О духовных ценностях и вере
Прежде чем говорить о религии и ее связи с культурой, выскажу не- которые соображения, касающиеся духовных ценностей и веры. Возможно, это было бы лучше сделать раньше, но и сейчас не поздно.
Обычно говорят о ценностях жизненных, нравственных, культурных, духовных, о ценностях высших и вечных, об иерархии ценностей… Во всех перечисленных случаях речь идет, как понятно, о ценностях духовных, но отнюдь не о материальных.
Под такими ценностями подразумеваются некоторые идеалы или их совокупность, в значимость которых человек глубоко верит и которые вследствие этой веры наполняют смыслом его существование в нашем преходящем мире.
Но что понимается под идеалом и верой? Идеал — это понятие некоторого совершенства, образец для подражания или же высшая цель человеческих устремлений. Идеал есть чистый плод воображения и уже поэтому не может существовать в действительности. Если бы он существовал, то уже не был бы идеалом. Давно сказано: «Познанный Бог не есть Бог». Так и в данном случае: достигнутый или материализованный идеал перестает быть идеалом. Хотя идеал и идеален, в то же время как некий образец он позволяет сверять с собой нашу далекую от совершенства жизнь и каким-то образом корректировать ее.
Идеалы, в свою очередь, не существуют без веры: они неразделимы. А что такое вера?
Прежде чем высказать на сей счет свое суждение, обращусь, как обычно, к словарным значениям этого понятия. Начну с философских словарей — они непременно скажут нечто такое, после чего хоть целый критический трактат пиши:
«Вера, — читаем мы всё в той же “Краткой философской энциклопедии”, — есть принятие чего-либо за истину, не нуждающееся в необходимом полном подтверждении истинности принятого со стороны чувств и разума и, следовательно, не могущее претендовать на объективную значимость».
Да, сия «энциклопедия», похоже, так и не даст возможности вы- сказаться о ней с похвалой. Вера, как следует из определения, не может претендовать на объективную значимость. И это сказано тогда, когда все поистине достойное и великое в истории и в человеческих делах совершалось благодаря вере и посредством веры (но отнюдь не философии!).
Вера, видите ли, не может претендовать на объективную значимость! Да она, сказал бы я в ответ, и не претендует на таковую — вера просто обладает этой самой объективной значимостью. Претендует на нее, притом безуспешно, разум, оперирующий формальной логикой вместе с набором формальных понятий и категорий.
Разум действует главным образом там и тогда, где и когда возникают со- мнения в чем-нибудь. Вот он и плавает в этом бесконечном круге со- мнений, плетя из них сеть логических умозаключений, в которую сам же и попадает. «Быть или не быть?», «с одной стороны — с другой стороны»… — вот в этом и заключена вся «объективная реальность» разума, его пресловутая беспристрастность. В отличие от не- го подлинная вера никогда не колеблется и не сомневается.
Впрочем, в пылу полемики я невольно последовал вслед за философами, разделяющими веру и разум на две разные и чуть ли не- совместные вещи. А, в самом деле, в каком отношении друг к другу находятся вера и разум? Если они различны, то вера должна иметь какое-то свое особое местоположение в нашем организме.
Прежде чем продолжить рассуждения, еще раз заглянем в «Сло- варь живого великорусского языка» Вл. Даля. Под верой наш заме- чательный лингвист понимает «уверенность, убеждение, твердое сознание», «отсутствие всякого сомнения или колебания о бытии и существе Бога», «веру в бессмертие души». Верить — значит, при- нимать что-то за истину.
Вот на этом определении и остановимся.
Читая эти простые и понятные для всех слова, невольно начина- ешь подозревать, что философы никогда не заглядывают в нормальные толковые словари своего собственного языка и всякий раз пытаются «изобрести велосипед», притом непременно с каким-нибудь фокусом, чтобы обычный человек не смог им воспользоваться.
Из разъяснения Вл. Даля следует вполне очевидная вещь, что вера не только неотделима от разума, но она есть, говоря простым языком, особое его состояние, а именно состояние определенности, уверенности, отсутствия сомнений в чем-либо.
В отличие же от веры, то, что понимается в философии как разум, есть на самом деле рефлексирующий разум, то есть разум вечно сомневающийся, колеблющийся, декартовско-кантовско-гамлетовский ра- зум («Быть или не быть?»). Это, говоря словами Шпенглера, разум «городского мозгляка», разум больной. Это разум, не только ни во что не верящий (кроме «дважды два четыре» и т.п.), но и не способный верить. Именно этот разум («чистый») был предметом философской вивисекции Канта в его «Критике чистого разума». Именно этому разуму присущи и все те антиномии (противоречия), которые философ раскрыл и с присущей ему скрупулезностью проанализировал.
Верующему же разуму никакие антиномии не свойственны. Да, он догматичен, но догматичность присуща ему от природы, она естественна, по крайней мере, более естественна, нежели так называемая диалектичность. Последняя есть уже свойство рефлексирующего разума — разума софистов, демагогов, философов, ученых, юристов, политиков…
Непонимание природы веры и разума и единой их сущности можно лучше всего видеть на примере нередко выдвигаемых разными философами утверждений, что религию нельзя рассматривать с позиций разума, поскольку она-де основана на вере и тем самым иррациональна.
Поясню: слово «иррациональное» означает вне разума, где-то еще (где именно, никто не объясняет). Для того, что- бы тут не оставалось какой-то сомнительной пустоты, всякие фрейды и юнги придумали очень удачное словцо «подсознание», куда можно сваливать все то, что многоумные ученые психологи и философы объяснить не в состоянии.
Философ Юм так и писал:
«Наша святейшая религия основана на вере, а не на разуме, и подвергать ее испытанию, которого она не в состоянии выдержать, — значит ставить ее в опасное положение».
Какая великолепная самонадеянность! Без всяких колебаний философ противопоставляет твердой вере вечно рефлексирующий разум, не имеющий под собой каких-либо серьезных опорных точек. И вот этот самый разум, едва держащийся самостоятельно на подгибающихся ногах, вечно будто пьяный, во всем сомневающийся… способен, оказывается, подвергнуть строгому испытанию твердо стоящую на ногах веру!
Многие ли вообще знают или помнят их имена, многие ли нынче читают их претенциозные сочинения, многих ли они вдохновляют на что-нибудь дельное, не говоря уже о высоком? Что же касается веры, то, надо думать, Юм и другие философы, сочиняя свои философии, тоже верили в правоту того, о чем писали, иначе трудно себе представить, чем бы они вдохновлялись…
Наш отечественный философ А.Ф. Лосев по-иному и, думается, ближе к истинному положению вещей рассматривает соотношение веры и знания (разума). Он считал, что вера и есть подлинное знание, а знание, в свою очередь, есть подлинная вера, и что они не толь- ко не разъединены, но даже и не различимы.
