Естественно-научный материализм XIX века

Одним из влиятельных идейных течений конца XIX — начала ХХ века, рожденных эпохой формирующегося капитализма и его политических революций, потрясших феодальные структуры Европы, был естественно-научный материализм.

Вряд ли нужно предварять изложение его основных положений анализом европейской политико-экономической ситуации этого времени, даже таким кратким, какой был предпослан мною представлению «первого» позитивизма: это стало бы простым повторением того, о чем уже было сказано.

Имеет смысл разве что еще раз подчеркнуть несколько принципиальных моментов: во-первых, противоречивость социально-политической ситуации в Европе в середине XIX в., сложность и пестроту политических структур, и — пожалуй, это самое главное — то, что в составе прежнего «третьего сословия» формируются и становятся все более массовыми слои образованных, и потому свободомыслящих людей (врачей, учителей, инженеров), притом, соответственно духу времени, достаточно сведущих, прежде всего, в естественных науках.

Вот у них-то, в первую очередь, и находили живейший отклик идеи естественно-научного материализма.

Да, собственно, идеи эти и рождались-то в головах наиболее активных представителей самого этого социального слоя, которые, кстати, по большому счету далеко не всегда были выдающимися мыслителями, философами в традиционном смысле этого слова, поскольку не только не создали оригинальных философских систем, претендовавших на постижение глубинных основ мироздания, но даже не стремились их создавать, считая это занятие бесполезным и потому пустой тратой времени.

Знакомясь с взглядами представителей этой школы, трудно избавиться от сомнения, а стоит ли вообще включать их изложение в учебное пособие по истории философской мысли.

Впрочем, нечто похожее я уже отмечал несколько раньше, когда представлял читателю труды «первых» позитивистов, которые были в немалой, если не в большей степени популярным изложением современных им научных достижений из областей математики, физики, химии, биологии.

И вот естественно-научный материализм… Разве это философия? — снова готов возмутиться читатель, уже знакомый с концепциями Платона, Аристотеля, Канта, Гегеля, Фейербаха и даже Маркса.

На эту реакцию я уже отвечал в главе о позитивизме, предлагая обратить внимание не столько на фактическое содержание сочинений О. Конта, сколько на мировоззренческий и идеологический смысл той трансформации мировоззрения, которая происходила в эту историческую эпоху в культуре формировавшегося промышленного общества, а потому и в понимании предмета и задач философии: именно социальный контекст придавал публикациям Конта и других позитивистов их мировоззренческое звучание.

Многое из того что было сказано тогда, имеет силу и в отношении этой школы, во многом, как мы убедимся, родственной позитивизму.

Большая часть текстов, принадлежащих перу ее представителей, тоже заполнена популярным изложением естественно-научного материала, изредка дополненного малосущественными рассуждениями скорее общего, нежели философского характера.

Продиктовано это тем же, что и у позитивистов, убеждением авторов, что подлинное, действительно ценное знание о мире (а это, как они считали, и есть мировоззрение в точном смысле этого слова) дают «позитивные» науки.

Подобно позитивистам, они боролись против «метафизики», и наилучшим средством ее ниспровержения считали распространение научных, и прежде всего медицинских, знаний.

Отношение к религии, кстати, было причиной их расхождений с позитивистской философской платформой: они не только не претендовали на то, чтобы занять «третью философскую позицию», якобы преодолевающую ограниченности материализма и идеализма, но и решительно осуждали такие попытки.

Поэтому они и не были только лишь популяризаторами научных знаний — ведь они, как-никак, трактовали данные естествознания в духе философского материализма.

Более того, совсем немного упрощая ситуацию, можно сказать, что естествознание с его действительными достижениями для них, как и для большинства их современников, как раз и было подлинным материализмом. Речь, таким образом, идет не о философских взглядах, которых «стихийно», не слишком задумываясь об этом, придерживаются ученые-естествоиспытатели.

Эти взгляды, конечно, бывают и материалистическими, и идеалистическими; немало среди ученых и верующих, которые к тому же принадлежат к разным религиозным конфессиям и даже к разным религиям.

Некоторые из ученых ни в какого Бога не верят, или вера их, мягко говоря, своеобразна и канонам той или иной религии не отвечает.

Большинство из них, пожалуй, предпочитают размытую агностическую позицию в вопросах веры, стараясь обходиться без Бога, когда занимаются своими профессиональными делами; но это не мешает им объявлять себя людьми религиозными и посещать церковь.

Таким образом, их мировоззренческие представления, как правило, не отливаются в четкую философскую систему и не превращаются в специфическую философскую программу.

Соответственно, даже ученые, специально интересующиеся мировоззренческими вопросами, не образуют особой школы в философии.

В типичном случае, насколько можно судить об этом по их высказываниям или эссе, они иногда примыкают к той или иной философской школе (а иногда — сразу к нескольким, причем даже с гордостью объявляют о своем «эклектицизме» ). Но историки философии, как правило, предпочитают говорить о том, какой философской ориентации в целом они придерживаются.

Эта тема становится важным предметом споров в общей идеологической борьбе, борьбе мировоззрений в тех условиях, когда в обществе к «позитивной» науке распространено глубокое уважение, и потому ученый становится авторитетом во всех делах человеческих.

В годы моей юности, например, в нашей стране было очень важно доказать, что И.П. Павлов, великий физиолог, и к тому же лауреат Нобелевской премии, был материалистом (хотя и ходил в церковь). Это придавало вес материализму как государственному мировоззрению.

Точка зрения, что выдающийся ученый-естествоиспытатель чуть ли не обязательно материалист, была в Советском Союзе чем-то вроде идеологической аксиомы, символом веры коммуниста…

Хотя это, конечно, далеко не так: к примеру, Томас Гексли примыкал к материализму, а Герман Гельмгольц — к кантианской идеалистической школе.

Так вот, представители естественно-научного материализма XIX в. отнюдь не были известны как ученые-естествоиспытатели; они занимались тем, что понимали под философией, тем, что считали своим главным делом, которое и принесло им известность, а в глазах современников даже составило их славу.

Их заботой была даже не столько разработка, сколько пропаганда, популяризация того, что они считали философией материализма. Они, как говаривали классики марксизма, были «разносчиками дешевого материализма».

И это не так уж и несправедливо — мне кажется, они сами могли бы согласиться с такой квалификацией, если только убрать из этой оценки оскорбительное для интеллектуала слово «дешевый».

Ведь сама трактовка ими материализма определила эту функцию «разносчиков», т.е. популяризаторов естественно-научного знания с материалистическим мировоззренческим акцентом.

Их материализм, еще раз подчеркну, не был общедоступным вариантом изложения принципов развитого, серьезного, так
сказать, «профессионального» философского материализма, который в истории философии все же встречается.

Да, конечно, такая философская позиция, с современной, и тем более с профессиональной философской точки зрения, является наивной.

Поэтому анализ воззрений ее представителей вполне уместен в этом учебном пособии, коль скоро его задача — представить важнейшие моменты истории современной западной философии в контексте западной культуры.