Догматизация марксизма и деформации в историко-социологической проблематике в 20-40 годы

Сложившаяся в дореволюционной России традиция историко-социологических исследований в известной мере сохранялась и в 20-х гг. Во всяком случае, социологи-марксисты того периода справедливо полагали, что критическое преодоление немарксистской социологии невозможно без знания ее основных положений. Отсюда активный интерес к работам М. Вебера, Г. Тарда, В. Зомбарта, Э. Дюркгейма, Р. Вормса и других западных социологов.

Условия гражданского кризиса, политического противостояния, экономической разрухи, мировой и гражданской войн сказались на деятельности ученых и на состоянии издательской базы. Например, количество публикаций на социологические темы сократилось в 1918 г. по сравнению с 1916 г. более чем в два раза, в 1919 г. падение числа публикаций продолжалось. Лишь в 1922 г. количество публикаций снова приблизилось к 1917 г.

После Октябрьской революции резко обострилось размежевание между социологами марксистами и немарксистами. Многие социологинемарксисты не желали примириться с ситуацией идеологического давления и в 1922 г. были высланы из страны. Разделение науки по классовому признаку и высылка известных социологов из России в конечном счете привели к свертыванию исследований по истории социологии, критический подход был заменен нигилистическим.

Последовательно осуществлялась линия на массовую пропаганду основ марксизма, создание кадровых и институциональных предпосылок для развития марксистски ориентированных исследований. Возрастает число публикаций марксистских работ — К. Маркса, Ф. Энгельса, К. Каутского, Ф. Меринга, Г. В. Плеханова, В. И. Ленина, П. Лафарга, К. Либкнехта и т. д.

Дискуссии о марксистской и немарксистской социологии. В центре теоретических дискуссий 20-х гг. находилась работа Н. И. Бухарина «Теория исторического материализма. Популярный учебник марксистской социологии», выдержавшая в СССР до 1929 г. восемь изданий.

Книга, написанная не без влияния энергетизма и организационно-теоретических воззрений А. Богданова, была первой попыткой систематического рассмотрения основных понятий и теоретического содержания исторического материализма и его отношения с социологией. Н. И. Бухарин утверждал, что исторический материализм является социологической теорией марксизма, которая выступает по отношению к философии как частная наука.

В первой половине 20-х гг. активно обсуждается вопрос о вкладе Г. В. Плеханова в развитие марксизма, а начиная с 1924 г. (после решения XIII партконференции о пропаганде учения В. И. Ленина), — вклад В. И. Ленина в развитие марксистской теории.

Была предложена и своеобразная вульгаризованная методология выявления социальных и гносеологических корней буржуазной философии и социологии, а классовая «нетерпимость» порождала весьма упрощенный способ их преодоления. Наиболее ярким примером может служить статья С. К. Минина в журнале «Под знаменем марксизма» с характерным названием «Философию за борт!». Аналогичные идеи в своих работах проводили В. (Р.-В.) Рожицын, И. К. Луппол, С. Б. Членов и др.

Резко сокращается число исторических работ, в которых сохраняется дух научной терпимости, и возрастает число тех, где господствует воинственная непримиримость. Если не считать сугубо комментаторских историко-пропагандистских сочинений целой плеяды «проповедников марксизма», то собственно историко-социологических работ в этот период было немного.

Отметим также работу С. А. Оранского «Основные вопросы марксистской социологии». Большая ее часть посвящена истории социологии, которая излагается достаточно объективно и взвешенно. Его классификация социологических направлений не несет ничего нового и в чем-то даже нарушает историческую последовательность развития упоминаемых направлений. Например, биологическое направление рассматривается следом за психологическим.

Однако доминирующей тенденцией в историко-социологических исследованиях этого периода стала классификация социологических работ по классовому признаку. Так, в статье В. Сергеева прямо говорится, что все течения современной западной социологии могут быть разбиты на три большие группы в зависимости от того, взгляды и интересы какого из трех основных классов современной Европы в них по преимуществу отражаются: пролетариата, буржуазии или мелкой буржуазии.

Тем не менее в эти годы многие исследователи считали, что «надо знать самый состав идей и факты их “самостоятельного” развития. В противном случае не будет самого объекта… исследования». Знание необходимо для критического анализа. В 20-е гг. публикуются работы С.И. Солнцева, В. Ф. Асмуса, С. А. Оранского, Р. Тележникова и др., подвергавших критическому переосмыслению историю и теоретико-методологическое состояние немарксистской социологии.

В выступлении основного докладчика В. Н. Максимовского было сказано, что работа социологической секции определяется по принципу «остатков» (т. е. все, что не входит в состав других секций, передается в социологическую секцию). Докладчик ставил задачу определить, что же такое социология и чем она должна заниматься.

Основной стержень полемики вращался вокруг проблемы соотношения исторического материализма и социологии. Одни, как, например, П. И. Кушнер, В. Б. Аптекарь, утверждали, что исторический материализм как теория общественного развития и есть общая социология.

Другие (И. П. Разумовский, А. Д. Удальцов) полагали, что следует быть очень осторожными в употреблении термина «социология», всячески подчеркивать ее классовый смысл и по возможности обходиться без употребления понятия «социология» в применении к историческому материализму, противопоставляя его «буржуазному социологическому методу». Подводя итоги обсуждения, В. Н. Максимовский согласился с тем, что термин «социология» в принципе и не нужен, хотя употреблять его можно.

Характер обсуждения весьма показателен для понимания дальнейшего генезиса марксистского обществознания, ибо речь в данном случае шла всего лишь о понятиях методологии и теории, но не о том, как эти методологию и теорию применять к исследованию конкретных проблем социальной жизни.

В результате углублялся разрыв между социологами-эмпириками, которые в то время зачастую использовали далекий от марксизма методологический и методический арсенал (от фрейдо-марксизма до энергетизма и рефлексологии), и марксистскими теоретиками, стремившимися «сохранить чистоту марксизма». Тем самым эвристический потенциал марксизма, который еще недавно позволял проводить серьезные социологические исследования применительно к российскому обществу, превращался в некую теоретическую икону.

Содержащиеся в марксистском подходе плодотворные идеи структурного и деятельностного анализа (ныне активно разрабатываемые в теоретической социологии постмодернизма), игнорировались в качестве исследовательской методологии. По существу вульгаризация и догматизация марксистской теории блокировали какой бы то ни было творческий поиск, научная методология замещалась системой идеологем.

Помимо того, не было и заметного прибавления профессиональных социологов. Имевшийся «кадровый потенциал» был распылен по различным областям обществоведения, да он и не обладал подлинной профессиональной подготовкой. Особенно наглядно это сказалось при введении социологического образования в вузах и школах в первые послеоктябрьские годы.

Уровень преподавания был настолько неодинаков, а зачастую так низок, что от затеи с преподаванием пришлось отказаться. Пришедшие в социологию кадры были в сущности заняты пропагандой марксизма, а точнее определенного набора догматов. Акцент смещался на идеологическую функцию обществознания.

Упрощение и догматизация охватывали само понимание человека, личности. Человек освобождался от «излишнего груза» индивидуальных переживаний, эмоциональной жизни и превращался в функцию «дела», средство созидания рационально организованного будущего. Лефовский теоретик О. Брик писал, что вопрос о том, как воспитывать людей («для нашего дела»), не означает перенесения центра внимания на человека как такового. «Формула Горького “человек — это звучит гордо” для нас совершенно не годна!».

Вульгаризация приводила, например, к утверждениям, будто индивидуальная квартира, семья и вообще личная жизнь — пережиток буржуазного прошлого. «Свой угол, своя мебель, своя семья… пролетариату, осознавшему свои классовые задачи, вся эта мещанская чертовщина совершенно не нужна. Она ему чужда, она враждебна его идеалам».

Отождествление человека с механизмом, машиной (аналогично суждениям французского философа первой половины XVIII в. Ж. Ламетри о «человеке-машине») было, конечно, предельным упрощением, крайностью вульгарного социологизма, позже объявленного «перегибом». Но принцип упрощения социальной реальности в обществоведческих работах 30-х гг. сохранился, изменив лишь форму.

И все же в 20-х гг. еще велась полемика, поддерживалась атмосфера дискуссий. В 30-х они прекращаются, расцветают догматизм и комментаторский стиль в обществоведческой литературе. На первый план выдвигается «учение товарища И. В Сталина». Отправным пунктом в этом изничтожении социологии стала полемика представителей официальной идеологии с группой «механицистов» во главе с Н. И. Бухариным и «меньшевистствующих идеалистов» во главе с А. М. Дебориным. Уже сам характер полемики, связанный с обвинением в антипартийной и раскольнической деятельности, достаточно ясно определил судьбу социологии.

Дискуссии рубежа 20-30-х гг. нельзя рассматривать иначе, как начало превращения обществоведения в инструмент пропаганды и апологетики «генеральной линии». Эти дискуссии были непосредственно использованы в политических целях и долгое время в советской литературе оценивались как «борьба за ленинский этап в философии и социологии».

Нравственная атмосфера, сложившаяся после этого, заставила многих исследователей-обществоведов либо отойти от изучения советского общества и переключиться на историю философии, логику, либо занять позицию выжидания, пассивной обороны, либо позицию следования в фарватере официально провозглашенных догм.

Причем, если до 1930 г. еще продолжали издаваться работы Н. А. Бердяева, С. Л. Франка, А. С. Лаппо-Данилевского, К. М. Тахтарева, М. И. Туган-Барановского, В. Зомбарта, О. Шпенглера, М. Вебера, то позже практически не вышло ни одной работы. Резко меняются тон и содержание критических публикаций.

Историко-социологические сочинения декларировали развитие марксистского обществознания, тогда как в действительности приостановился даже процесс освоения марксизма, его аналитического и познавательного потенциала.