Экономическая социология античности

Исследованием экономики античности занимались многие социологи и историки, среди классиков социологии можно назвать Макса Вебера, его работы «Римская аграрная история и ее значение для государственного и частного права» (1891), «Социальные причины падения античной культуры» (1896), «Аграрная история древнего мира» (1909), «История хозяйства» (1919) получили широкую известность и признание.

Интересно
Среди отечественных ученых можно назвать петербургских историков А.И. Тюменева («Очерки экономической и социальной истории древней Греции», 1920), И.М. Кулишера («Очерк экономической истории Древней Греции», 1925), М.И. Ростовцева («Общество и хозяйство в Римской Империи», 1925) — обратите внимание на то, как озаглавлены эти работы: совсем в духе экономической социологии.

В неоклассический период развития социологии Карл Поланьи обращался к этой теме в работе «Торговля и рынок в ранних империях» (1957). Интересны работы Мозеса Финли «Хозяйство и общество Древней Греции», «Античное хозяйство» (1973).

Среди современных ученых можно назвать Яна Морриса и его работы «Экономическая социология древнего мира Средиземноморья» (2005) и др.

В целом можно сказать, что материала с избытком — сложнее разобраться с ним социологическим образом. Но все же мы рискнем, хотя и не будем приводить все это огромное количество фактов — в этом нет нашей задачи (надо же оставить что-то и историкам экономики). Мы начнем с определения социального основания античной экономики.

Античное общество и его культура создали основу того, что мы называем европейским обществом и цивилизацией. Оно очень близко нашему современному обществу — по сравнению с примитивными, — особенно римское общество с его городами и государством, многоэтажными домами, театрами, стадионами, освещением улиц, водопроводами, средиземноморской кухней (то, что сейчас называется правильным питанием, заимствовано у римлян) и т. д.

Да и в области идей и ценностей два «чудака» — Платон и Аристотель — заложили основы нашего современного мышления.

Но вот экономика античности — совершенно другая, совсем не похожая на нашу рыночную экономику. Вот пример: война в гомеровской Греции — это дело не политическое (в нашем смысле слова), а экономическое, ведь завоевание — самый благородный вид заработка.

Прежде чем начать рассуждения о влиянии античности на современное общество, давайте сначала посмотрим, чем античность отличается от примитивных обществ.

Безусловно, самой значимой и определяющей чертой античности, в отличие от примитивных народов, была оседлость, т. е. все примитивные общества — это кочевые общества, у них были лишь временные стоянки, а в Древнем мире (задолго до появления античного мира греков и римлян, приблизительно 10 тысяч лет назад) появились постоянные поселения (сначала деревни, а потом города, и вот новость — города-государства античности).

Поселение означало новый тип культуры (Спенсер считал, что вообще культура и религия возникают только с возникновением оседлости, но мы не будем так категоричны) и отношений, появилось новое социальное пространство жизни человека и общества.

Это социальное пространство означало изменение как мышления (примитивные религии сменил политеизм), так и хозяйствования (основным видом хозяйства стало земледелие).

Но вскоре появилась и соответствующая этому новому пространству жизни новая система социальных отношений — разделение труда, выделилось скотоводство, и еще ремесло (гончарное, кузнечное, ткаческое, плотницкое.

Вот вам пример: 3000 лет назад в Египте были известны все плотницкие инструменты, за исключением рубанка, но продукты ремесла, которые можно увидеть в музее древностей Каира, по нашим меркам, — очень посредственные), и еще торговля и т. д.

Хотя непосредственными социальными единицами древнего хозяйства являются домашнее (семейное, родовое) хозяйство и родовая, а затем и соседская, община, в социальной организации хозяйства в Древнем мире возникают и новые единицы:

  • это государство с его собственностью, налогами, бюрократическим аппаратом;
  • это храмы и их хозяйство — зачастую именно они были центром сосредоточения денежных ресурсов (то есть эти храмы и были банками эпохи античности);
  • это города с их рынками и торговыми организации, их герои — купцы, с новым видом собственности — движимой собственностью (корабли, товары и пр.).

Карл Поланьи называет перераспределение основным принципом социальной организации древнего хозяйства в противовес реципрокности примитивного хозяйства. В Древнем мире возникает и иной принцип социальных взаимоотношений.

Земледелие и скотоводство, в отличие от собирательства и охоты, как более эффективные виды хозяйства, могут прокормить большее количество людей, поэтому есть экономическая возможность для использования дополнительной рабочей силы — рабского труда.

Как справедливо указывает А.И. Тюменев, «в связи с развитием скотоводства и земледелия, с повышением производительности труда, с использованием в широких размерах рабского труда уже в гомеровскую эпоху [XII—VIII вв. до н. э.], еще в условиях родоплеменного быта, наблюдается значительное имущественное неравенство.

Хотя полной частной собственности на землю еще не существует и участки, находящиеся во владении представителей знати и даже царских родов, нарезаются из общественной земли и наравне с другими участками называются наделами (“клерами”), но уже эти наделы выделяются большим размером и лучшим качеством… Царь сверх того получает специальный участок — “теменос”.

Получая лучшие и более обширные участки, цари и представители знати располагали в то же время в лице рабов рабочей силой и могли с помощью рабского труда еще более расширять свои земельные владения».

Карл Маркс считал античный способ производства рабовладельческим, т. е. в рабстве он видел основополагающую черту этой социально-экономической формации. Мы можем с ним согласиться — именно рабство, или рабовладение, можно назвать самым удивительным социальным изобретением античности.

Ведь в этом заключается величайший прогресс античности по сравнению с примитивными обществами. Почему? Ведь кажется, что с моральной точки зрения рабство отвратительно. Успокойтесь — это нам оно таким представляется.

Приведу вам для примера некоторые точки зрения просвещенных философов Нового времени о черном рабстве: «Люди, о которых идет речь, черны от головы до пят, и нос у них до такой степени приплюснут, что жалеть их почти невозможно.

Нельзя себе представить, чтобы бог — существо очень мудрое — вложил душу, и притом хорошую, в совсем черное тело… Невозможно допустить, чтобы эти существа были людьми, потому что если бы мы их причислили к людям, то пришлось бы усомниться в том, принадлежим ли мы сами к числу христиан.

Недальновидные умы слишком преувеличивают несправедливость, причиняемую африканцам…» — и это говорит «отец демократии» Монтескье; а вот высказывание «отца марксизма» Гегеля о неграх: «Несколько иное значение для характеристики негров имеет рабство.

Негры уводятся европейцами в рабство и продаются в Америку. Однако их участь едва ли не оказывается хуже в их собственной стране… у негров нравственные чувства весьма слабы или, лучше сказать, совершенно отсутствуют».

Эта цитата взята из книги «Философия истории» 1822 г., примерно так же рассуждали и философы античности: «Некоторые люди — рабы, а другие — свободные граждане потому, что так назначено природой…

Правильно и справедливо, что одними следует править, а другие должны осуществлять правление, к которому они пригодны от природы; и коли так, власть господина над рабом тоже справедлива… властвование и подчинение не только необходимы, но и полезны, и прямо от рождения некоторые существа различаются [в том отношении, что одни из них как бы предназначены] к подчинению, другие — к властвованию», — рассуждает Аристотель в «Политике».

И еще одно замечание, уже самих рабов: хуже рабства только одно — быть наемным рабочим. Видите, понимание свободы как независимости совсем не присуще Древнему миру (да и Новому времени тоже) — там человек, чтобы чувствовать себя человеком, должен был быть включен в основные социальные структуры того мира — семью, дом, полис, государство.

Обособление индивида от группы не могло быть понято и принято, именно такого человека (а не невежду) греки называли «идиотом» (idiötes — буквально «отдельный», частный человек, не принимающий участия в политике).

Поэтому справедливость не понималась в современном смысле слова как индивидуальная справедливость, как свобода или права индивида вообще — справедливо свободным (гражданам, а не рабам) обладать свободой, а несвободные достойны только подчинения и несвободы.

Итак, рабство представляло более высокую ступень развития по сравнению с примитивными обществами потому, что рабство означало для человека, которого раньше точно убили бы (пленников-рабов в Древнем Египте поначалу стали называть «живые убитые»), получить драгоценную возможность сохранить жизнь (сначала в рабство брали только женщин, потом дело дошло и до мужчин); потому что рабство воспроизводило ситуацию ассимиляции чужого и часто чуждого человека в античном обществе и семье — представьте, чужой человек (часто и бывший враг) становился членом семьи — его римское название famulus.

Интересно
Рабство, которое появилось сначала вследствие долговых отношений, а потом и военных завоеваний, носило патриархальный характер (раб становился членом семьи и выполнял одинаковую работу вместе со всеми). Патриархальность служила принципом и семейной, и политической, и экономической организации.

Раб был в Древней Греции самым дорогим орудием — о нем следовало заботиться, а умелый раб, приносивший доход, вообще стоил целое состояние. Да и в I в н. э. рабу было обеспечено сносное пропитание — 1,5 кг хлеба и 0,5 литра вина в день.

Но, конечно, в римскую эпоху патриархальность исчезла, и рабство приобрело почти капиталистический характер, собственно оно и погубило потом античную экономику — свободные люди не считали труд своим занятием.

М.И. Ростовцев вообще считал, что рабовладельческой экономической системе античности было свойственно развитие капиталистических основ хозяйственной деятельности, причем задолго до расцвета Римской империи, еще в эпоху формирования эллинистических государств (V—IV вв. до н. э.), что уже в те времена оказывало существенное влияние на структуру социальных отношений.

По его убеждению, «характерный для греческих городов коммерческий капитализм, наблюдаемый там уже в IV в., достиг в эллинистических государствах такой степени развития, которая сопоставима с тем, что мы видим в экономической истории Европы XIX—XX вв.».

Развитие капиталистических отношений в древнегреческих городах-государствах, например, сопровождалось усилением классовой борьбы, затруднявшей «развитие здорового капитализма» и предопределившей упадок городов континентальной и большей части островной Греции.

«Внутренние распри, раздиравшие греческие города, — подчеркивает М.И. Ростовцев, — все более принимали характер исключительно социальной и экономической борьбы.

Главной целью этой борьбы было не повышение производительности труда путем улучшения его условий и создания средств для регулирования отношений между трудом и капиталом, а передел собственности, который, как правило, достигался насильственными революционными методами.

Старинный лозунг этой борьбы — раздел земельной собственности и отмена долговых обязательств…» Важной чертой развития эллинистического коммерческого капитализма была возрастающая роль новой техники и прогресса технологий в хозяйственной жизни, их активного использования и в сельском хозяйстве и в ремесленном производстве (поначалу лишь частично базировавшихся на рабском труде).

Жители древнегреческих городов-государств «впервые освоили способ массового производства товаров, рассчитанный на неограниченный рынок сбыта, основали банковское и кредитное дело и сумели не только установить и ввести в обиход основные правила морской торговли — так называемое Родосское морское право, — но также положили начало развитию единого гражданского права, которое действовало на всем пространстве эллинистического мира».

Все эти капиталистические новшества к тому же сопровождались попытками создания унифицированной стабильной валюты (проявившимися в желании четко определить ценностные соотношения различных денежных единиц разных стран) и увеличением поддержки коммерческого капитализма властями, использовавшими его для решения внешнеполитических задач (что вполне позволяет Ростовцеву сравнивать экономическое развитие древнегреческих городов-государств с монархиями эпохи меркантилизма в Европе Нового времени).

Производство в античности уже по праву называется производством — это не собирательство примитивных обществ, а произведение продукта.

Первоначально земледелие развивается в долинах рек — не потому, что самое продуктивное, а потому что самое легкое для обработки, и 5 тыс. лет назад египтяне уже сеяли пшеницу и ячмень. Та-мери — «Земля мотыги» — так называли египтяне свою страну; заниматься земледелием можно было при помощи примитивных орудий — мотыги и корзины для переноски земли.

Но уже в эпоху Древнего царства египтяне создали сложную систему ирригационного земледелия и научились ее поддерживать в порядке. Разве не нужно было для такой сложной работы государство? Древние греки научились выращивать не только пшеницу (как египтяне, а также овощи и фрукты), но и виноград, и оливки.

Соответственно, появились вино и масло. Основной производственной единицей в сельском хозяйстве Греции V—IV вв. до н. э. был небольшой участок земледельца (3—5 га), возделываемый трудом членов семьи, которым могли помогать 1—2 раба; обычно использовалось двухполье.

Виноградники представляли собой совершенно другой тип агрикультуры — если для пшеницы требовалось переходить с поля на поле, то для лозы как раз требовалось обратное: кропотливо из года в год на одном участке ухаживать за растением.

Вот так, считается, и появилась частная (родовая) собственность на землю: если поля можно было содержать в общинной собственности, то виноград — уже нет. В Римской империи совершенствовались старые орудия производства и появлялись новые — коса, борона, серп, виноградный винтовой пресс. Появились даже сложные орудия труда — колесный плуг.

Основным типом сельскохозяйственного предприятия была вилла площадью 100—400 югеров (25—100 га) с несколькими десятками рабов. Эти виллы вели многоотраслевое хозяйство, в котором сочетались полеводство, скотоводство, виноградарство.

Получило развитие и ремесленное производство, в котором активно использовался труд как рабов, так и свободных наемных работников. Если простые крестьянские домохозяйства могли обойтись домашними рабами или сезонными работниками-батраками, то крупные хозяйства не могли без постоянного найма сторонних лиц.

И уже в Древней Греции труд наемных работников активно использовался. Как отмечает И.М. Кулишер, «в гомеровскую эпоху мы уже находим таких работников — “демиургов”, т. е. работающих для “демоса” (народа), для сбыта.

Это, по-видимому, первоначально кочующие люди (“kletoi broton”), не имеющие собственного домохозяйства и живущие путем продажи своих или своей рабочей силы, применяемой к обработке получаемого от заказчика сырья…»

Причем «в число демиургов-ремесленников входят, следовательно, и представители умственного труда. Но они — жрец, певец, врачеватель — первые представители труда, нанимаемого потребителем, у всех первобытных народов. Они выделяются из массы работающих в собственном хозяйстве лиц, они первые, кто работает для всего племени и получает от него вознаграждение.

К ним здесь присоединен строитель, плотник, работник по дереву — все это одно и то же лицо; но гомеровский эпос знает и кузнеца, кожевенника, гончара.

Те же ремесленники изображены на старинных вазах… Область каждого из них весьма широка — разделения труда еще почти совсем нет, одно и то же лицо (как это было и в раннем средневековье) выполняет самые разнообразные промышленные работы».

Процесс разделения труда сравнительно быстро привел к углублению специализации, появлению отдельных ремесел и ремесленников, специализирующихся исключительно на каком-либо одном занятии. Ремесленники становятся значимой социальной группой.

Уже «у Аристофана [V в. до н. э.] ремесленники являются одной из пяти групп, на которые он разбивает все население, различая земледельцев, торговцев, ремесленников, метеков [переселенцев] и приезжих (иностранцев, съезжавшихся к празднику в честь Диониса) — вот и весь народ».

Однако с развитием ремесленного производства труд рабов в античной производственной системе стал использоваться все более активно, превратившись в основу производства эпохи античности. Хотя труд рабов и был менее производительным, чем свободного работника.

«Таким образом, рабы, — подчеркивает Кулишер, — несомненно, составляли важную рабочую силу в промышленности, работая в мастерских в качестве наемных рабочих или открывая их за счет своего господина или даже за собственный счет…»

Интересно
Все сводится к «использованию владельцем рабов рабочей силы последних для промышленных целей одним из трех способов: или устраивая собственную мастерскую, или предоставляя им устраивать таковую (с уплатой оброка), или, наконец, отдавая рабов внаем другим лицам».

Отсутствуют данные, подтверждающие наличие конкуренции между ремесленными предприятиями, использовавшими труд рабов и свободный труд, по крайней мере в эпоху эллинизма.

Свидетельством возраставшей в эпоху античности роли труда рабов в развитии производства также является постепенно растущее презрение в античном обществе к труду как таковому (и прежде всего труду физическому). «Мы имеем основание предполагать, — отмечает Кулишер, — что во взглядах на физический труд произошла постепенно перемена.

В древнейшую эпоху физический труд считался достойным царей и даже богов… Несвободных работников еще немного, свободные же демиурги пользуются почетом — певцы, врачеватели, жрецы, ремесленники разного рода, плотники, кузнецы — все они вызывают к себе уважение, ибо они знают и умеют то, что другим неизвестно». Постепенно общественное мнение в эпоху античности трансформируется.

«Всякая работа ради заработка, ради дохода, работа для других, всякое общение с рынком, — все это противоречило гражданской добродетели… Хозяйство, построенное на труде рабов и ремесленников-иностранцев, — подчеркивает Кулишер, — не могло выработать иной идеологии, кроме как презрения к труду — полноправные граждане им фактически мало занимались.

Но, с другой стороны, во многих городах существовали наряду с рабами и метеками, работавшими в промышленности, и полноправные граждане-ремесленники. Отсюда — колебания во взглядах на труд, стремление во многих случаях добиться его признания».

Однако «для философов во всяком случае идеалом является безделье. Праздность — родная сестра свободы, — цитирует Диоген Лаертий слова Сократа».

Социальное сознание римлян и греков существенным образом отличалось от социального сознания современных людей, вся их жизнь была связана совместной жизнью с богами. В нашей жизни боги трансцендентны непосредственному бытию человека, им предоставлено особое место, где-то вне обычной жизни.

Повседневная жизнь греков и римлян представляла прямое «сожительство» (сосуществование) с богами — к ним относились домашние боги (пенаты), городские, имперские и т. д.

С ними следовало советоваться, вступать в отношения обмена (посредством жертвоприношения), благодарить их, опять прислушиваться к ним и т. д. Всякие гадания (ауспиции — буквально: глядеть, как полетит птица, или как «священные» куры клюют зерно, и есть ли в этом какой-либо знак), предсказания, невероятные чудеса — все это не просто занимало римлян, но и служило руководством к действию.

Все отношения производства или ремесла были опосредованы всякими обращениями к богам — Вебер посчитал, что римский крестьянин перед севом «имел разговоры» о будущем с 12 различными богами, которые могли поспособствовать в урожае.

Собственность в античности разделяется на недвижимую и движимую. Земля как основное средство производства находится теперь уже в собственности рода, ее нельзя продать — она переходит по наследству, а община сохраняет лишь собственность на второстепенные земли — пастбища и т. п.

В собственность — и вот эта была уже новоизобретенная частная собственность — теперь можно приобрести и человека: instrumentum vocale (говорящие орудия — рабы), instrumentum semivocale (животные), но есть вещи в виде движимой собственности — корабли.

Для этого потребовалось другое чудесное изобретение античности — римское право, оно предполагало, что можно теперь суду не рассматривать каждый случай в отдельности, а применять уже готовые общие юридические нормы.

Интересно
Распределение в античности все больше подчинялось принципу семейной организации общины, что вело к неравенству между родами. Возникает право наследования, т. е. распределение становится правовым, хотя старые элементы равного общинного распределения остаются (например, традиция общих обедов в Спарте).

Впервые в Древнем мире распределение включает и перераспределение — государство через налоги (отдаваемые обычно на откуп) имеет экономические средства и активно влияет на экономику.

Государство, ведя все более активную военную деятельность, постепенно подчиняет экономику своим требованиям, структура хозяйства теперь соответствует политической структуре (Древний Рим уже не выращивал зерна, а специализировался на производстве вина и оливкового масла, закупая зерно в колониях).

Впоследствии, как только развалилась политическая структура, экономика Древнего мира не смогла перестроиться, что привело к общему упадку. Для Древнего мира характерно неравное потребление и возникновение социального расслоения. Потребление уже стало средством демонстрации социального неравенства.

Расслоение шло на бедных (рабов, разорившихся общинников, переселенцев и т. д.) и богатых (старая земельная аристократия и новая торговая прослойка). Социальное перемещение стало более быстрым, новые экономические силы стали способны менять общество посредством политической борьбы.

Обмен, хотя и не являлся базисом экономики Древнего мира, играл большую роль в экономических отношениях. Возник новый социальный класс — торговый слой — люди, своим трудом и способностями к коммерции сумевшие создать значительные капиталы. Эти люди, наряду с основными классами рабовладельцев и рабов, сыграли весьма существенную роль, например, в формировании и развитии Римской империи.

Коммерческая карьера этих людей, как указывает М. И. Ростовцев, «начиналась с того, что они помогали государству, включая союзнические города, извлекать доход из доставшейся ему обширной недвижимости пахотных земель, рудников, лесов, богатых рыбой водоемов, домов и лавок.

Во время завоевательных войн такие дельцы снабжали войска провиантом, одеждой и вооружением; у полководцев, командиров и рядовых солдат они скупали военную добычу; во время походов поставляли солдатам всевозможные товары.

По окончании войны они использовали полученные таким образом деньги, чтобы сделать своими должниками союзников и подданных Рима, царей и целые города; в провинциях они брали в откуп налоги и другие источники государственного дохода; все большее число этих людей переселялось в провинции и, становясь ростовщиками, купцами, сельскими хозяевами и скотоводами, владельцами жилых домов и лавок, принимало деятельное участие в высокоразвитой коммерческой жизни Востока».

Именно деятельность этого «класса капиталистов», сопровождавшая захватнические войны Древнего Рима, обеспечивала стабильный приток рабов, товаров, денег, тем самым постепенно формируя экономическую основу для относительной социально-политической стабильности и многовекового господства Римской империи.

Лишь немногие представители этого нового социального класса становились крупными государственными чиновниками и сенаторами Рима.

Большинство из них формировали верхушку городской общины, оказывая существенное влияние на систему управления и социальные отношения в городах и провинциях Римской империи посредством использования своих крупных капиталов для инвестиций в высокодоходные и, по тем временам, высокотехнологичные виды экономической деятельности.

Прежде всего — в сельскохозяйственное производство («В этом деле они, — как отмечает М.И. Ростовцев, — могли опираться на греческие справочники по научно-капиталистическому ведению сельского хозяйства, которые стали общедоступным чтением в Италии, с тех пор как были переведены с пунийского на латынь»), городскую недвижимость, а также в ростовщичество и ремесленное производство.

Важнейшим источником роста капиталов в Римской империи была внутренняя (внутри- и межпровинциальный товарообмен) и внешняя торговля. Торговые связи Древнего Рима «носили всемирный характер».

Внешнеторговые интересы Рима простирались до Индии и Китая, приняв форму устойчивых межцивилизационных экономических связей. Причем внешняя торговля строилась на экспорте и импорте не только предметов роскоши, но и продукции сельского хозяйства, а также промышленных товаров.

Государство всемерно поддерживало все виды торговли. Свидетельством тому является разветвленная сеть хорошо обустроенных государственных дорог (некоторые из них сохранились до сих пор), конкуренцию которой по протяженности, качеству строительства и обслуживания могла составить, пожалуй, лишь дорожная инфраструктура Древнего Китая.

Вместе с торговлей, а также благодаря экономической роли государства, в Римской империи возникло денежное хозяйство. Собственность получила абстрактную форму выражения — деньги.

Вместе с ними развивался заемный капитал (деньги давались в рост под проценты, возникали отношения залога земли, движимого имущества и т. д.). «Банковское дело, — писал М.И. Ростовцев, — пришло на Запад из Греции и с греческого Востока, и во главе банков Италии и провинций стояли большей частью греки.

Одними из главных причин успешного развития банковского дела были сохранившееся в Римской империи хождение монет, принадлежавших разным денежным системам, а также нехватка чеканной монеты, — обстоятельство, из-за которого введение безналичных расчетов как в денежных, так и в товарных сделках было не только желательно, но просто необходимо».

Но деньги не стали основой экономики Древнего мира — большинство хозяйств продолжали существовать вне денежной системы. В конце концов древняя экономика оказалась под сильным влиянием государства, и политика переделала экономику на свой лад.

В Римской империи война, доставлявшая ббльшую часть рабской силы, подкосила хозяйство. Рабы были дешевы, рабское хозяйство вело к упадку техники обработки земли (в эпоху начала Рима техника обработки земли была выше, чем в эпоху упадка).

Труд стал считаться уделом низших, в результате чего свободные трудящиеся классы превратились в плебс, требовавший «хлеба и зрелищ», и государство вынуждено было их содержать, даже военных стали вербовать среди варварских племен. Сельскохозяйственное производство сосредоточилось в неэффективных огромных латифундиях (площадью иногда до 20 тысяч га).

Скоро их хозяева уже не хотели заниматься управлением хозяйством, возник колонат — система аренды земли; хозяев уже интересовало не дело, а лишь деньги в виде арендной платы.

Этот факт, как полагает большинство исследователей хозяйства и общества эпохи античности, также повлиял в итоге на упадок Древнего мира, хотя его остатки (Византия) существовали вплоть до эпохи Возрождения в Европе.

Но в чем причина упадка самой Римской империи? Эндогенны или экзогенны все же причины ее заката? Знаменитый французский историк Ф. Бродель (ряд важных для изучения хозяйства и общества теоретико-методологических идей и объяснительных конструкций которого мы рассмотрим в следующих параграфах), изучавший античный мир на примере римской Галлии, полагает, что Галлии, как и Империи в целом, был нанесен удар не столько извне (нашествие «полчищ» варваров), сколько изнутри (изменения социально-экономических условий развития).

Интересно
Поиск какой-либо одной причины упадка Римской империи — бесперспективное занятие. Объяснить, как было принято ранее, причину ее упадка только сменой способа производства — рабовладельческого на феодальный, заменой раба сервом (крепостным крестьянином) — нельзя, поскольку с закатом римской Галлии подобные перемены были еще далеки от завершения.

Перемены в экономической системе Галлии произойдут только в эпоху Каролингов (VII—X вв.) («да и тогда они не будут бесповоротными»). Распад империи нельзя объяснить исключительно экономическими причинами, его нужно прослеживать одновременно в плане политическом, экономическом, социальном и культурном.

По поводу Империи как экономической реальности, как специфической системы весьма устойчивых социально-экономических связей (от которого зависела и судьба одной из римских провинций — Галлии) Бродель замечает, что она сохранится по крайней мере до VIII или даже до IX в. «Рим… как экономическая реальность, — подчеркивает Бродель, — надолго пережил политический крах Империи».

Однако «Рим сохраняется не только в виде экономического уклада, — продолжает ученый, — и в конечном счете не только этот уклад поразителен. От римского общества остались иерархия, не менявшаяся еще много столетий, и адская система рабовладения.

Надо ли говорить о римской культуре, о той латинской традиции, что дошла до наших дней? До сих пор вся Европа и Франция — географический центр Европы — не могут освободиться от влияния римского наследия».

На самом деле речь идет не об одномоментном крушении, как долгое время было принято считать, а о постепенном, многовековом (структурном) регрессе античного мира, и именно в нем Бродель видит основную причину нарастающего опустошения Римской империи и ее краха.

Если в общих чертах принять за пик расцвета римской Галлии 150 г. н. э., а за низшую точку в развитии каролингской Галлии — 950 г., то, полагает Бродель, можно провести от 150-го к 950 г. прямую нисходящую линию, которая, конечно же, не воспроизводит в точности протекающий в неизменном ритме экономический упадок римской Галлии и — шире — Римской империи, но отражает некую общую тенденцию, откат назад в развитии Франции и Западной Европы (если не считать незначительных улучшений с VI по VII в. и между концом VII и серединой IX в.).

Как объяснить эту многовековую конъюнктуру, многовековой экономический спад? Найти однозначное объяснение достаточно трудно, поскольку даже если такое объяснение сформулировать, то оно, в свою очередь, породит массу других проблем и вопросов, которые тоже потребуют таких же однозначных ответов.

Поэтому, говоря о длительном упадке античного Рима, следует иметь в виду, что этот процесс — общая тенденция, описать которую легче, чем ее объяснить. Римская империя, как политическая реальность, была постепенно разрушена ударами извне и изнутри.

Интересно
Извне — постоянным, все усиливавшимся натиском варваров. Впрочем, их мощь не следует преувеличивать, так как их численность была незначительной (по сравнению с населением Империи и, в частности, римской Галлии — племена от 20 000 до 100 000 человек против многомиллионного населения римской Галлии и Империи).

Варвары — лишь один из факторов, повлиявших на постепенное ослабление политической мощи и разрушение экономической структуры Римской империи. Куда больший удар Империи нанесли беспорядочные, все усиливавшиеся волнения, охватившие крестьянские массы.

Эти постоянные волнения были одновременно и причиной ослабления Империи, и следствием начавшегося экономического спада, а также политического и социального кризиса. Волнения усиливались прямо пропорционально ухудшавшемуся положению крестьян, рабов и колонов.

Рабочая сила делалась все большей редкостью, и крупные землевладельцы (potentes) старались силой удержать ее в своих многочисленных, обширных и мощных хозяйствах (villae).

В римской Галлии положение ухудшалось еще и тем, что, по-видимому, у кельтов рабство практиковалось меньше, чем у народов Средиземноморья, что, естественно, вызывало все более интенсивное сопротивление распространению и расширению, как правило, за счет земель окрестных мелких собственников, галло-римских вилл.

В период расцвета римской Галлии рабы составляли, вероятно, около 1/3 всего населения этого региона. Таким образом, все более успешные набеги варваров сотрясали общество, отнюдь не отличавшееся крепким здоровьем, все более и более ослабляемое усиливавшимися (особенно с III в. н. э.) крестьянскими волнениями.

Успешность набегов объясняется еще и тем, что варвары уже не те, какими они были во времена Тацита. Они, благодаря контактам с материальной культурой римлян, смогли существенно продвинуться вперед в развитии.

Причем многие варвары, служившие в римской армии, стали гражданами Римской империи, что также стало благоприятным условием для процесса взаимопроникновения варварских народов и народов Римской империи. (Как справедливо отмечал знаменитый историки географ А. Пиренн, варвары варваризировали Империю).

Западная Римская империя как политический субъект исчезла, но Рим в виде экономического уклада, социальной иерархии, системы рабовладения, культурной традиции продолжал существовать еще много столетий, что не позволяет нам говорить об одномоментной гибели римской цивилизации (античного мира), и что, безусловно, сказалось на истории экономических, политических, социально-иерархических, культурных структур Западной Европы эпохи Средневековья.

В качестве одного из возможных объяснений длительного заката Римской империи Ф. Бродель предлагает рассмотреть (вполне, как представляется, вписывающуюся в броделевские теоретико-методологические изыскания) теорию Ф. Сиго, который полагал, что причиной благополучия и подъема Рима были его завоевательные войны, позволившие ему распространить свои latifundia и рабский труд.

Однако рабовладение было двигателем с постепенно снижавшейся мощностью, который действовал в длительной временной протяженности подобно «взрыву» большой силы. Когда завоевательная активность снизилась, рабовладельческую систему охватил кризис, который продлился чрезвычайно долго (вплоть до IX—Хвв. н. э.).

Итак, античная экономика закончила свое существование, причины ее краха многочисленны и неоднозначны, как справедливо считали Вебер и Бродель, но в то же время античная экономика — первый шаг на пути к становлению современного господства экономики, именно тогда появилась торговля и рынок, тогда государство научилось хозяйствовать, тогда деньги превратились в самый эффективный инструмент хозяйства, и тогда же появились и некие формы протокапитализма, которые расцветут в Европе уже в эпоху позднего Средневековья, навсегда изменив систему социально-экономических отношений и в этом регионе, и в рамках глобальной экономики.

В этом античность через века протягивает свои руки и дотягивается до высоты современной экономики. Хоть мы причисляем античность к традиционным обществам, но нам она гораздо ближе, чем примитивные общества охотников и собирателей, да и по времени — по сравнению с многотысячелетним примитивным состоянием — античность есть мгновенная яркая вспышка на историческом горизонте, которая почти угасает в эпоху темного Средневековья.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)