Достоверность

У Витгенштейна есть специальная работа «О достоверности», в которой он подробно рассматривает эту проблему и приходит к весьма своеобразным и интересным выводам.

Для Витгенштейна обычный язык означает правильное словоупотребление. Но почему оно правильное? Потому, что все так говорят! А почему все так говорят? Потому, что такова природа языка. Говоря проще, потому что нас так научили говорить с детства.

Поэтому мы не сомневаемся и не можем сомневаться в том, что мы говорим вместе со всеми другими людьми. Кстати сказать, это совсем не новая мысль. Еще Платон в Тимее говорит: «Справедливо изречение, что затверженное в детстве куда как хорошо держится в памяти» (Тимей 26 б).

А Людвиг Витгенштейн утверждает: «Ну как может ребенок тотчас же усомниться в том, что ему сообщают? Это могло бы означать лишь то, что он не сумел научиться определенным языковым играм».

Это значит, что общество сформировалось таким образом, что некоторые вещи оно принимает как абсолютно достоверные, и эта достоверность закреплена в языке.

Во все эти вещи мы верим безоговорочно. Что это за вещи? Например, математические аксиомы и выражения: если две величины равны третьей, то они равны между собой и т.д.

На чем же основана наша вера? Ответ Витгенштейна звучит весьма парадоксально. Он говорит: «Трудность состоит в том, чтобы усмотреть безосновательность нашего верования».

Мы верим потому, что верят все! «Чтобы ошибаться, — говорит Витгенштейн, — человек уже
должен судить согласно с человечеством».

И далее следует фраза: «…если мы вполне уверены в чем-то, это означает не только то, что в этом уверен каждый порознь, но и то, что мы принадлежим к сообществу, объединенному наукой и воспитанием».

И еще: «…вопросы, которые мы ставим, и наши сомнения зиждутся на том, что для определенных предложений сомнение исключено, что они словно петли, на которых держится движение остальных (предложений).

Иначе говоря, то, что некоторые вещи на деле не подлежат сомнению, принадлежит логике наших научных исследований».

Но в таком случае, как может развиваться наука, как могут изменяться взгляды людей? Ведь эти изменения бесспорны. Витгенштейн это понимает. Он говорит: «Но представления о том, что разумно или неразумно, изменяются.

Были времена, когда разумным казалось то, что в другое время люди считали неразумным. И наоборот. Но разве здесь нет никакого объективного критерия?».

И тут же сам отвечает, правда, иносказательно: «Весьма умные и образованные люди верят в библейскую историю сотворения, тогда как, по мнению других, доказана ее ложность, причем аргументы вторых известны первым».

Витгенштейн, конечно, понимает, что бывают и расхождения во взглядах, и противоречия между ними. Но в конце концов побеждает тот взгляд, с которым соглашается большинство представителей данного сообщества. «В конечном счете знание основывается на признании».

Каково же в целом философское наследие позднего Витгенштейна? Его можно выразить в нескольких пунктах.

1. Это еще большее возвышение роли языка в философии. Философия вообще стала трактоваться как философия языка, а ее проблемы как чисто языковые проблемы.

2. Оказалось, что форма языка, которую Витгенштейн считал порождением форм жизни или форм человеческой деятельности, имеет исключительное значение для всего духовного, да и практического освоения мира человеком.

3. Обращение к обыденному языку как средству для решения философских проблем знаменовало радикальное изменение в понимании самой функции философии и содержания ее проблем.

Подобные поиски в самом языке критериев обоснованности философских проблем и их решений явились одним из выражений характерного для XX века разочарования в прежней философии.

Эта философия на протяжении двух с половиной тысяч лет не смогла прийти ни к какому общему мнению, не сумела достигнуть согласия ни по одному вопросу, не преуспела в решении ни одной проблемы.

Сейчас, казалось бы, неожиданно нашелся источник, из которого можно было почерпнуть и уверенность, и достоверность.

Это язык. В нем сконцентрирована и выражена мудрость бесчисленных поколений людей. Она не божественная, не абсолютная. Эта мудрость ограниченная, наша, конечная, относительная, человеческая, но это единственная мудрость, которой человек способен достигнуть.

Она выражает мнение сообщества людей, но оно для отдельного индивида является и высшим авторитетом. Мудрость тем самым принадлежит и индивиду как члену сообщества, а достижение знания и мудрости предстает как коллективное предприятие.

Оставалось недолго ждать, когда философы поймут, что не может быть единственной, или единственно-верной, концепции и окончательного общего согласия, что философия плюралистична и мозаична, как и тот мир, в котором мы живем.