Социологические исследования отдельных проявлений девиантного поведения в период до октября 1917 года

Самоубийства. Может быть, одним из самых ранних свидетельств социологического осмысления девиантных проявлений в России явился доклад, прочитанный академиком К. Германом на заседаниях Российской Академии Наук 17 декабря 1823 г. и 30 июня 1824 г., на тему «Изыскание о числе самоубийств и убийств в России за 1819 и 1820 годы».

Автор доклада, сделанного за 70 лёт до классического труда Э. Дюркгейма «Самоубийство: Социологический этюд» (1897), сравнивая число самоубийств и убийств по отдельным губерниям и регионам России, сопоставляет их с пьянством, экономическим положением, социальнополитическими условиями (например, последствия войны 1812 г. в Смоленской губернии, где отмечался повышенный уровень самоубийств).

В результате Герман делает удивительно глубокий для своего времени вывод, усматривая главные причины исследуемых явлений в крайностях: в диких нравах или утонченной цивилизации, в анархии или политическом гнете, в нищете или чрезмерном богатстве. И еще один вывод, значимый и сегодня: динамика числа убийств и самоубийств за ряд лет «позволяет по крайней мере частью узнать нравственное и политическое состояние народа».

Хорошо извещать о благих делах, а такие, как смертоубийства и самоубийства, должны погружаться в вечное забвение». Так что борьба с «очернительством» имеет в России давнюю историю… Лишь в 1832 г. работа Германа была опубликована на французском языке. Исследования самоубийств активно продолжались в конце прошлого и начале нынешнего столетия.

Именно в России складывается междисциплинарный подход в изучении этого феномена, и впервые термин «сюисидология» предшественник современной «суицидологии» науки о самоубийствах— появился в работах российских врачей П. Г. Розанова (1891), Ф. К.Тереховко (1903), И. О. Зубова (1903).

Хотя среди медиков вообще, психиатров в частности, преобладало представление о покушении на свою жизнь как симптоме психического заболевания, однако такие крупнейшие психиатры, как В. М. Бехтерев и И. А. Сикорский неоднократно подчеркивали значение социальных факторов, включая условия семейного и школьного воспитания, в генезисе самоубийств. Они же обращали внимание на необходимость общественных усилий для предупреждения суицидального поведения.

В обосновании и утверждении социологического направления в суицидологии сыграли значительную роль труды педагога А. Н. Острогорского, юристов М. Н. Гернета, А. Ф. Кони, социолога H. M. Михайловского, а также психологов и психиатров Н. П. Бруханского, Я. Г. Лейбовича, М. Я. Феноменова.

Российские исследователи обращали большое внимание на дефекты нравственного развития личности в генезисе суицидального поведения («нравственной инфекции», по словам Сикорского), связывали неблагоприятные тенденции и эпидемии самоубийств с кризисом нравственности и утратой смысла жизни. Быть может, нелишне напомнить, что Ф. М. Достоевский также полагал: «Потеря высшего смысла жизни… несомненно, ведет за собой самоубийство».

Значительная доля суицидологических работ была посвящена самоубийствам детей, подростков и молодежи. Так, еще К. Герман обратил внимание на рост показателей самоубийств в детском и подростковом возрасте. Связь самоубийств среди рабочей и учащейся молодежи с социально-экономическими факторами голодом, безработицей, пьянством отмечали Г. И. Гордон (1912), Л. А. Прозоров (1913) и др. И. П. Лебедев в 80-е гг. XIX в. впервые в отечественной науке провел клиническое обследование суицидентов в возрасте до 20 лет.

При этом он обращал внимание на условия воспитания, семейные отношения в семьях молодых людей, покушавшихся на свою жизнь, их ближайшее окружение. Острогорский в 1882 г. отмечал отсутствие взаимопонимания между детьми и родителями как суицидогенный фактор.

Пьянство и алкоголизм. Имеется обширная литература по истории «русского пьянства». Менее известна история социологического исследования процессов алкоголизации населения в стране. Между тем из всех форм девиантного поведения пьянство более всего привлекало внимание российских ученых, литераторов, общественных деятелей. По мнению И. А. Г.олосенко, отечественная наука довольно быстро перешла от изучения медицинских проблем алкоголизма к более широкому, социологическому анализу этого явления.

В числе исследователей алкогольных проблем следует назвать B. М. Бехтерева, Д. К. Бородина, Д. Н. Воронова, В. К. Дмитриева, C. А. Первушина, И. Янжула. Ими подвергалась сомнению легенда об особой «предрасположенности» русского человека к «питию». Лишь создание системы государственных кабаков (с XVI в.) резко изменило ситуацию достаточно жесткого социального контроля над потреблением алкоголя к худшему. Так что алчность правительства «подтолкнула» население к массовому и на долгие годы! пьянству (в 1819 г. питейный доход составил 11% доходной части бюджета, в 1859 г. уже 38%, а за период 1865-85 гг. «пьяные» доходы почти удвоились.

Широко использовались статистические данные для оценки алкогольной ситуации. При этом были выявлены некоторые, казалось бы, нетривиальные факты. Так, наблюдалось массовое тяготение к алкоголю людей с наименьшими доходами, но и увеличение материального достатка сопровождалось ростом расходов на алкоголь.

Низкая культура «подпитывала» тягу к алкоголю, но в крупных городах центрах культуру и образования пили больше, чем в слабоурбанизированных регионах. Выявленные временные колебания (по годам и сезонам) пытались сопоставить с экономическими факторами: цены на хлеб, урожайность-неурожайность, цены на алкоголь и т. п. Активно исследовалась степень алкоголизации различных групп населения в связи с социально-демографическими характеристиками.

Происходила концептуализация и классификация потребления алкоголя. Так, по мнению В. К. Дмитриева, решающее значение в динамике алкоголизации принадлежит экономическим факторам, процессу индустриализации, тяжелому положению городского пролетариата. Принципиальное значение имеет различение (сохранившееся до сегодняшнего дня) понятий «потребление алкоголя», «пьянство» и «алкоголизм», впервые проведенное С. А. Первушиным.

Им же была предложена классификация алкопотребления: «столовое» потребление («для здоровья», «для аппетита»), присущее преимущественно высшим слоям общества; «обрядовое» ритуальное, в соответствии с обычаем, наиболее распространенное среди крестьян; «наркотическое» с целью забыться, отвлечься от тягот и забот, преобладающее в рабочей среде. В зависимости от типа потребления алкоголя должна различаться и тактика его профилактики.

Новая волна исследований была осуществлена в связи с «сухим законом» 18 июля 1914 г. Хотя первое время фиксируется некоторый положительный результат (снижение производственного травматизма, пожаров, начавшийся интерес к совершенствованию производственного процесса), однако уже к концу 1915 г., по данным социологических исследований, ситуация возвращается на круги своя: появляется массовое потребление суррогатов (политуры, денатурата), а в деревне наблюдается огромный рост самогоноварения, расширяется контрабанда спиртного. Остается добавить, что спустя 71 год история «борьбы» с алкоголизмом в России повторилась с теми же результатами.

Проституция. Возможно, что «нездоровый интерес» (по терминологии советского официоза) обывателя к проблемам пола и секса проявился и в пристальном внимании обществоведов к проституции. Во всяком случае, нет недостатка в отечественной (до конца 20-х гг.) литературе по этой теме. С классическими трудами И. Блоха (1913), Е. Дюпуи (1907) по истории проституции современный российский читатель получил возможность познакомиться лишь в последнее время.

Однако отечественная социология знает немало оригинальных исследований конца XIX начала XX вв. обзор см. Наиболее известны работы Н. Дубошинского, В. Тарновского, Ф. Мюллера, П. Обозненко, а также Н. Бабикова, В. Зарубина, И. Клевцова, М. Кузнецова, А. Сабинина, А. Суздальского. Одним из внешних импульсов исследовательской деятельности послужила волна венерических заболеваний, особенно сифилиса, в 80-е гг. прошлого столетия. Были изучены количественный и социально-демографический состав зарегистрированных проституток, обитательниц публичных домов.

В 1896 г. П. Е. Обозненко опросил свыше четырех тысяч проституток, в результате были получены сведения о могивах занятия проституцией, возрасте первых половых контактов проституток, их национальном составе, заболеваемости среди них, а также… о коррумпированности полицейских чинов, закрывающих глаза на всевозможные нарушения нормативной регламентации занятия проституцией и содержания публичных домов за «подношения».

Гомосексуализм. Хотя природа гомосексуальной ориентации до сих пор остается предметом дискуссий, гомосексуализм традиционно рассматривается и как вид девиантного поведения. Очевидно, что по крайней мере ситуационный гомосексуализм (в местах лишения свободы, в закрытых учебных заведениях, в армии и на флоте) не безразличен к социальным факторам.

В описываемый период изучение гомосексуальных проявлений носит преимущественно медицинский характер. Российский дерматовенеролог В. М. Тарновский (1885) предложил различать врожденный гомосексуализм и приобретенный как результат внешних влияний.

Появляются работы Б. И. Пятницкого (1910) и И. Б. Фукса (1914), в которых рассматриваются психологические и юридические аспекты гомосексуализма. Однако нам не известны собственно социологические исследования этой проблемы в дооктябрьский период времени.

Преступность. Преступность всегда считалась самым опасным видом «социальной патологии». Неудивительно, что из всего репертуара девиантного поведения преступность была наиболее изучаемым объектом юристов, социологов, психологов, представителей естественных наук (биологическое, клиническое направления в криминологии).

Российская криминологическая мысль XIX начала XX вв. была представлена блестящей плеядой ученых по преимуществу, специалистов в области уголовного права, в недрах которого вызревала криминология как наука о преступности, или же «социология преступности»: М. Н. Гернет, С. К. Гогель, М. В. Духовской, А. А. Жижиленко, М. М. Исаев, П. И. Люблинский, А. Ф. Кистяковский, А. А. Пионтковский, Н. Н. Полянский, С. В. Познышев, Н. Д. Сергиевский, В. Д. Спасович, И. Я. Фойницкий, X. М. Чарыхов, М. П. Чубинский и др. К сожалению, истории российской дореволюционной криминологии не повезло, быть может, больше, чем другим областям «девиантологии».

Из обзоров можно назвать лишь работы Л. О. Иванова и Л. В. Ильиной, и некоторые лаконичные реминисценции. Как отмечалось, во многих странах, включая Россию, учение о преступности как сложном социальном феномене (криминология, или социология преступности) вызревало в недрах науки уголовного права.

Оба автора исходили из того, что, согласно данным уголовной статистики, источник преступлений коренится не только в личности преступника, но и в обществе, поэтому нельзя исходить из «свободной воли» преступника (постулат классической школы уголовного права), рассчитывать на наказание как единственное (главное) средство контроля над преступностью; и вообще, необходимо изучать социальные причины преступлений, расширив тем самым рамки традиционного (догматического) уголовного права.

И хотя далеко не все российские криминалисты («классики») были согласны с этими положениями «социологов», в последующем уже стало невозможным (просто неприличным) не включать в курсы уголовного права разделы, посвященные индивидуальным, экономическим, социальным и даже космическим факторам преступности.

И все же наибольшее значение для «социологизации» проблемы, широкого применения статистических и всего спектра социологических методов (наблюдение, опрос, анализ документов, включая материалы уголовных дел) в криминологии, для формирования собственно социологии девиантного поведения (с исследованием всех его основных негативных форм преступности, алкоголизма, наркотизма, самоубийств, проституции, поиском общих причин и выявлением внутренних взаимосвязей от экономики, политики до социальных отношений, культурологических факторов) имели, как нам представляется, труды М. Н. Достаточно перечислить только названия некоторых его работ (забегая, последовательности ради, в следующий временной период «после октября 1917 г.»): «Преступность и жилища бедняков» (1903), «Социальные факторы преступности» (1905), «Общественные причины преступности. Социологическое направление в науке уголовного права» (1906), «Детоубийство: Социологическое сравнительно-юридическое исследование» (1911), «Дети преступники» (ред. и предислов., 1912), «Смертная казнь» (1913), «Истребление плода с уголовно-социологической точки зрения» (1914), «Преступный мир Москвы» (ред. и предислов., 1924), «Наркотизм, преступность и уголовный закон» (1924), «В тюрьме: Очерки тюремной психологии» (1925, 1930), «Женщины-убийцы» (1926), «Сто детей-наркоманов» (1926), «Преступность и самоубийства во время войны и после нее» (1927), «К статистике абортов» (1927), «К статистике проституции» (1926), «Статистика самоубийств в СССР» (1927) и множество других.

Социологическая школа уголовного права своей важнейшей задачей считала исследование взимосвязей между социальными, экономическими процессами, социально-демографическими и психологическими характеристиками преступников, пространственно-временным распределением преступлений и преступностью как общественным феноменом. Труды прогрессивных российских юристов конца XIX начала XX вв. в значительной мере заложили основы формирования в стране социологии девиантного поведения.

Социальный контроль. Тема социального контроля неразрывно связана с девиантным поведением, хотя имеет гораздо более широкое, общесоциологическое значение. В отечественной социологической теории эта тема наиболее продуктивно представлена в трудах П. Сорокина: и в «Системе социологии» (1920), и в «Социальной и культурной динамике» (1941), но раньше всего в его первом значительном труде петербургского периода «Преступление и кара, подвиг и награда: Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали» (1914).

Для нас интересно, что Сорокин наметил определенную динамику применения кар и наград: от интенсивного в более примитивных и антагонистических социальных структурах до полного исчезновения в желаемом будущем. И если последний прогноз вызывает сегодня понятные сомнения, то акцент тоталитарных, недемократических, авторитарных режимов на умножение кары и наград подтвержден трагическим опытом XX столетия (и не только в части репрессий вспомним «звездную болезнь» Л. Брежнева и его окружения). П. Сорокин, наряду с другими прогрессивными учеными, писателями, общественными деятелями России был последовательным и настойчивым противником смертной казни.

Период после октября 1917 года. Этот период состоит из двух относительно самостоятельных этапов. Первый с октября 1917 г. до начала 30-х гг., когда, с одной стороны, продолжалось изучение отдельных видов девиантного поведения в русле дооктябрьских исследований, а с другой масштабы и возможности такой работы все сокращались, пока она не была запрещена de jure или de facto.

Второй этап с начала 60-х гг., когда во времена хрущевской «оттепели» началось возрождение отечественной социологии. Оба этапа обладают существенными особенностями и могли бы рассматриваться отдельно. Однако ради экономичности изложения мы несколько условно объединим их.

Самоубийства. После октября 1917 г. продолжалось изучение медико-биологических, психиатрических проблем суицидального поведения. Важнейшим шагом в социологическом их исследовании явилось создание в 1918 г. в составе Центрального статистического управления (ЦСУ) Отдела моральной статистики во главе с M. H. Гернетом.

В 1922 г. вышел первый выпуск «Моральной статистики», включивший сведения о самоубийствах и социально-демографическом составе суицидентов. В 1927 г. издана работа «Самоубийства в СССР в 1922— 1925 гг.» со вступительной статьей Д. П. Родина и предисловием

M. H. Гернета. В книге сравнивались показатели по СССР с данными ряда европейских государств, давался сравнительный анализ сведений по различным городам СССР, анализ самоубийств по социально-демографическому составу суицидентов, мотивам и способам самоубийств, а также впервые, о предшествующих самоубийству покушениях (суицидальных попытках), днях, часах и месте совершения самоубийства. Столь подробные сведения с тех пор не публикуются в России и поныне.

В этом же 1927 г. вышли работы Н. П. Бруханского и M. H. Гернета, посвященные социально-психологическому и социологическому исследованию проблем самоубийства. Было зарегистрировано снижение количества и уровня самоубийств в годы Первой мировой войны в воюющих странах и, с некоторым временным запозданием, в нейтральных государствах.

Аналогичная тенденция в годы Второй мировой войны отмечена, в частности, в работе А. Подгурецкого. По окончании войны кривая самоубийств поползла вверх. Война внесла изменения и в состав суицидентов: снижение уровня самоубийств среди мужчин проходило интенсивнее, чем среди женщин, относительно увеличилась доля самоубийц старших возрастных групп (от 60 лет и старше).

При этом неизменным, со времен Э. Дюркгейма, остается сезонное распределение самоубийств: весеннелетний максимум при осенне-зимнем минимуме. Остается заметить, что эта тенденция, по нашим данным, сохранялась и в 70-80-е гг. Описывая способы добровольного ухода из жизни, Гернет обратил внимание на самосожжение женщин в Азербайджане. В наши дни об этом подробно говорится в книге И. А. Алиева. Наконец, в 1929 г. вышел сборник «Самоубийства в СССР в 1925 и 1926 гг.». На этом и закончилась публикация каких бы то ни было работ в стране по самоубийствам.

Статья М. Н. Гернета 1933 г. «Рост самоубийств в капиталистических странах» говорит сама за себя: отныне на несколько десятилетий тематика девиантного поведения могла освещаться лишь под рубрикой «их нравы»… И не следует бросать упрек в этом российским исследователям.

Прошло более 40 лет. В 1971 г. автору этих строк, заручившись разрешением заместителя прокурора Ленинграда С. Г. Аверьянова, удалось изучить все материалы милицейского и прокурорского расследования по фактам самоубийств в четырех районах Ленинграда (двух центральных и двух «спальных»). В 1971-72 гг. аналогичное исследование было проведено в Орле. Результаты удалось опубликовать лишь в 1979 г. в Таллине, под грифом «Для служебного пользования», тиражом 150 экз.

В процессе исследования были изучены социально-демографические характеристики суицидентов, мотивы и способы самоубийств, пространственно-временное их распределение. Было обращено внимание на относительно высокий уровень суицидального поведения среди лиц с низким или маргинальным статусом: рабочих, служащих без специального образования, лиц без определенных занятий.

Удивительно точным отражением этой закономерности явилась предсмертная записка рабочего Р. своему сыну: «Сашенька!.. Шагни дальше отца насколько можешь выше отца по социальной лестнице» (сохранена орфография подлинника). Большая заслуга в возрождении отечественной суицидологии принадлежит А. Г. Амбрумовой, организовавшей первую за несколько десятилетий встречу специалистов семинар по суицидологии (1975), создавшей и возглавившей Всесоюзный суицидологический центр и суицидологическую службу Москвы, организовавшей выпуск сборников трудов по проблемам суицидологии (первый из них вышел в 1978 г.).

Придерживаясь в объяснении суицидального поведения концепции социально-психологической дезадаптации личности, Амбрумова отстаивала мультидисциплинарный характер суицидологии, выступала против узкомедицинского (психиатрического) понимания самоубийств, сумела привлечь к исследовательской деятельности, помимо психиатров и психологов, также юристов и социологов.

В 1984 г. Л. И. Постовалова защитила кандидатскую диссертацию «Социологические аспекты суицидального поведения», явившуюся определенным итогом работы социолога в суицидологическом центре.

Результаты подтвердили гипотезу о взаимосвязи агрессии и аутоагрессии и «разведении» этих поведенческих форм психологическими особенностями индивидов, ибо суициденты и насильственные преступники представляли полярные психологические типы по множеству характеристик .

Пьянство и алкоголизм. Первое время после октябрьского переворота продолжала действовать прогибиционистская антиалкогольная политика 1914 г., отчасти подтвержденная постановлением СНК РСФСР от 19 декабря 1919 г. «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ».

Однако в 1921, 1922, 1923 гг. последовательно расширялся перечень разрешаемых к производству и продаже алкогольных напитков и, наконец, с 1 октября 1925 г. вводилось производство «сорокаградусной». В. М. Бехтерев в 1927 г. правильно заметил, что запрет на продажу алкогольных напитков был парализован самогоном.

Действительна, по данным ЦСУ РСФСР, в 1928 г. было изготовлено 50695,8 тыс. ведер самогона (или по 7,5 литра) на душу населения. К числу известных работ, посвященных алкоголизации населения России, относятся книги Р. Влассака (1928), Э. Дейчмана (1929), «Алкоголизм в современной деревне» (1929), а также публикации в «Административном вестнике» за 20-е гг.

В них отражалась статистика производства и потребления алкоголя, приводились сравнительные данные по городу и деревне, а также о последствиях пьянства (смертность, заболеваемость, «пьяные преступления» и т. п.). В трудах M. H. Гернета анализировались статистические данные о потреблении алкоголя, преступлениях, связанных с ним, о «тайном винокурении» и борьбе с ним, а также подчеркивалась неэффективность запретительных мер: «зеленый змий»… согнанный с зеркальных витрин богатейших магазинов, с полок и прилавков кабаков и ресторанов, он уполз в подполье и нашел себе там достаточно простора и немало пищи».

Российская ситуация сравнивалась с американской, где развилась контрабанда спирта после введения «сухого закона». С начала 30-х гг. тематика пьянства и алкоголизма не сходит полностью с советской сцены, но перерождается в «антиалкогольную пропаганду», «борьбу» под лозунгами типа «Пьянство путь к преступлению» и «Пьянству бой!», а в служебных характеристиках появляется непременное «морально устойчив», что означало для посвященных «не алкоголик».

Исследовательская работа возобновилась лишь в 60-е гг., несколько позднее появились фундаментальные труды Г. Г. Заиграева, Н. Я. Копыта, Б. М. Левина, Ю. П. Лисицына, П. И. Сидорова и др. Социальным, медицинским и психологическим проблемам пьянства и алкоголизма посвящены также исследования Б. С. Братуся, Б. М. Гузикова, В. М. Зобнева, А. А. Мейрояна.

Как будет показано ниже, большую роль в становлении отечественной социологии девиантного поведения сыграли работы А. А. Габиани. Им были организованы эмпирические социологические исследования многих проявлений социальных девиаций как на территории Грузии, так и в других регионах бывшего СССР, включая Россию. Не явились исключением пьянство и алкоголизм.

Опубликованные результаты исследования позволяют судить о структуре, динамике и географии алкоголизма в Грузии, о социально-демографическом составе лиц, имеющих проблемы в связи с алкоголем, о производстве и реализации алкогольных напитков в республике, о размерах дохода от продажи алкоголя и размерах ущерба от его потребления (сальдо в «пользу» ущерба) и даже о наполненности тбилисских ресторанов в зависимости от сезона, дней недели и времени суток.

Наркотизм. Первые отечественные исследования наркотизма относятся к концу XIX (С. Моравицкий) и началу XX в. Еще в 1885 г. по заказу губернатора Туркестанского края было проведено исследование С. Моравицкого «О наркотических и некоторых других ядовитых веществах, употребляемых населением Ферганской области».

В этой работе описаны виды наркотиков, способы их употребления, количество посадок и даже цены на наркотики. Их потребителей С. Моравицкий делит на привычных и случайных. Более активное изучение этой проблемы происходит в 20-е гг. Так, А. Рапопорт обобщил материалы обследования 400 кокаинистов (1926),

M. H. Гернет проанализировал результаты обследования наркомании среди беспризорных Москвы (1926). При этом из 102 человек только двое ответили отрицательно на вопрос об употреблении табака, алкоголя или кокаина. Тесную связь наркотизации населения с социально-бытовыми условиями подчеркивает А. С. Шоломович (1926).

Н. К. Топорков (1925) различает «наркотистов» лиц, пристрастившихся к потреблению наркотических средств в силу социальных условий, и «наркоманов» лиц с патологической конституцией. Связь наркотизма и преступности отмечают М. Т. Белоусова (1926) и П. И. Люблинский (1925).

При этом ряд исследователей фиксирует относительно меньшую частоту и тяжесть преступлений, совершаемых наркоманами (И. Н. Введенский, А. М. Рапопорт). Потребление наркотика (кокаина) чаще следовало за преступлением, а не предшествовало ему. Затем наступила эпоха «ликвидации» в стране наркотизма как социального явления, а следовательно, и ненужности каких-либо исследований…

В конце 50-х 60-е гг. стали появляться исследования либо медицинского характера, либо юридического рассматривающие различного рода уголовно наказуемые действия с наркотиками (Л. П. Николаева, 1966; М. Ф. Орлов, 1969 и др.). И лишь позднее тема наркотизма занимает прочное место в исследовательской деятельности медиков, психологов, юристов, социологов.

Несмотря на некоторое методическое несовершенство исследования и понятные для того времени «технические» трудности, «Наркотизм» явился первым значительным монографическим исследованием темы он включал историко-теоретический раздел, методологическую часть, изложение результатов эмпирического исследования (данные о социально-демографическом составе и условиях жизни потребителей наркотиков, структуре потребляемых средств, возрасте приобщения к наркотикам и его мотивах), схему деятельности преступных групп по распространению наркотиков (возможно, это было первым эмпирическим исследованием преступных организаций в стране), а также программу медицинских, правовых и организационных мер борьбы с наркотизмом.

В середине 80-х гг. под руководством Габиани было проведено панельное исследование наркотизма в Грузии с изложением сравнительных результатов обоих исследований в книге «Наркотизм: вчера и сегодня».

В 1988-89 гг. А. Габиани проводит широкое социологическое исследование наркотизма на территории Латвии, Приморского и Ставропольского краев, Горьковской, Новосибирской и Львовской (Украина) областей, в Москве и Ташкенте (Узбекистан). В ходе исследования было опрошено около 3.000 наркоманов и потребителей наркотиков.

Исследователя интересуют и условия добровольного отказа от наркотиков, обращения за медицинской помощью и ее эффективность. Выводы в этой части достаточно пессимистические: «Чаще всего лечение наркомании не имело должного эффекта, а полного излечения не наступило ни в одном рассматриваемом нами случае»… Поэтому «самое надежное средство борьбы с наркоманией недопущение первичного обращения молодых людей к наркотикам».

Работы А. А. Габиани по социологическому исследованию как наркотизма, так и иных форм социальных девиаций (о чем речь впереди), внесли заметный вклад в становление социологии девиантного поведения в бывшем СССР. В 80-е 90-е гг. основным центром социологических исследований пьянства, алкоголизма и наркотизма становится сектор социальных проблем алкоголизма и наркомании Института социологии АН СССР— РАН (Б. М. Левин руководитель, Ю. Н. Иконникова, С. Г. Климова, Л. Н. Рыбакова, М. Позднякова и др.). Активизировалась исследовательская деятельность в организациях и учреждениях МВД России.

Проституция. В 20-е гг. продолжалось активное исследование проституции. Возможно, что это отчасти стимулировалось идеологическими соображениями: на примере проституции легко было показать «пороки капитализма». Летом 1924 г. в Москве была создана «Научно-исследовательская комиссия по изучению факторов и быта проституции». Комиссия организовала основательное исследование с использованием дореволюционного опыта и публикацией в 1925 г. основных результатов в № 308 журнала «Рабочий суд».

Исследователи старались обеспечить добровольность и анонимность опросов (была опрошена 671 женщина, занимавшаяся проституцией в Москве), а также установление психологического контакта между интервьюером и респондентом. В 1926-27 гг. в Харькове было проведено обследование 177 проституток. Опубликованные результаты позволяют сравнивать близкие по методике и инструментарию московское и харьковское исследования.

Помимо социально-демографического состава опрошенных выяснялись материальные и жилищные условия, возраст начала сексуальных контактов, их частота на момент опроса, места поиска клиентов, потребление алкоголя, наркотиков, заболеваемость венерическими болезнями. Статистические данные о проституции были представлены в статье M. H. Гернета «К статистике проституции».

После длительного перерыва к теме проституции начали обращаться лишь в 70-е гг. Но, поскольку проституция как социальное явление в стране победившего социализма была «ликвидирована», исследовалось разумеется, для «служебного пользования» некое «поведение женщин, ведущих аморальный образ жизни», либо же чисто юридические проблемы сохранившихся в уголовном кодексе республики составов преступлений: «содержание притонов разврата», «сводничество», «вовлечение несовершеннолетних в занятие проституцией» (Ю. В. Александров, А. Н. Игнатов и др.). Еще раз подчеркнем это не вина« а беда отечественной науки и ее представителей.

В 80-е гг. под руководством А. А. Габиани проводится социологическое исследование проституции в Грузии, результаты которого были опубликованы первоначально под грифом «Для служебного пользования», а затем и «для всех». Сравнительный анализ эмпирических исследований проституции в 1924 г. в Москве, в 1926-27 гг. в Харькове, московского в 70-е гг. и грузинского в 80-е гг. предпринят в работе Я. И. Гилинского.

Социально-правовым проблемам проституции и иных «отклонений» в сфере сексуальных отношений посвящены работы А. П. Дьяченко, А. Н. Игнатова, П. П. Осипова, Я. М. Яковлева и др. Наконец, в 80-е же гг. появляются публикации Я. И. Гилинского, С. И. Голода, И. С. Кона, посвященные социологическому осмыслению и вторичному анализу эмпирических исследований проституции.

Гомосексуализм. Из всего репертуара девиантных проявлений гомосексуализм оказался, пожалуй, наименее исследованным в советское время. Конечно, это можно было бы объяснить тем, что гомосексуальная направленность в принципе не девиантна, а лишь вариант сексуального поведения. Однако уголовный запрет даже добровольного мужеложства (ст. 121 УК РСФСР, отмененная лишь в 1993 г.) опровергает оптимистический вариант объяснения.

Теоретико-исторический и социологический подход к гомосексуализму представлен в работах И. С. Кона, отчасти Я. И. Гилинского. Ситуационный гомосексуализм в условиях пенитенциарных учреждений отражен в трудах М. Н. Гернета, А. В. Абрамкина и Ю. В. Чижова, Г. Ф. Хохрякова и др.

В работах сексопатологов акцентируются медицинские и психологические аспекты проблемы. Бедственное положение гомосексуалистов в России заставило их объединяться. В Москве стала выходить газета «Тема» гомосексуальной ориентации. В 1991 г. в Санкт-Петербурге были зарегистрированы их организации: Фонд им. П. И. Чайковского и Общество «Невские берега» (позднее «Крылья»). В июле того же года в Санкт-Петербурге состоялась первая в стране международная конференция гомосексуалистов с участием ученых и политиков города.

В последующем, ежегодно в городе стали проходить фестивали гомосексуалистов «Кристофер Стрит Дейз», а в 1993 г. вышел первый номер петербургского «литературно-художественного и культурологического журнала, посвященного лесбийской и гомосексуальной культуре и искусству», «Gay, славяне!». Преступность. В годы советской власти преступность и отдельные ее виды были наиболее изучаемым проявлением социальных отклонений.

В 20-е гг., да и позднее вплоть до 60-х гг., социальные (криминологические) аспекты преступности исследовались преимущественно в рамках науки уголовного права. В 20-е 30-е гг. внимание социологически ориентированных исследователей было сосредоточено на изучении факторов преступности: экономических, социальных, демографических и иных.

M. H. Гернет считал наиболее значимыми социальные факторы. Другое направление криминологической мысли тех лет клиническое, сосредоточивавшее внимание на индивидуальных, личностных факторах преступности (В. В. Браиловский, Н. П. Бруханский, С. В. Познышев и др.).

Большую роль в исследовании преступности сыграли кабинеты и клиники по изучению преступности и преступника, первый из которых открылся в 1918 г. в Петрограде, а также Государственный институт по изучению преступности и преступника, объединивший ранее разобщенные кабинеты, ставшие его филиалами.

Следует заметить, что именно в те годы было проведено много прикладных, эмпирических исследований с использованием разнообразных методов: опрос, изучение материалов уголовных дел, анализ статистических данных, клинические методы обследования.

В результате были созданы «портреты» детоубийц (M. H. Гернет), конокрадов (Н. Гедеонов, Р. Е. Люстерник), хулиганов (Т. Е. Сегалов), насильников (Н. П. Бруханский), поджигателей (Т. Е. Сегалов), убийц корыстных и из мести (И. И. Станкевич) и др. Быть может, изучение преступности единственный из источников социологии девиантного поведения, тоненькой струйкой продолжавший существовать и в годы сталинского режима.

Правда, исследования ограничивались либо уголовно-правовой догматикой, либо историей (наиболее выдающийся пример пятитомная «История царской тюрьмы» M. H. Гернета, выходившая в 1941-56 гг., причем первый том был издан еще перед войной), либо критикой буржуазной уголовно-правовой и криминологической науки и практики.
Долгий, мучительный, полный «зигзагов» процесс возрождения отечественной криминологии начался в 60-е гг.

Ее первые шаги: книги А. Б. Сахарова «О личности преступника и причинах преступности в СССР», А. А. Герцензона «Введение в советскую криминологию», И. И. Карпеца «Проблема преступности», В. Н. Кудрявцева «Причинность в криминологии», Н. Ф. Кузнецовой «Преступление и преступность», открытие Всесоюзного института по изучению причин преступности и разработке мер предупреждения преступлений (1963), начало преподавания криминологии в юридических вузах страны (1964).

С конца 60-х начала 70-х гг. криминология бурно развивается, разветвляясь на множество относительно самостоятельных направлений: преступность несовершеннолетних, насильственная преступность, экологическая преступность, семейная криминология, виктимология, прогнозирование и профилактика преступности и т. д.

Наиболее наглядный тому пример серия «Трудов по криминологии» Ученых записок Тартуского университета, посвященных территориальным различиям преступности и включающих труды социологов, криминологов, психологов, девиантологов Эстонии, Литвы, Санкт-Петербурга, Москвы (1985, 1988, 1989, 1990, 1991). Последний из выпусков издан на английском языке.

Нельзя не назвать также первое крупномасштабное эмпирическое криминологическое исследование социальных условий преступности, проведенное коллективом Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности под руководством А. Б. Сахарова в 70-е гг. Опубликованные программа (с инструментарием) и результаты исследования послужили стимулом к последующим работам.

Социальный контроль. В 20-е гг. были широко представлены исследования в узкой сфере социального контроля пенитенциарной системе (работы М. Н. Гернета, М. М. Исаева, С. В. Познышева, Б. С. Утевского, Е. Г. Ширвиндта и др.).

В Государственном институте по изучению преступности и преступника была организована пенитенциарная секция, а на базе одного из московских мест заключения экспериментальное пенитенциарное отделение. В 1925-1926 гг. в юридических вузах был введен курс пенитенциарного права. В октябре 1928 г. состоялось Первое Всесоюзное совещание пенитенциарных деятелей. В 1934 г. издается подготовленная коллективом авторов монография «От тюрем к воспитательным учреждениям». А далее наступил «перерыв» до середины 50-х гг.

В апреле 1957 г. выходит книга Е. Г. Ширвиндта и Б. С. Утевского «Советское исправительно-трудовое право». С конца 1956 г. изучение проблем этого советского псевдонима пенитенциарного права и самой пенитенциарной системы начинается в Высшей школе МВД СССР и Научно-исследовательском отделе исправительно-трудовых колоний.

Выходят труды наиболее известных специалистов в области теории уголовного наказания, пенитенциарного права и политики —А. Е. Наташева, П. Е. Подымова, А. Л. Ременсона, Н. А. Стручкова, Б. С. Утевского, М. Д. Шаргородского, И. В. Шмарова и др. (подробнее см. [41, с. 69-113]. Надо ли напоминать, что наследие ГУЛАГа давало и еще долго будет давать себя знать более всего именно в этой сфере государственно-правового бытия?

Тем большая заслуга исследователей, пытавшихся хоть что-то донести до научной общественности. В этой связи нельзя не отметить труды Н. А. Стручкова, автора двухтомного Курса исправительно-трудового права, и А. С. Михлина, чьи аналитические работы вначале «Для служебного пользования», а затем и в открытой печати дают представление о контингенте мест лишения свободы (социально-демографические и уголовно-правовые характеристики заключенных, содержащихся в тюрьмах, исправительно-трудовых и воспитательно-трудовых колониях, а также осужденных к исправительным работам и иным мерам наказания).

Бесценный материал собран и отрефлексирован Центром содействия реформе системы уголовного правосудия «Содействие» под руководством эксперта Комитета по правам человека Верховного Совета РФ, а затем Государственной Думы, бывшего политзаключенного В. Ф. Абрамкина.

По его инициативе была проведена первая в стране Международная конференция по пенитенциарной реформе, организован выпуск уникальной серии книг «Уголовная Россия. Тюрьмы и лагеря: Серия сборников документов и материалов с социологическим комментарием».

В России стране сохраняющейся смертной казни впервые за многие десятилетия возродилось и ширится движение за ее отмену. Представители России (И. Безруков, Я. Гилинский, В. Гришкин, К. Кедров, А. Приставкин и др.) выступили против смертной казни на Первом Всемирном Конгрессе Кампании граждан и парламентариев за отмену смертной казни во всем мире к 2000 году, состоявшемся 9-10 декабря 1993 г. в Брюсселе.

К сожалению, и пенитенциарная система, и институт смертной казни не претерпевают в России существенных изменений. Наконец, следует отметить развитие в стране новых (для России) форм социального контроля в виде деятельности негосударственных (общественных) организаций по оказанию помощи «униженным и оскорбленным»: заключенным, бездомным, лицам, имеющим проблемы с алкоголем или наркотиками, сексуальным меньшинствам. О некоторых из этих организаций и видах их деятельности в Санкт-Петербурге.