Прагантизм — американский синтез европейских философских идей

Наше знакомство с современной западной философией второй половины прошлого и начала нашего столетия было бы непростительно неполным, если мы проигнорируем прагматизм — философское движение, которое было более чем влиятельным в самой динамичной в ту эпоху стране «западного мира» — Североамериканских Соединенных Штатах. И не потому, что мы обнаружим в трудах представителей этого течения много интересных идей, до которых не додумались европейские философы — под этим углом зрения прагматизм скорее выглядит эпигонским и эклектичным течением. А также не потому, что «через прагматизм» нам удастся яснее увидеть внутреннюю логику исторического развития культуры (прежде всего, интеллектуальной) европейского типа — «западной» культуры, в отличие и даже в противоположность «восточной» — несмотря на то, что уже в конце прошлого века США быстро становятся лидером «западного» мира, и отнюдь не только в сфере экономики. Но есть два аспекта, и притом немаловажных, которые свойственны американскому варианту западной культуры и американской философии: во-первых, культура США в ее истоках была культурой «с ослабленной наследственностью».

Американская нация была молодым социальным организмом, который формировался в тесном взаимодействии множества сравнительно небольших групп людей, которые порвали со своей прежней родиной и существенно ослабили, и уж во всяком случае, сильно видоизменили связи со своей прежней традиционной национальной и культурной средой — если не разрушили эти связи вообще.

Основателями новой страны были сначала религиозные и политические изгои из разных стран «Старого Света», а также преступники и искатели приключений; потом все большую их долю стали составлять те, кого сегодня назвали бы «экономическими беженцами». Ни для кого, кто становился «американцем», «Новый Свет» не был изначально ни раем, ни отчим домом: дом, и в прямом и в переносном смыслах, надо было построить «на голом месте»; землю подготовить и обработать, а до того еще выкупить или отвоевать у местного населения; политическую структуру, начиная с самых элементарных государственных институтов и правовых норм, надо было тоже образовать. Чтобы выжить в этих условиях и тем более добиться известного благосостояния, всем приходилось много и тяжко работать; недостаток рабочих рук в сельском хозяйстве (с него, а не с промышленности, начиналось развитие американской экономики) оказался даже условием образования в Новом Свете «завозного» рабства, что еще более усилило культурную разнородность населения и создало почву для появления специфичных политических структур и вызревания конфликтов, среди которых на первом месте, после обретения независимости, сначала формирование двухкомпонентного государства, состоявшего из сельскохозяйственного рабовладельческого Юга и промышленного нерабовладельческого Севера, а потом война Севера с Югом и конфликт двух рас (если не учитывать более тонких моментов — вроде отношений с мексиканцами).

Нельзя не учитывать также и взаимоотношений с «индейцами» в качестве специфического «культурообразующего» фактора американской истории.

Существенно то, что фактически история США начинается как история буржуазного общества, т.е. здесь не требовалось разрушать феодальный строй средствами политической революции, как это было в Европе.

Если судьба приводила сюда европейских революционеров, то их противником становился не традиционный американский политический порядок, а колониальная администрация и военная сила колониальной державы — Англии.

Война североамериканских колоний за независимость (1775—1783 гг.) оказалась чем-то вроде «профилактики от феодализма», а буржуазная по сути своей идеология американского Просвещения предстает как момент в формировании национального самосознания.

Просвещение играло огромную роль в начальном периоде американской истории: пожалуй, нигде Университеты не внесли столь значительный вклад в формирование культуры (а их и в колониальный период было множество — назову Гарвардский, Йельский, Принстонский, Колледж Вильгельма и Мэри, Королевский колледж, который потом был переименован в Колумбийский университет; и это еще не все).

Столь же значительным был и вклад научных ассоциаций (примером которых является Американское философское общество, основанное Франклином).

Поэтому американская культура вообще и американская философия в частности вовсе не выглядят «идеологической формой классовой борьбы»; представлявший интересы плантаторов Джордж Вашингтон и защищавший интересы фермеров и средних буржуа Томас Джефферсон вовсе не выглядят персонификациями феодализма и капитализма.

Религия была весьма мощной силой американского общества; но церковь никак не была здесь «самой мощной феодальной организацией», как это было в Старом Свете; может быть, поэтому сторонники социального прогресса не тяготели здесь к атеизму, а споры между американскими философами не превращались в непримиримую борьбу материализма и идеализма.

Война Севера с Югом была «гражданской войной», но состоялась она уже в условиях вполне сложившихся буржуазных общественных отношений и не была слита с антифеодальной революцией (как сплошь да рядом это было в Европе), и тем более не являлась «продолжением» такой революции.

Поэтому ни американское Просвещение, ни его наследники не создали чего-то вроде «революционной теории» (наподобие «вольтерьянства», гегелевской диалектики или разновидности «американского марксизма» — несмотря на то, что рабочее движение здесь возникло весьма рано и быстро обрело организованную форму).

Здесь, конечно же, можно, при большом желании, найти и материалистов (например, Дж. Пристли), и идеалистов (например, Сэмюэль Джонсон и Дж. Эдвардс), и даже деистов (Б. Франклин). Но зато уж отыскать прямых атеистов, даже среди материалистов, вряд ли удастся.

Так что духовная атмосфера от европейской здесь отличалась, и потому просто перенести европейскую классификацию философских течений и школ на США означало бы рисковать серьезно ошибиться.

Я счел полезным обратить внимание на эти обстоятельства потому, что до сих пор еще в нашей литературе в ходу оценка прагматизма как американского варианта позитивизма (кстати, восходит эта оценка к мимоходом сделанному замечанию В.И. Ленина в «Материализме и эмпириокритицизме»).

Я такой оценки не разделяю, и надеюсь, что в ходе дальнейшего изложения смогу аргументировано обосновать другую.

Но вместе с тем и «ленинская» имеет свои резоны, поскольку «посюсторонняя», «трезво-практическая» ориентация позитивизма и в самом деле была близка деловитым американцам.

Но она без особого труда уживалась с представлениями, которые казались европейскому сознанию чуть ли не диаметрально противоположными (о чем с искренним возмущением писал В.И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме»: прагматисты-де, которые ориентированы на практику, в интересах той же практики принимают существование Бога…)

А ведь дело просто-напросто в том, что понимание практики в прагматизме — да и вообще в «американской идеологии» — весьма широко; и не сводится она ни к эксперименту, ни к промышленности, будучи скорее аналогичной «опыту» во всем многообразии смыслов этого термина в разных течениях европейской «постклассической» философии.