Младогегельянцы

Если Серен Кьеркегор, в своем противоборстве с абстрактным гегелевским идеализмом, все же был одиноким мыслителем, который провел всю свою сознательную жизнь, так сказать, «на окраине философской Европы», то в самом ее средоточии, в Германии, в те же годы образовалась целая, хотя и весьма разношерстная, группа молодых философов, которые были если не прямыми учениками великого немецкого философа, то уж во всяком случае его духовными наследниками.

Однако они тоже выступили с резкой критикой «абстрактной» философской позиции своего учителя и стремились к тому, чтобы философия обратилась, наконец, к жизненным, «земным» человеческим проблемам.

При этом многие из них(если не все) в критике Гегеля шли по пути, противоположному тому, который Гегель представлял как «генеральную линию» развития Мирового Духа.

В самом деле, Гегель видел в собственной философской системе, и прежде всего в «Науке логики», высший этап развития мысли, в которой оказываются «снятыми», т.е. сразу и сохраненными и превзойденными, такие «ограниченные», более конкретные, более приземленные виды духовности (сразу и знания, и деятельности), как политика, право, искусство, и даже религия, хотя к последней Гегель относился с великим почтением и поставил ее на ту ступень в своей «пирамиде» воплощений Духа, которая непосредственно предшествует философии.

Критические наследники Гегеля усмотрели как раз в религии «тайну» гегелевской философии, и потому обратились к исследованию этой «тайны», чтобы найти источник слабостей его философии и потом преодолеть саму эту философию в гегелевском смысле — т.е. сохранить ее ценное содержание, избавившись от ее слабостей.

Начало этому движению (которое получило название «младогегельянства») положила дискуссия по книге Д.Ф. Штрауса «Жизнь Иисуса» (1835). Штраус попытался ответить на вопросы об исторической истинности тех событий, которые описаны в «Евангелиях», применив методику конкретного исторического исследования.

В частности (и даже прежде всего) он обратил внимание на противоречия между «Евангелиями», размышления над истоками которых привело его к мысли, что их содержание — вовсе не только и не столько описание исторических фактов.

Их ядро — во всяком случае ядро Нового Завета — это собрание мифических представлений еврейских народов, которое было превращено в религиозную догму.

Но если это так, то печать догматизма лежит и на гегелевской философской системе, которая есть не что иное, как теоретически обработанная христианская догматика.

Против такой позиции выступили многие из учеников Гегеля («правые» гегельянцы, или «старогегельянцы»), которые попытались опровергнуть взгляды Штрауса и развить дальше гегелевскую трактовку философии как высшего синтеза религии и философии.

Поддержали идеи Штрауса «младогегельянцы» (или «левые» гегельянцы), которые попытались «перевернуть» гегелевскую философскую систему, трактуя «идею» (и самое философию) как порождение практической жизни.

В этом направлении они пытались реформировать сам предмет их критических нападок — гегелевскую философию, упрекая Гегеля в непоследовательности и нерешительности.

Так или иначе, но все они стремились и к радикальному переустройству существующих общественных порядков и политических институтов, усматривая в религии и традиционной философии отражение и охранителей этих порядков и институтов, а в собственной, «критической» философии — важное средство социального преобразования.

Пожалуй, наиболее радикальными в этом отношении были Макс Штирнер, основоположник анархизма, а также Мозес Хесс, под влиянием французских социалистических теорий пришедший к выводу об исторической неизбежности коммунистического переворота.

К числу радикалов можно отнести и К. Маркса с его другом и соратником Ф. Энгельсом, которые стали основоположниками самого влиятельного политического учения ХХ века и одной из наиболее влиятельных до сего времени во всем мире философских концепций.

Понятно, что такие установки в условиях революционных преобразований в Европе и накануне буржуазной революции в Германии (все младогегельянцы были противниками монархии) закрыли перед ними двери германских университетов, а многие из них были вынуждены жить и писать в изгнании.

Наиболее значительным из философов, сформировавшихся в лоне «левого» младогегельянства, был Людвиг Фейербах (1804—1872).

Подобно Б. Бауэру, он считал религию вообще и христианство в частности формой отчуждения человека от его собственной сущности, что является, по его мнению, причиной и экономического, и политического угнетения.

Чтобы изменились социальные порядки, реальные условия человеческого бытия, по его мнению, нужно преобразовать человеческое сознание, избавить людей от ложного понимания собственной сущности, каковым является христианство.

В своем главном труде «Сущность христианства» (1841) он предпринял попытку свести религию к ее антропологическим основаниям, показать, что религия есть не что иное, как извращенное, гипостазированное самосознание родовой сущности человека.

Иначе говоря, по его мнению, собственные, реальные человеческие качества в религиозных представлениях, догмах и ритуалах идеализированы, преувеличены, превращены в абсолют.

Так, таинство крещения имеет в своем основании почитание реальных свойств воды, ее способности очищать человека от грязи; таинство причащения, соответственно, абсолютизирует реальные свойства хлеба и вина; Божественное семейство есть не что иное, как идеал семейных отношений людей, и т.д. и т.п.

Сам Бог, как всемудрейшее, всеблагое, всемогущее идеальное существо, по сути не что иное, как рафинированный, избавленный от пороков, недостатков, ограниченностей и слабостей человек — короче, идеальный человек, которого ложное сознание объективировало, превратило в высшую реальность.

Или, иначе — человек спроецировал в Боге самого себя как человеческий идеал; он сам создал Бога «по своему образу и подобию».

Но, к сожалению, чем более совершенным в процессе такого человеческого самообожествления становится Бог — т.е. идеал человека — тем более ничтожным в собственном мнении делается человек. И, как следствие, тем более бедной, тусклой и ничтожной становится его реальная, земная жизнь.

Она расценивается религиозным человеком как нечто низменное, «юдоль печали», скорее как испытание и подготовка к подлинной жизни «на том свете», которая наступит после смерти.

По Фейербаху, люди, избавленные от иллюзорного религиозного сознания, понявшие земные человеческие истоки религиозных представлений, должны заменить поклонение Богу уважительным отношением и любовью друг к другу.

Речь поэтому идет не о тотальном отрицании религии (поскольку даже этимологически, как полагал Фейербах, слово «религия» означает не что иное, как «связь»), а о перестройке религии на антропологических принципах, и тем самым о замене религии иллюзорной религией подлинной, в качестве основ которой сам философ предлагал собственный антропологический принцип философии.

В других своих произведениях Фейербах предпринял попытку «материалистического переворота» гегелевской философии. Основой этой обновленной философии должно быть обращение к «конкретно-индивидуальному», в противоположность «абстрактно-всеобщему» в гегельянстве.

Соответственно, необходимо отказаться от идеи «чистого сознания», по Фейербаху, базового принципа всей философии Нового времени. Человека надо принимать как целостность, сущность которой включает не только «голову», но и «сердце».

Соответственно, постигать действительность следует руководствуясь не только разумом, но и любовью: человек не только мыслящее существо, но также (и прежде всего!) существо чувствующее. По мнению Фейербаха, истина, действительность и чувственность тождественны.

Это значит, что сам человек есть «предметное существо», что сущность человека следует определять, отталкиваясь от его предметного бытия, что нет другого способа понять человека, кроме изучения его предметного мира, области его реальных потребностей и средств их удовлетворения.

Отсюда следует, что истина не дана непосредственно как чувственность, ее следует проверять в процессе диалога.

Взгляды Фейербаха, и прежде всего его попытка «материалистически перевернуть» гегелевскую философию, оказали огромное влияние на Карла Маркса (1818—1883) и Фридриха Энгельса (1820—1895).