он не боится также умножения законов, регулирующих непрерывно возрастающее число интересов. Он предложил даже две формулы, и государственный социализм, который развивался во Франции, весь выражается в этих формулах: «Прогресс заключается скорее в лучшем законе, чем в отсутствии закона». Всякий закон должен служить облегчению положения наиболее многочисленных и наименее счастливых классов.

Совокупность этих черт и составляет государственный социализм. В руководящих идеях государственного социализма находили сходство с просвященным. деспотизмом. Их метод один и тот же, стремления тождественны. Можно заменить предикат «государственный» словом «правительственный», как это было сделано в СССР.

Элементы государственного социализма мы находим у Бисмарка, в учении Лассаля, Родбертуса и других. Вопрос о существе государственной власти, как справедливо заметил Б. Кистяковский, есть вопрос не государственно-правовой, а общего учения о государстве. И решить этот вопрос мы сможем только тогда, когда на ряду с юридико-догматическим исследованием будут проведены историко-политические, социологические, психологические и философско-идеологические исследования, направленные на государственную власть и ее правовое выражение. Именно мы и стремимся в основных чертах придерживаться таких исследований.

Мы видим, что признак властвования или элемент власти свойственен только какой-нибудь определенной форме государственного устройства, не какому-нибудь одному типу государства; он присущ всем типам государства. Абсолютно монархическое государство страдает не от отсутствия элемента властвования, а от излишка его.

В нем все сводится к властвованию, повиновению и требованию бесприкословного подчинения. Сплошь и рядом в нем преследуются только интересы власти и совершенно игнорируются интересы подданных и страны. В противоположность абсолютно- монархическому государству в конституционном государстве власть приобретает правовой характер.

Характеризуя правовое государство в самых общих чертах, надо признать, что основной признак этого государства заключается в том, что в нем власти положены известные границы, здесь власть ограничена и подзаконна. Кроме того, в правовом государстве как некоторые органы власти, так и сам правовой порядок организуются при помощи самого народа.