История возникновения и развития векселя

Ценные бумаги – особый и во многом обособленный институт современной цивилистики. С большой долей уверенности можно заметить, что ценные бумаги – тот феномен, который внешне во многом определяет облик современного гражданского права. Вексель является плодом юридического творчества современных европейских народов.

Отношения, складывающиеся в процессе вексельного оборота, не были известны в Древнем Риме, а в последующем выяснилась принципиальная невозможность уложить эти отношения в прокрустово ложе римского частного права. Однако вексель выдержал мощный натиск рецепции римского права.

Сама по себе история векселя может явиться объектом увлекательного исследования. Но определить место векселя в системе современного гражданского права можно будет только в том случае, если удастся выяснить причины возникновения этой уникальной юридической конструкции и степень взаимовлияния векселя и традиционных институтов гражданского права друг на друга.

В этом заключается практический аспект истории права. Поэтому история векселя не может быть рассмотрена изолированно от общих тенденций развития всего института ценных бумаг.

Падение Римской империи повлекло за собой многовековое забвение jus civile и открыло дорогу развитию права “варварских” народов. К началу рецепции римского права в XIII в. новые европейские правопорядки имели достаточно крепкие позиции и собственный неповторимый облик.

Прежде всего, если римское право с внешней, процессуальной стороны было правом жеста, то современное право начало свое развитие по пути письменной формализации. В Средневековье “важность письма была возведена в такую степень, что производила впечатление магии”.

Для права же сакральный характер документа обозначал, что “процессуальные действия, не облеченные в письменную форму, не имели юридической силы”. Как писал Н.О. Нерсесов “какое значение прежде имели символические действия, такое значение получили бумаги в письменных актах позднейшего времени”.

Можно смело сказать, что все письменные юридические документы Средневековья имели характер ценной бумаги, поскольку проповедовался принцип “без бумаги нет права”.

Обозначенные причины появления и самой возможности существования ценных бумаг очень легко объясняются неразвитостью и примитивностью правовой культуры – и это действительно так. В дальнейшем развитии европейское право отошло от крайнего формализма.

К тому же средневековые юристы выработали категорию, без которой немыслимо современное гражданское право. О.С. Иоффе подчеркивал: “…глоссаторы, а за ними и постглоссаторы особое внимание уделяли договорам, оценка юридического значения которых в их учениях существенно отличалась от тех взглядов на договоры, которых придерживались римские юристы.

В противоположность последним они полностью устраняют всякое различие между простым, неформальным соглашением и соглашением, облеченным в определенную форму, признавав, что те и другие в равной мере и с одинаковой юридической силой могут порождать отношения обязательственного характера”.

Таким образом, был преодолен формализм письменной формы средневекового права, но формализм символического действия римского частного права не возродился. Римское право досталось в наследство континентальной Европе как чистая логическая схема, освобожденная от всякого рода процессуальной магии.

Но почему же тогда в современном гражданском праве сохранились ценные бумаги, т.е. очень формализованные письменные документы, ставящие возможность обладания правом в зависимость от обладания бумагой? Откуда этот архаичный обычай, отдающий приоритет форме договора над его содержанием? Секрет этого феномена, видимо, напрямую связан с другим феноменом – торговым правом.

Разумеется, Древний Рим был великой торговой державой, но принципы его торговой деятельности кардинально отличались от тех, которыми руководствовался средневековый Запад. В период своего расцвета “город занимался эксплуатацией и потреблением, сам ничего не производя”.

Непревзойденные дороги, в самом деле, всегда вели в Рим. Безопасность торговцев и товаров, стекавшихся в Город, обеспечивались мощью и управляемостью государства. Запасы золотой монеты казались неиссякаемыми.

Совсем другая картина характерна для Средневековья. Первой жертвой развала античной торговой системы стали римские дороги, которые теперь вели совсем не туда, куда нужно: Рим перестал быть центром единой империи, торговля велась сезонно на ярмарках в разных концах Европы. Сухопутное сообщение уступает место водному; скорость перемещения купцов и их товаров резко падает, само путешествие становится сопряженным с огромным риском. Наступил монетный голод.

Эти и подобные факторы являются бесспорной причиной появления векселя – ценной бумаги, решающей проблемы безопасного перемещения и хранения денег в звонкой монете.

“Разработка коммерческих документов, таких как вексель и долговое обязательство, и их трансформация в так называемые абстрактные договоры…; изобретение понятия оборотоспособности векселей и долговых обязательств” относятся к чертам, характеризующим самобытность европейского торгового права.

Однако вексель не был, конечно, единственным изобретением торгового права Средневековья. Вексель возник и развивался параллельно с другими институтами торгового права в договорной сфере, порожденными теми же конкретными историческими условиями.

Это, в числе прочих, “замена старого требования поставки товара как условия передачи права собственности документом символической поставки, т.е. передача права собственности (и риска ее утраты или повреждения) путем передачи документов о перевозке или др.; создание накладных и других транспортных документов…; развитие института совместного предприятия (commenda) как разновидности акционерной компании, в которой ответственность каждого ограничена его вкладом; выпуск публичных займов, обеспеченных облигациями и другими ценными бумагами; развитие депозитного хранения средств в банках…; появлением первых документов морского страхования”.

Мы видим, что средневековое торговое право выработало определенные договоры и условия договоров, которые или вообще не были известны римскому праву, или принципиально отличались от условий римских контрактов.

Отметим, что в большинстве своем договоры торгового права – это соглашения с активным участием в них своеобразного “третьего лица”, которые продолжают определять оригинальный облик всего современного гражданского права.

Вексель и некоторые другие ценные бумаги, появившиеся в средневековой континентальной Европе, возможно, должны были стать моделью для разработки договорных связей особого вида, но, видимо, сама идея была задушена победоносной рецепцией римского права. Теперь, чтобы выявить договорную сущность переводного векселя или, к примеру, чека, приходиться расщеплять сложный комплекс правоотношений, выраженных в ценной бумаге, на множество примитивных связей “должник-кредитор”.

Как всякий средневековый письменный правовой акт, документы, подтверждающие заключение договора в сфере торгового права, поневоле подчинялись “магии письменной формы” и становились, по сути, единственными доказательствами существования самого субъективного права.

Неудивительно, что все перечисленные договоры и поныне могут облекаться (или должны быть облечены) в форму ценных бумаг. Но дело в том, что если общий путь цивилистики состоял в отходе от жесткой формы обязательств (будь она устной или письменной), то торговое право сознательно сохранило и развило жесточайшую формальность своих письменных актов.

В первую очередь, это объяснялось особым предназначением торгового права. Как подчеркивал И.А. Покровский, римское частное в эпоху превращения Рима в огромную мировую державу сделалось правом супернациональным, универсальным; в противоположность этому право новейших европейских народов характеризовалось чрезвычайной пестротой и вытекающей отсюда неопределенностью гражданско-правовых норм.

Торговое же право, как и римское, стремилось к объективности и конкретности, а “конкретность норм торгового права повышалась по мере того, как они сводились к письменной форме – частично в виде торгового законодательства, но преимущественно в виде письменных торговых документов, более или менее стереотипных”. Вексель решал таким образом глобальную проблему унификации торговых обычаев, и эта его сторона многократно перевешивала минусы, к которым могло привести средневековое крючкотворство.

Более того, формализм торгового права был желателен и с точки зрения сугубо практических интересов. В противоположность удручающей системе феодальной юрисдикции, торговое право создало свои суды – справедливые, беспристрастные, и, что самое главное, – скорые. “Во всех торговых судах процедура отличалась быстротой и неформальностью.

Времени отводилось мало: в ярмарочных судах решение должно было быть вынесено, когда ноги купцов еще были в пыли, в морских судах – “от прилива до прилива”, а в городских и гильдейских судах – “с одного дня на другой”. Часто запрещались апелляции. Не только профессиональные юристы были, как правило, исключены, но и техническая юридическая аргументация вызывала недовольство”.

При таких условиях судья поневоле становился техническим работником, использующим небольшое количество “шаблонов”. Соответственно письменный документ стандартной формы с унифицированным содержанием, совпадающий с “шаблоном” судьи, приобретал самодостаточное значение для доказательства факта заключения сделки и ее условий. Осуществление права, выраженного в договоре, во многом зависело от формы документа и от возможности предоставления этого документа суду.

Очень важно, что торговое право долго не подпадало под влияние глоссаторов и развивалось параллельно с воскресшим римским частным правом. Гораздо драматичнее было взаимодействие с канонами римского права тех ценных бумаг, которые зародились вне сферы торгового оборота.

Так, Н.О. Нерсесов в свое время убедительно показал, что европейским правопорядкам в раннее Средневековье были известны документы на предъявителя, т.е. договорные обязательства, в которых личность кредитора была совершенно безразлична должнику.

Обязательства с предъявительской оговоркой распространились не в сфере торгового права, и далее мы видим редкий пример мертвящего, парализующего действия рецепированного римского права, которое своим авторитетом на время подавило институт, без которого немыслим современный гражданский оборот.

Европейские юристы, начиная с XIV-XV вв., стали подгонять бумаги на предъявителя под конструкции, известные римскому праву, в частности к предъявителю – владельцу документа, стала применяться римская теория мандата.

В результате “обязательства с предъявительской формой, которые по мере развития гражданских отношений должны были оказаться удобными с точки зрения легкой передаваемости прав требования, наоборот, потеряли свое первоначальное значение в XVI в. под влиянием юристов, воспитанных в духе римского права, так что к этому времени они существенно не отличались от простых именных обязательств.

Своеобразные институты торгового права (и вексель в их числе) такой участи избежали – в более терпимые времена система торгового права, сохраняя свою индивидуальность, становится полноценной частью гражданского права; воспринимаются гражданским правом и предъявительские ценные бумаги, поскольку в свое время они оказались востребованными торговым оборотом.

К XIX столетию относятся фундаментальные научные разработки, имеющие целью определить место ценных бумаг, этого, в общем-то, средневекового пережитка, в системе гражданского права того времени. Обострение внимания доктрины к феномену ценных бумаг проходит на фоне неуклонного падения роли собственно ценных бумаг в гражданском обороте.

Тому есть целый ряд причин, но в первую очередь нужно назвать гуманизацию самого гражданского права.

Например, Комиссия по составлению проекта Гражданского уложения Российской империи признавала за морским коносаментом право называться ценной бумагой, но прямо противоположно решала вопрос о родственной ему “сухопутной” накладной, поскольку этот документ не является единственным письменным доказательством договора перевозки, но может быть дополняем и опровергаем другими письменными доказательствами, например, торговыми книгами, телеграммами, письмами на основании общих правил гражданского судопроизводства.

По мнению Комиссии, общая тенденция правового развития проявляется в том, чтобы “ограничить число случаев (:) стеснения договоров письменною формою, в смысле лишения их юридического бытия из-за несоблюдения формы, установленной законом для выражения состоявшегося между сторонами соглашения”.

Пример с коносаментом и накладной, один из многих в проекте Гражданского уложения, характерен еще и потому, что позволяет проиллюстрировать вторую причину упадка ценных бумаг в современном гражданском праве.

Коносамент и накладная, разумеется, являются “родственниками”. Но именно коносамент сформировался в средневековом торговом праве как жесткая юридическая конструкция (как в виду первоначального преобладания морских торговых путей, так и в силу присущего торговому мореплаванию обособления перевозчика, грузоотправителя и грузополучателя).

“Сухопутная” накладная родилась гораздо позже по аналогии с коносаментом, но черты материальной жесткости и процессуальной уникальности, вызванные для коносамента конкретными суровыми обстоятельствами, уже гораздо слабее проявлялись в накладной, что и позволило при тщательном юридическом анализе исключить ее из числа ценных бумаг.

История появления и развития собственно векселя позволяет наиболее наглядно проиллюстрировать все обозначенные выше тенденции развития современных институтов гражданского права. Принято разделять историю вексельного обращения на три периода – итальянский, французский и немецкий.

Согласно наиболее распространенной точке зрения, появление векселя относится к XII столетию, родиной векселя является Италия; но надо учитывать, что ранний прототип векселя был исключительно “способом перемещения денег, чтобы избежать перевозки их, сопряженной с расходами и с опасностью от грабежа”.

Тем самым первоначально вексель облекался в форму переводного письма. Сам перевод денег становился возможным благодаря разветвленной сети меняльных контор, связанных между собой или по вертикали (филиальные отделения одного торгового меняльного дома) или по горизонтали (соглашения менял о взаимном покрытии переводных писем с последующими расчетами между собой).

“Таким образом, лицо, имевшее в другом месте деньги и желавшее получить таковые, выдавало переводное письмо кому-либо, получив заранее от него такую же сумму денег; владелец переводного письма по прибытии на место предъявлял его лицу, у которого находились деньги, и получал их”.

Переводное письмо являлось прототипом именно переводного векселя: место платежа по переводному письму никогда не совпадало с местом его выдачи; поэтому и переводной вексель сохранял черты своего происхождения вплоть до конца XIX в. в императивном требовании законодательства о совершении платежа в другом месте, чем место выдачи переводного векселя.

Соответственно складывались усложненные правовые связи и между субъектами переводного письма: плательщиком по письму выступало не то лицо, что его выдало, впрочем, это правило могло знать исключения.

Практика применения переводного письма логично привела к необходимости разработки конструкции вексельного акцепта. Купец, прибывая к месту совершения сделок (как правило, на ярмарках) должен был убедиться, что деньги по переводному письму действительно будут выплачены плательщиком. Расчеты по заключенным сделкам между купцами производились на ярмарках в самые последние дни.

Соответственно, только к этому сроку купцам могли потребоваться наличные деньги в звонкой монете. К началу ярмарки купец не стремился обменять переводное письмо на деньги, но должен был получить подтверждение того, что плательщик по письму выдаст ему деньги в срок.

“Получив торжественное, хотя и словесное, обещание платить по предъявленному векселю (в действительности же – все еще по переводному письму. – Д.М.) купец успокаивался и принимался за свои торговые дела”. Соответственно отказ от платежа по переводному письму по каким-либо обстоятельствам освобождал плательщика от ответственности перед держателем письма.

На модели переводного письма была отработана и процессуальная строгость векселя. Отказ акцептанта (т.е. плательщика, уже обещавшего обменять переводное письмо на деньги) платить по письму при наступлении срока платежа держатель переводного письма обжаловал в суде.

Вексельный процесс соответствовал принципам торгового судопроизводства, поскольку гарантировал ускорение судебного разбирательства и быстроту исполнения судебного решения. Важной особенностью вексельного процесса являлась возможность личного задержания (т.е. ограничения свободы по аналогии с уголовным правом) акцептанта, уклоняющегося от платежа. Последнее возможно, разумеется, только в рамках публичного права – личное задержание акцептанта гарантировалось местными правителями, “которые покровительствовали торговле и ярмаркам как источнику своих доходов”.

Личное задержание еще долго было свойственно вексельному процессу – Г.Ф. Шершеневич упоминает запрет императора Павла I (1800 г.) обязываться по векселям дворянам, “потому что личное задержание, соединенное с векселями, несовместимо с дворянским достоинством”.

Таким образом, для переводного письма сформировались особые материальные и процессуальные условия, которые в совокупности получили название “вексельной строгости”.

Распространенной является точка зрения, согласно которой простой вексель (где векселедатель и плательщик совпадают в одном лице) появился значительно позже векселя переводного. Г.Ф. Шершеневич отмечает, что “вексельная строгость оказалась настолько соблазнительной для простых долговых обязательств, что они стали прикрываться вексельной формой”. Но на этом этапе конструкция простого векселя была задушена.

Формально это выразилось в борьбе католической церкви с ростовщичеством (в 1570 г. против простых векселей была выпущена специальная папская булла). Однако, известно, что административные запреты очень ненадолго сдерживают развитие правовых институтов, в которых имеется практическая потребность гражданского оборота.

Для существования простого векселя как особой юридической конструкции в то время действительно не было оснований – как справедливо отмечается, выдача простого векселя (т.е. ничем не обеспеченной клятвы оплатить долг) свидетельствует лишь о жалком финансовом положении векселедателя.

Реальные причины, вызвавшие появление переводного письма, не имели к такому простому клятвенному обещанию никакого отношения. Собственно, получалось, что использование для простого долгового обязательства формальной (процессуальной) строгости переводного письма являлось притворной сделкой, с каковой изначально должно было бороться право, и не только каноническое.

Благодаря формальной строгости переводное письмо все более приобретало черты привычного нам переводного векселя. Но для переводного письма существенным было то, что оно передавалось по правилам общегражданской цессии. Рождение векселя в современном понимании произошло лишь тогда, когда переводное письмо стало передаваться по индоссаменту, что законодательно было признано только в XVII столетии.

Этот период истории векселя принято называть “французским”. Сам по себе факт преобразования переводного письма в вексель показателен в смысле гибкости однажды найденной юридической конструкции.

Причины, породившие переводное письмо, исчезали: прекратилась нехватка звонкой монеты в связи с активной разработкой серебряных рудников Нового Света; возрастала централизация и мощь европейских государств, что становилось залогом безопасности купцов; ярмарочная торговля близилась к упадку; менялы исчезали как торговое сословие.

Право начало отказываться от средневекового формализма, формальная строгость (личное задержание должника) рано или поздно должны были вступить в конфликт с принципами частного права. Постепенное умаление роли переводного письма в этой ситуации было бы логичным. Вместо этого с появлением индоссамента произошло окончательное превращение векселя “из простого способа перемещения денег в могущественное орудие кредита”.

Действительно, нормальные современные торговые операции нуждаются в кредите в силу своей природы: у предпринимателя нет “неработающих” денег, но он не может ждать возврата денег из своих долгосрочных проектов, если ему представляется выгодная сделка. Переводной вексель, помимо прочего, открывает возможности взаимного коммерческого (небанковского) кредита, служит удобнейшей формой возложения исполнения денежного обязательства на третье лицо.

Вексельный индоссамент как упрощенный способ передачи права требования также был вызван к жизни потребностями торгового оборота Нового времени: “обязательство вступило на путь циркуляции и само сделалось объектом оборота: право допускает уступку требований и направляет свое внимание на то, чтобы создать более легкие формы для их циркуляции”.

Понятно, что индоссаменту пришлось выдержать натиск сторонников римского права, “в уме которых подобная передача не мирилась с римским принципом индивидуальности обязательства”, понятно и то, что римскому праву в этом вопросе пришлось уступить. Впрочем, первоначально индоссамент был весьма робкой попыткой ускорения оборота обязательств, общей презумпцией оставалась цессия.

Векселедатель специальной оговоркой должен был разрешить оборот векселя по индоссаменту, а индоссант отвечал за исполнение вексельного обязательства только перед тем, кому он передал вексель.

Нет необходимости говорить, что конструкция индоссамента разрабатывалась и применялась для переводных векселей. Но и находящийся под подозрением простой вексель возродился: форма индоссамента придала ему смысл; простой вексель, ускоряющий оборот обязательства, уже в силу самого этого факта стал отражать действительные потребности гражданского оборота и избавился от клейма мнимой сделки.

К середине XIX столетия благодаря стараниям немецкой юриспруденции современное понятие о векселе сформировался окончательно. Вексель был признан абстрактным обязательством, установилась презумпция передаваемости векселя по индоссаменту и презумпция ответственности индоссантов за исполнение вексельного обязательства, личное задержание обязанных по векселю лиц было запрещено.

Середина XIX в. явилась зенитом развития векселя, далее вексель начинает “сдавать позиции”, что служит характерным и показательным примером общего падения роли ценных бумаг в современном гражданском праве.

Падение роли векселя как орудия кредита обусловливалось тем, что эту функцию почти исключительно взяли на себя банковские учреждения, нашедшие более простые формы оформления кредитования. Вексель продолжал сохранять функцию перевода денег, но и здесь практика нашла более простые формы, на сей раз вернувшись к истокам вексельного права.

Вообще-то средневековое переводное письмо характеризовало ту потребность в денежных расчетах, которые мы, пользуясь современными терминами, назвали бы “безналичными”.

Неудивительно, что в средневековом праве перевод денег был облечен в форму строгого формального документа – ценной бумаги. Но, как указывалось в Объяснениях к проекту российского Гражданского уложения, “то, что создало достоинство векселя как долгового акта и орудия кредита, сделало его менее пригодным как средство перевода денег.

Теперь вступление в вексельное обязательство не только возлагает на должника строгую вексельную ответственность, но и верителя (кредитора. – Д.М.) ставит в необходимость своевременно исполнять всякого рода формальности: Со всеми указанными последствиями еще можно мириться, когда надобно создать прочно обеспечивающий верителя долговой акт, но для целей собственно перевода денег последствия эти слишком обременительны и излишни.

Для удовлетворения потребности имущественного оборота в легком и удобном средстве перевода денег пришлось возвратиться к первоначальному виду переводного векселя, когда он служил исключительно для целей перевода денег, отбросив позднейшие добавления вексельного права: индоссамент в смысле самостоятельного обязательства и связанную с ним совокупную ответственность содолжников, предъявление к принятию, протесты в непринятии и в неплатеже, обратное требование в обеспечение, право регресса (в вексельном значении) и вексельный порядок взыскания”, и др.

Документ, оформивший чистый перевод денег, также получил название “перевода” (“переводного письма”), который мог передаваться не только по именной, но и по бланковой надписи на оборотной стороне.

Переводное письмо, будучи строгим документом, не стало ценной бумагой – мы наблюдаем, как индоссамент, “первоначально составлявший исключительную принадлежность векселя, стал затем применяться и к другим обязательствам, по которым содолжники не связаны совокупной ответственностью, отчего материальное значение индоссамента существенно изменилось, и в применении к подобного рода обязательствам индоссамент сохранил лишь значение средства передачи долговых обязательств”.

Банковский перевод стал характеризоваться как “договор, по которому кредитное учреждение обязуется уплатить в другом месте через свой филиал или через своего корреспондента, за счет своего контрагента последнему или другому лицу определенную сумму денег”.

Нет сомнения, что банковский перевод явился прообразом современных безналичных расчетов в форме платежных поручений (§ 2 гл. 46 ГК РФ). И это совершенно логичный путь упрощения правоотношения, при том, что право сохранило и вексель и чек, последний даже в качестве особой формы безналичных расчетов (§ 5 гл. 46 ГК РФ).

Переводное письмо наглядно иллюстрирует диалектическое развитие векселя и его влияние на современное право. Юридическая конструкция векселя послужила моделью для создания неформального института банковского перевода, что явилось толчком к развитию современной системы безналичных расчетов.

Но, породив систему безналичных платежей, вексель сам стал ее заложником. Сохранившаяся в праве нацеленность векселя на наличный платеж и обмен денег на вексель одновременно, “из рук в руки”, создает проблемы, связанные с моментом передачи векселя к оплате и поступлением безналичных денежных средств на счет векселедержателя.

Ведь векселедатель не должен платить, не получив в свое обладание бланк векселя, а векселедержатель, передавший бланк и не получив исполнения, лишается возможности истребовать платеж по нормам вексельного права.

Сглаживая это противоречие, судебная практика в интересах справедливости вынуждена отходить от жесткого правила “нет бумаги – нет права”. Как указано в абз. 3 п. 6 совместного Постановления Пленумов ВС РФ и ВАС РФ от 4 декабря 2000 г. № 33/14, “отсутствие у истца векселя само по себе не может служить основанием к отказу в иске, если судом будет установлено, что вексель был передан ответчику в целях получения платежа и истец этот платеж не получил. Истец в этом случае обязан доказать названные обстоятельства (п. 2 ст. 408 ГК)”.

Способ разрешения этой проблемы показателен. Можно сделать общий вывод: если роль ценных бумаг (векселя в первую очередь) и понижается, то, чаще всего, потому что право просто доводит логику средневековых договорных институтов, породивших ценные бумаги, до конца, органично вплетая эти институты в стройную систему “современного римского права”.

На истории вексельного обращения в России необходимо остановиться особо. История вексельного права свидетельствует, что гражданский оборот предполагает прежде всего использование переводного векселя, выдача простого векселя считается редким случаем – об этом свидетельствует даже структура Единообразного вексельного закона 1930 г.

Тем не менее, в России переводной вексель не получил широкого распространения, до наших дней господствующей является форма простого векселя. В чем причины этого?

Векселя были известны в России еще до эпохи петровских реформ, поскольку существовали сами торговые отношения с иностранцами. Но, видимо, не подлежит сомнению, что, как и в случае с торговыми “кумпаниями”, попытка приобщить русское купечество к векселям была предпринята Петром I, хотя первый русский вексельный устав появился уже после смерти преобразователя – в 1729 г.

Насильственное приобщение к европейской правовой культуре, конечно же, не принесло плодов. Форма простого векселя как формализованной долговой расписки могла встретить понимание, для хождения переводного векселя предпосылок не было. Консервативность права в первую очередь основывается на консервативности правосознания.

Конечно же, следует признать, что переводной вексель – спутник развитого торгового оборота. Но Г.-Дж. Берман указывает на идеалистическую основу развития переводных векселей: “Система передачи будущего обязательства должника от одного кредитора другому не смогла бы развиться и сохраниться, если бы не существовало крепкой веры, доверия и уверенности в честности и прочности того сообщества, к которому принадлежали все кредиторы и должники”.

Может быть, дело действительно в непрочности моральных устоев русского купечества? Однако, к примеру, неуспех насаждаемых Петром I акционерных компаний в России в юридической литературе объясняется, напротив, уникальной честностью и открытостью отечественных купцов, почему товарищество на вере и было преобладающей формой предпринимательства.

Видимо, роль морального фактора в сфере торгового оборота вообще не стоит переоценивать. Экономический расцвет дореволюционной России связан с последней третью XIX в. Переводной вексель мог бы быть востребован предпринимательской практикой, но, как уже указывалось выше, к этому времени относится начало заката самого векселя.

Следует отметить, что российский опыт не был столь уж уникален: Г.Ф. Шершеневич указывал, что господство простого векселя характерно и для внутреннего оборота США, страны, чьи фазы экономического развития совпадали в XIX в. с российскими. Тем самым надо признать: в России просто отсутствует правовая традиция оборота переводных векселей, что само по себе совсем не свидетельствует об убогости гражданского оборота.

Возрождение потребности в векселе в начале 1990-х годов подтвердило, что и в современной России именно простой вексель остается преобладающей формой вексельного оборота. Но если уж в наше время простой вексель продолжает иметь хождение в России, то, следовательно, его потенциал еще не исчерпан.

Простой вексель не создает каких-то уникальных юридических конструкций, отличных от договора займа. Нет сомнения, что индоссамент как особая форма передачи права требования и формальная строгость векселя остаются привлекательными для участников гражданского оборота.

И, конечно же, уже развеялась эйфория по поводу того, что вексель является панацеей в лечении запущенных экономических болезней. В связи с этим как раз и встает проблема осознанного использования векселя в оформлении отношений сторон, вызванных действительными потребностями гражданского оборота.

Общий же вывод будет таков, что вексель как уникальная юридическая конструкция еще не исчерпал всех своих возможностей и поэтому, возможно, рано ставить точку в истории его развития.