Блаженный Августин о роли «новой церкви» в управлении государством

Римская империя выдвинула и отчасти осуществила идеал «общечеловеческого союза», подчиненного одному властелину и представляющегося единым целым, части которого были плотно скованы правдою закона, воспринимавшего общечеловеческие начала и скреплены всем желанным его миром.

Политическое и культурное объединение древнего мира, совершенное Римом, нанесло смертельный удар национальным религиям и создало, как мы уже с вами видели выше, потребность в религиозном единстве. Эта потребность была вполне удовлетворена затем христианством.

Блаженный Августин рисует государство, уже как «Царство Божье, яркими красками, как «истинный мир», т.е. спокойствие порядка, как осуществление всеобщего закона природы – торжество истинной правды, состоящей в подчинении Богу. Он учит, что светские сановники обязаны выполнять приказания епископа, ибо всякая власть в пользе церкви находит оправдание своего существования. Цари должны служить Господу в страхе, ибо на них лежат двойные обязанности: «каждый из них служит Богу, как человек, живя по вере, и как царь, «устанавливая ненарушимость законов, предписывающих справедливое и воспрещающих ему противное».

На царях лежит забота о недопущении безнаказанного восстания против церкви и наблюдение за исполнением божественных предписаний путем обуздания непокорных воле Бога, так как Он установил царскую власть для поражения еретиков, а потому повеления царей должны содействовать проповеди религии и обузданию святотатцев.

Цари земные подвластны царю Небесному, управляющему всем, и являются простыми исполнителями его воли, когда предписывают благое. Всякая власть происходит от Бога, и римская империя находится в Его распоряжении. Одним из условий благополучия императоров является превращение ими своей власти в орудие для распространения возможно большего почитания Бога.

Блаженный Августин разрабатывает понятия «церковь», «папство» и «государство» в своих работах. Четвертый век нашей эры был величайшим в истории христианской церкви. После трехсот лет гонений и мученичества она победила угнетавшие ее враждебные силы – языческих богов, которые в ее глазах были нечестивыми демонами, – и языческих императоров с их жестокими проконсулами и зверскими палачами.

Разрозненные и рассеянные на далеких пространствах христианские общины слились в одну могущественную Церковь, и в пестром составе римской империи не было нации, которая не принимала бы участия в триумфальном шествии церкви на Голгофу. Но это торжество не напоминало кровавых «триумфов» языческой эпохи. Оно совершалось не во славу императора ил консула, украшенного отличиями Юпитера, а во славу «единого Бога», которому церковь приписывала свое торжество.

Христианство, столь долго гнушавшееся язычеством и его образованием, его философией, литературой и искусством, воспользовалось ими, чтобы создать величественное здание богословской догматики и роскошные базилики для богослужения. Подобным образом церковь заставила служить себе и римское государство. Император стал сыном церкви; под его охраною церковь объединилась в могущественную организацию, под его покровительством завладела богатствами языческих храмов, обеспечила привиллегированное духовенство, проникла в область светского суда.

Блаженный Августин внес самосознание в понятие церковь. Церковь и царство Небесное у Тертуллиана и Киприана еще отдалены друг от друга. Августин же дает формулу: Церковь есть Царство Небесное. («О царстве Божьем»).

Царство Божье до Августина противополагалось церкви, как грядущее благо, изображаемое в неясных очертаниях. Царство Божье, как его понимал Августин, охватывало вместе с будущим все прошлое и настоящее. Оно существует изначально и предшествует сотворению мира; оно есть вечная борьба со злом и ложью демонов, вечное торжество Божьей правды и праведности. Оно пребывает на небе, но часть его ныне скитается на земле. Эта часть и есть церковь.

Церковь, таким образом, становится неотъемлемой частью мироздания. Она дело божественного провидения, она предвещена пророками, к ней относится предсказание, что «славою ея наполнится весь мнр». Авторитет церкви непоколебим, ибо церкви присущ дух Божий: «Если бы Господь не жил в церкви, всякое и самое тщательное размышление впало бы в заблуждение». Про эту церковь сказано: Священный храм Божий – это вы. Поэтому церковь никогда не будет введена в соблазн дьяволом.

Церкви предоставлены ключи от царства небесного. «Эта власть «отпускает грехи», служит новым основанием для ее прославления. Вне церкви нет спасения. «Грехи не прощаются вне церкви». Церковь же в состоянии отпустить всякие грехи, не будем слушать тех, кто отрицает, что церковь Божия может простить все грехи. Церковь отпускает грехи, а кто чужд мира церкви, тот одержим грехом.

«Добрые дела, – замечает Августин, – вне церкви бесполезны. Вне церкви ничья молитва о вечном спасении не будет услышана. Вне церкви можно всем обладать, кроме вечного спасения, кроме любви». Донатистам, которые гордились фанатизмом мученичества н сами себя обрекали на ничем не вызванную мученическую смерть, Августин объявляет, что мученичество имеет цену только в пределах церкви, а не у них. Он идет еще далее, утверждая, что вне церкви не приносит никакой пользы ни девственность, ни мученичество, ни отпущение грехов, ни милостыня, ни молитва.

Церковь земная страдала во времена Августина не только от еретиков, открыто от нее отпадающих, и телесно с ней разлученных, но и от нечестивых, отпавших от нее втайне и в духовном отношении. У Августина не переводятся жалобы на то, что в лоне церкви так много этих дурных людей. Августин начертал планомерную теократическую систему, которой суждено было сыграть значительную роль в дальнейшем ее развитии.

Интересно
Учение о «Граде Божьем», как архитектурный венец мироздания завершает философское зодчество Августина. Для язычника история представлялась хаосом событий без цели и плана. Над людским произволом стояла столь же капризная и переменчивая воля богов. Против этого моросозерцания выступил Августин.

Сам исторический процесс представляется Августину развитием двух противоположных обществ. Грехопадение, считает Августин, разделило людей. Одни, отторгнувшись от высшего Единства, обратились к земным пользам и выгодам. Потребность возникшего на этой почве общения была удовлетворена государством. Основателем первого земного города, как считает Августин, был братоубийца Каин; от него ведут начало все земные государства и в числе их держава римских императоров. Но рядом с грешниками всегда были и праведники. Странниками скитались и скитаются они, «града на земле не имея, града иного взыскуя».

От кроткого пастуха Авеля до Христа в непрерывной преемственности следуют эти люди со взорами, устремленными от земли к небесам. Христос основал земное единство их. Установление Божьего Града на земле является целью и смыслом исторического процесса, который завершится в день страшного суда, когда добрые отделятся от злых, а небо и земля будут едины. Идеал «Божьего Града» высился перед глазами первых строителей папской теократии.

Блаженный Августин подверг сокрушительной критике все прошлое языческого общества с его политическими и культурными идеалами. Чтобы покончить с историческим прошлым язычества, нужно было открыть перед его приверженцами идеал лучшего будущего, на которое они могли возложить свои надежды и достижения которого посвятить свои силы. Таким идеалом и является у Августина Божье царство (или «Божий град») на место земного царства.

Проповедь о новом грядущем царстве составляет отличительную черту новой истории человечества, его христианского периода. Древние языческие народы исходили из противоположного принципа – их идеал не впереди, а позади; они жили не надеждами на лучшее будущее, а воспоминаниями, и скорбели о лучшем прошлом.

Откуда же сам Августин почерпнул свою идею о новом царстве, о Божьем граде. Он мог ее найти, где нашел свою веру, – в поучениях Христа. Основой Евангелие является благая весть о новом грядущем царстве, которое то называется царствием небес (у Матфея), то царством Бога у Марка и Луки.

Августин сам указывает, откуда он заимствовал это название, а отчасти и самое понятие, и приводит четыре текста из псалтыри, где оно упоминается (II с. 86,3; 47,2; 47,9; 45,5). Во всех случаях, название «град Божий» применено к Иерусалиму.

Вместе с тем Августин протестует против представления о Боге, хотя бы и «верховном», но «имманентном», т.е. живущем в мире; ему нужен Бог, стоящий вне мира, выше мира – Бог трансцендентный. В этом отношении Августин нашел союзника против римского монотеизма – в неоплатонизме. На почве этой философии стремление древнего мира к монотеизму достигло своего высшего проявления.

Здесь богатство было отождествлено с конечным (высшим) понятием логического процесса отвлечения от конкретного, с понятием чистого бытия, т.е. не заключающего в себе, помимо бытия, никакого иного определенного представления, и потому не ограниченного пределами абсолютного. Это понятие усвоил себе Августин; он внес его в свое сочинение о Божьем царстве. Такое трансцендентное представление о Боге служило ему для борьбы с богословием Варрона, с имманентным монотеизмом, с представлением о боге, как мировой душе.

Августин не мог простить Варрону того, что он считал бога душою мира, и этот «самый мир считал богом». «Мы же, – возражает Августин, – почитаем Бога, а не небо и землю и не душу или души, разлитые во всем живущем, но Бога, сотворившего небо и землю и все, что их напоминает, сотворившего и всякую душу, невзирая на различие в степени чувствительности и разумения».

В торжествующем гимне, напоминающем знаменитую «хвалу Господа» св. Франциска, так же почерпнуто из псалма, прославляет Августин своего Бога:

  • «Мы поклоняемся тому Богу, который установил начало и пределы существования и движения всему бытию природы, им сотворенному;
  • в ком заключаются причины вещей, кто их ведает и ими располагает;
  • кто создал силу всех семян;
  • кто дал, кому хотел, разумную душу, называемую нами духом;
  • кто даровал способность к речи и уменье ею пользоваться;
  • кто предоставил, кому хотел, дар предсказывать будущее и сам, через кого хочет, предрекает будущее и изгоняет болезни;
  • кто управляет войнами для исправления и наказания рода человеческого и назначает им начало, продолжительность и конец;
  • кто создал и направляет в этом мире сильнейший и всепожирающий огонь, кто создал и направляет воды вселенной;
  • кто сотворил солнце, величайшее светило из небесных тел, и указал ему соответствующий путь и движение;
  • кто самую преисполню удостоил господство и власти над нею;
  • кто всякому существу, сообразно его природе дал семя и назначил и указал пищу на суше или в воде;
  • кто орошает землю и дает ей плодородие;
  • кто предоставил плоды животным и человеку;
  • кто знает и устанавливает не только главные причины всего, но и вытекающие из них;
  • кто указал луне ее видоизменения;
  • кто установил пути небесные и земные;
  • кто дал людскому уму, им созданному, науки и разные искусства в помощь жизни и природе;
  • кто установил сочетание мужа и жены для поддержания человеческого рода;
  • кто предоставил семьям людским способ пользоваться земным огнем для очага и освящения!

Все это производит один истинный Бог, как Бог вездесущий; повсюду Он весь, не заключенный ни в каких пределах, не стесненный никакими узами, не подлежащий никакому раздроблению и никакому изменению, наполняя небо и землю присущей везде мощью. Управляет же Он всеми творениями так, что предоставляет им самостоятельно производить и направлять движение; и хотя они ничто без него, они не то, что Он».

Любопытно и представление Августина о прогрессе, так как оно обусловливается центральной идеей его мировоззрения о Боге. Как и все мировоззрение Августина, так и его представление о прогрессе, имеет теократический и теоцентрический характер. Виновник прогресса – Бог, содержание прогресса дано Богом. Мир есть дело Божье, осуществление воли Божьей; если в мире есть прогрессивное развитие, то оно заключается именно в осуществлении Божественного Промысла; прогресс не нарождается, он искони был в мысли Божьей и только становится явственным для людей.

IV век был временем торжества церкви. Воодушевленная победами, церковь начала сознавать свою силу. Образ вселенского Божьего государства, пред которым преклонятся земные цари, надолго становится идеалом пастырей и иерархов. Первые притязания церкви ограничивались областью религиознонравственной, но здесь она требовала для себя исключительного и независимого от светской власти господства.

Вместе с тем церковные деятели призывают людей к повиновению царю и угрожают народу карой Божьей за ослушание. Идет борьба за влияние на умы и сердца человека. Церковь отрицает за светской властью всякое право руководить внутренним духовным миром человека. Цари, замечают богословы, имеют власть над человеческим телом, священники – над душою.

Священство на столько выше царской власти, на сколько велико расстояние между плотью и духом. Царь получил престол для управления царством земным, престол же священника поставлен на небе, и он имеет власть управлять царством небесным.

Призыв человека к грядущему царству Божию составляет сущность евангельской проповеди. Августин положил этот призыв в основание своей философии истории и, изобразив всю историю человечества, как поломничество к царству Божьему, он этой идеей освятил путь, пройденный прошлыми поколениями, и указал путь для грядущих поколений.

Философия истории Августина признала жизнь человека и всего человечества средством для цели, находящейся вне жизни, стоящей над жизнью. В этом заключается высочайший идеализм ее и потому она стала источником и школою идеализма для всей последующей за ней эпохи.

Судьба поставила Августина на водоразделе двух великих эпох в культурной жизни человечества – античного, языческого мира и средневекового, христианского – и он принимал выдающееся участие в борьбе этих двух культур, этих двух мировоззрений.

На язычество с его идолами и развращающим театром Августин смотрел, как на препятствие к обращению всего мира в христианство, и он положил не мало труда, знания и красноречия на обличение язычества и его апологетов. Но это была борьба духовная и в отличие от многих епископов того времени, ведших свою паству с крестом в руках на разрушение языческих храмов, Августин считал своей «главной заботой», по его собственному выражению, «разбивать идолы в сердцах».

Страшная катастрофа, разразившаяся над римской империей, разрушение ее столицы, побудила Августина поднять обличение язычества на философскую высоту. На обвинение христиан, что они виновники мирового бедствия, что отпадение от богов Рима лишило его их оплота и защиты, Августин ответил тщательным разбором всей истории римского и предшествовавших ему государств.

Он доказывает, что подобные бедствия всегда бывали в истории государств, что и языческие боги были немощны их предотвратить, а безнравственностью языческих мифов и культа только вредили своим поклонникам; наконец, что зло коренится в самой сущности языческого государства, основанного на насилии.

Языческому государству Августин противопоставляет идеальный град, град Божий, который живет по закону Божьему и который проявляется еще до рождения Христа, с самого сотворения мира в лице праведников, преимущественно среди «избранного народа».

Августин сделался творцом философии истории, давшей ей то теократическое направление, которое господствовало до XVIII века. Везде религиозное, умственное и нравственное усовершенствование в этот период обусловливается более или менее подъемом души над миром римской развращенной действительности, отречением от мирских благ и интересов.

Поднявшись над еврейским, национализмом и языческим синкретизмом, христианство выступило, как религия всего человечества, как единая религиозная истина. Его единство выражалось и охранялось вселенскими соборами и поддерживалось единством империи, Августин активно включился в борьбу с врагами христианской церкви – донатистами.

Будучи епископом он потребовал от правительства принятия энергичных мер для подавления своеволия и безобразия донатистов. Успех этих мер побудил Августина признать целесообразность принудительных мер для устранения раскола.

Совсем недавно Диоклетианов указ 303—304 года предписывал разрушение христианских церквей, сожжение священных христианских книг и лишение христиан всех прав состояния. У знатных христиан отнимались чины и сословные отличия, например, сенаторское звание, а рабы теряли право быть отпущенными на волю. За этим указом последовал через год другой, вменявший христианам в обязанность приносить императору языческую жертву.

Во времена Августина картина меняется. Церковь становится центром мира. Из гонимой после Феодосиева эдикта церковь становится государственной и воинствующей. Римские императоры после Феодосия сами опирались на церковь и епископов, влиятельных и сильных не только своим моральным значением; церковь надеялась большими привилегиями, недвижимым имуществом, отобранным у язычников.

Если мы остановимся на самом мировоззрении Августина, то оно у него менялось в зависимости от обстоятельств. Вместе с тем история души Августина научает нас тому, что самосознание, становясь источником религии, порождает в человеке и совесть, т.е. потребность подвергать свои действия и помыслы проверке с точки зрения нравственного закона.

Тесная связь между самосознанием и совестью засвидетельствована самим языком человека. Ни у кого не проявилась так пластично органическая взаимосвязь между самосознанием, богопознанием и совестью, как у Августина.

К христианству Августин пришел через язычество, манихейство, Разочаровавшись в манихействе, Августин поддался влиянию философской секты академиков, т.е. скептиков. И тут он пришел к убеждению, что самыми умными из философов были академики, утверждавшие, что надо во всем сомневаться, так как человеку не дано постигнуть истину.

Христианский архиепископ Амвросий оказал значительное влияние на полуязыческого ритора Августина. Он сопоставил его с другим учителем – манихейским епископом Фацетом, с которым был знаком несколько ранее и которого Августин признал пустоцветом. В проповедях Амвросия его поразил принцип: что буква убивает, а дух животворит.

Применение этого принципа к текстам св. Писания осветило последнее новым светом и Августина. Это был метод аллегорического толкования, которым некогда стоики пытались внести философский и этический смысл в языческую мифологию. Этот метод был уже применен Филоном к Ветхому Завету, а затем на христианской почве Оригеном. С помощью этого метода многие рассказы, давшие манихеянам желанный повод подрывать авторитет Ветхого Завета, – например, многоженство патриархов, рассказ о том, как патриарху Иакову удалось обманом присвоить себе право первородства и т.п., – получили символический или пророческий смысл.

В особенности важно было для Августина, что этим методом устранялось главное препятствие, которое находил Августин на пути богопознания в рассказе о сотворении человека. Как часто смущали его манихеяне, и потом он сам смущал христиан утверждением, что если человек сотворен по образу и подобию Божьему, то надо представить себе и Бога в человеческом образе.

Не сближаясь с Амвросием, Августин однако все более порывал с манихейством. Еще в Риме он жил у манихеян, посещал их «святых» и пользовался их протекцией, переехав в Милан он удаляется от них. Возможно, что здесь на него оказали влияние и христиане, у которых, возможно, было значительное влияние. Именно в Милане Августин удаляется от манихеян. Отделившись от них, Августин начинает относиться к ним очень сурово.

Он называет их не иначе, как «обманутыми обманщиками». Он видел в них людей безумно высокомерных, слишком одержимых материальными представлениями и краснобаев. Имена Христа и Параклета не сходили у них с языка, но были только на языке, считает Августин.

Он указывает своим бывшим единомышленникам на истинную справедливость, которая судит не по человеческому обычаю, а руководясь вечным законом всемогущего Бога, согласно которому людские нравы слагаются сообразно странам и временам; лишь невежественные люди судят и мерят на свою мерку нравы всего человеческого рода.

«Если в одном месте дозволяют и даже приказывают делать то, что в другом воспрещают и карают, то разве отсюда следует, что справедливость различна и изменчива? Не она изменчива, а времена, которыми она управляет и которые не однообразно протекают, ибо они времена!»

С особым негодованием Августин обрушивается на извращение манихеянами этики. Исходя из представления о двух субстанциях, света и мрака, они признавали в человеке две воли, добрую и злую, состоявшие в борьбе между собою. Августин приводит это утверждение к абсурду в следующем рассуждении.

Когда человек колеблется, идти ли ему в манихейское собрание или в театр, они восклицают: вот проявление двух субстанций, одна влечет сюда, другая туда; ибо, как иначе объяснить колебание, вызванное противоречием двух волей. «Я, – замечает на это Августин, – назвал бы и ту, и другую волю злою,» и спрашивает, что бы сказали манихеяне, если бы кто либо колебался, идти ли ему в христианскую церковь или в театр».

Конечно, подобные примеры и рассуждения, это софистика, да и только. В этот период, да и несколько позднее, уже будучи епископом, Августин сам еще остается в своем мировоззрении язычником. Возьмем к примеру его «Исповедь», которая все еще проникнута языческим духом. Здесь он еще язычник вместе со своим идеалом.

Словами псалмопевца начинает Августин свою «Исповедь»: – «Великий Ты, Господь, и весьма достохвален, велика Твоя мощь и мудрость Твоя необъятна», продолжая затем: «и желает восхвалять Тебя человек, малая частица Твоего творения, человек, носящий в теле смерть свою и печать греха своего, и доказательство того, что Ты гордым противишься – и всетаки человек, малая частица Твоего творения, желает восхвалять Тебя; ты сам внушаешь ему наслаждение в Твоей хвале, ибо Ты сотворил нас для того, чтобы мы шли к Тебе, и наше сердце пребывает в тревоге, пока не найдет покоя в Тебе».

Но без помощи Божьей человек не может найти этого покоя. «Кто мне дает, – восклицает Августин, – успокоится в тебе? Кто сделает, чтобы ты сошел в сердце мое и наполнил его успокоением, чтобы я позабыл мое зло и объял Тебя, мое единственное благо? Что ты для меня? Сжалься надо мною и дай мне возможность выразить это словами! Что я дал Тебе, чтобы Ты повелел мне любить Тебя, и гневаешься на меня, и грозишь мне ужасными бедствиями, если я не буду любить Тебя?

А разве не любить Тебя уже не малое бедствие? Скажи же мне по милости Твоей, Господь Бог мой, что ты для меня? Скажи душе моей: Я спасение твое. Скажи так, чтобы я слышал. Вот я стою пред Тобою, Господь мой, и прислушиваюсь к Тебе. Отверзни уши мои и скажи душе моей: Я спасение твое».

Августин нашел свое спасение не только в религии, но и в философской системе платонизма. Философия Платона внушила Августину твердую уверенность в возможности дойти до истины, но указала ему также и самый путь к ней. Августин был непосредственно знаком с диалогами Платона, и можно судить по догадкам, черпал широко и из другого источника Плотина, которому был многим обязан.

Посредником между последним и Августином был римский ритор Викторин – переводчик Плотина, учитель многих римских сенаторов, философ и вообще энциклопедически образованный человек. Викторин был до старости поклонником и защитником языческих богов, столь популярных среди римской аристократии того времени, но затем принял христианство и стал предшественником Августина в применении философской комбинации Плотина к христианскому богословию.

Августин в Милане близко сошелся со старцем Симплицианом, который, в свою очередь, в бытность в Риме отлично знал Викториана, и от Симплициана Августин, по-видимому, и узнал о Викториане и его сочинении, Платонизм сделал Августина способным к отвлеченному мышлению, которое, по его признанию, ему долго не давалось. Он долго не мог представить себе «сущее» иначе, как материально, т.е. ограниченным в пространстве и осязаемым.

Платонизм ввел в мир идей и вечной мудрости, постигаемый разумом. В платонизме нашел Августин и заимствовал из него философские доводы в пользу основного условия христианской веры – бессмертия души. Доказав вечность разума, Августин выводит отсюда бессмертие души, в которой живет разум.

В душе Августина с удивительной тонкостью сплетены в единое целое два начала – разум и вера. Он долго держался мысли о согласии разума и веры. В сочинении против академиков он говорит: «Никто не сомневается, что двойная сила влечет нас к знанию: авторитет и разум. Что касается меня, то я намерен нигде не отступать от авторитета Христа, ибо я не знаю более высокого.

Но к этой истине мы должны стремиться с помощью тончайшего разума, ибо я уже сознаю, что нетерпеливо желаю познать истину не с помощью только веры, но также и разумением, и я уверен, что найду у платоников то, что не противоречит нашим таинствам». А в сочинении «О порядке» Августин призывает тех, кто не в состоянии видеть порядка и гармонии, установленных в мире Провидением, обратиться к философии, которая и приведет их к этому сознанию.

Кто же не способен к ее изучению или слишком ленив для этого, или кого от нее отвлекают другие дела, тот пусть опирается на веру. Замечательным свойством учения Платона, замечает Августин, была неразрывная связь познания с этическим усовершенствованием. Последнее было как бы необходимым условием первого. Августин вполне усвоил себе эту точку зрения. Разум определяется им, как деятельность души, во время которой она сама по себе, без посредства тела (т.е. чувств ощущений), узревает истину.

Поэтому тот, кто хочет мыслить и познавать, сосредоточивается в самом себе. Оттого «уединение», т.е. отдаление от мира, является предварительным условием познания сущности вещей. Оттого, сказано у него в другом месте, только нравственно чистый дух достигает познания.

Эту взаимную связь успехов в познании и в нравственном житии Августин возводит в «божественный закон, вечный и нерушимый, и начертанный в душе мудрых: пусть они знают, что они должны быть тем лучше и возвышеннее в жизни, чем совершеннее они разумом постигают и тщательнее в жизни хранят божественный порядок. Таким образом, этот порядок возлагает на тех, кто желает его познать, обязанность следовать ему в двух направлениях – как в жизни, так и в науке».

В сочинении «Об истинной религии» Августин совмещает в себе философа и христианина и верит в возможность примирения учения Платона с учением церкви. И хотя Августин и порвал с язычеством, но он продолжал руководствоваться языческой философией. Это была эпоха одновременной веры в религию и в философию, вера во взаимодействие откровения и разума, стремление идти к нравственному совершенствованию обоими путями – философским и христианским, погружением мысли в идею абсолютного и вознесением сердца в молитве к Богу.

Постепенно из античного мудреца в жизни Августин превращался в христианского отшельника, умершего для жизни. Всякая забота о мирской суете стала для его безмятежного духа помехою. Все больше и больше его манило не погружение разума в созерцание абсолютного бытия, а отречение от земного бытия, которое можно назвать было смертью при жизни. Все больше развивается в нем склонность к аскетическому принципу и мировоззрению.

К этому аскетическому мировоззрению Августин был подготовлен всем ходом своего предшествующего развития. По всей видимости, если рассмотреть развитие мировоззрения Августина и ему подобных, то можно сделать вывод, что глубоко ошибаются в своем неведении те, кто выводит христианский аскетизм из материалистических, так называемых экономических причин: тягости податей, давление государства, отчаяние трудящихся масс, рабство и т.п. Не в материализме эпохи тут дело, оно гораздо глубже, и причины надо искать в идеализме личности. Ведь не те проповедовали отречение от собственности, которым нечего было терять, а те, кто видели в своей собственности помеху духовному совершенству. В России, например, сторонник подобной теории Л.Н. Толстой и др.

Интересно
Все этические учения того времени, поскольку они были основаны на идеализме, проповедовали отречение от мира и борьбу с ним. Аскетическое настроение, глубоко охватившее древний мир на склоне его жизни, черпало свою силу преимущественно из трех источников: из дуалистического мировоззрения древнего Востока, в Зороастровой религии, из идеализма греческой философии, и из евангельского призыва человека к новой жизни в Божьем царстве.

Отрешение от мира, которому научила Августина философия чисто духовного свойства: оно заключается в предпочтении явлениям чувственного мира реальных сущностей идеального мира, познаваемого разумом. Поэтому он ради свободы духа своего ставит себе зарок не желать, не искать и не брать жены. Он считает: цепляться за низшие блага недостойно мудреца.

Но вместе с тем, не египетское отшельничество и не современное ему монашество не привлекают Августина, его идеал апостольское общежитие, как оно описано в Деяниях Апостолов. Именно это житие он старается привить своим примером африканскому духовенству. Не о том заботится он, чтобы увлечь большие массы людей из мира, собирая их в монастырях, а более о том, чтобы вдохнуть в духовенство дух аскетизма и подвижничества, поднять его над миром и сделать его способным руководить мирянами на пути к «царству Божию».

Бегство от мира заключает в себе, главным образом, две жертвы, приносимые человеком усвоенному им идеалу – отречение от собственности и от семьи, или вообще «воздержание». Поэтому идеалом для Августина выступают Иерусалимские христиане, которые прежде завели у себя общее имущество или коммунизм.

Коммунистические идеалы, как мы знаем, возникли не на древнехристианской почве, а проникли туда из языческого мира по мере сближения христиан с классической литературой. Так они появились частью под влиянием мифа о золотом веке, разрабатываемого поэтами, частью под влиянием учения Платона и кинической философии.

В смежной области между христианскими и философскими вожделениями на почве гностицизма выступил горячий приверженец коммунизма, молодой Епифаний, который нам известен благодаря Клементу Александрийскому.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)