Историография дворцовых переворотов

Период 1725–1762 гг. традиционно известен в отечественной истории как эпоха дворцовых переворотов. Однако подобная терминология стала общепринятой не сразу. Современниками эпохи дворцовых переворотов описываемые ими события именовались по-разному.

Князь Я. П. Шаховской (генералпрокурор и сенатор, 1705–1777 гг.) в мемуарах называл их «великое и редкое дело», «предприятие» или «перемена»; другие авторы – В. А. Нащокин (генераллейтенант и майор лейб-гвардии, 1707–1759 гг.) и И. И. Неплюев (резидент в Турции, оренбургский наместник, сенатор, 1693–1773 гг.) – использовали термины «восшествие» или «восприятие» престола.

Неизвестный русский мемуарист XVIII в. употреблял целую гамму слов: «заговор», «смелое» или «дерзновенное предприятие», «вступление в правление», «счастливое событие», «перемена», «удар». Князь М. М. Щербатов в отношении вельмож предпочитал говорить о «падении», а переворот 1762 г. определял как «возмущение».

Однако при обобщении событий 1725–1762 гг., начиная с В. О. Ключевского, историками, как правило, использовался термин «дворцовый переворот». При этом события 1730 г. Ключевский определял как «движение», а воцарение Елизаветы Петровны – как «гвардейский переворот». Одни и те же события называл государственным или дворцовым переворотом С. Ф. Платонов.

Первые отечественные курсы истории обычно использовали обобщенные формулировки о вступлении той или иной персоны на престол без указания на то, как именно это вступление происходило. В этих курсах нет упоминаний о кондициях, подписанных Анной Иоанновной, нет «запрещенной» фигуры XVIII столетия – младенца-императора Ивана Антоновича – или сведений о перевороте 1762 г.

Лишь в некоторых вышедших из «вольных типографий» исторических трудах появлялись известия о разногласиях «государственных чинов» при избрании Екатерины I, кондициях 1730 г., свержении Э. И. Бирона и убийстве Ивана Антоновича. В таких случаях вмешивалась цензура. Елизавета Петровна распорядилась изымать и сжигать жизнеописания Э. И. Бирона, А. И. Остермана и Б. К. Миниха. Впоследствии запрещались сочинения о судьбе Петра III.

В 1799 г. из переводного учебника Г. Ахенваля были вычеркнуты все нежелательные известия о событиях XVIII в. С другой стороны, оппозиционно настроенный к режиму Екатерины II М. М. Щербатов обращал внимание на отсутствие в России «основательных законов» о престолонаследии, «жестокие примеры» произвола временщиков, приводившего к всеобщему «повреждению нравов» в дворянской среде и репрессиям против знати и всего народа.

Либеральное начало царствования Александра I и наметившийся в обществе в эпоху наполеоновских войн интерес к отечественной истории способствовали появлению в печати целого ряда публикаций о жизни забытых или «запрещенных» деятелей – А. Д. Меншикова, Б. К. Миниха, А. И. Остермана.

А. Р. Воронцов в записке 1801 г. впервые попытался проследить закономерности переворотов прошлого и подметил существенные различия между ними: от попытки ограничить монархию «несвойственными для России кондициями» до проявления «преторианской гвардейской необузданности». М. М. Сперанский во «Введении к Уложению государственных законов» 1809 г. полагал, что замыслы ограничить самодержавие при императрице Анне в 1730 г. не удались, поскольку опередили «состояние народного духа».

Для него на этом пути были равно неприемлемы как «гидра аристократии», так и грубое насилие, когда государя (Елизавету Петровну) возводили на престол «несколько пьяных гренадеров». «Записка» Карамзина, как и сочинения А. Р. Воронцова и М. М. Сперанского, не предназначалась для печати. Но затронутые в них проблемы политического развития страны нашли отклик у членов тайных обществ, которые, в свою очередь, обращались к истории в поисках прецедентов борьбы «народной вольности» с тиранами и оценивали опыт дворцовых «революций».

М. И. Муравьев-Апостол, Д. И. Завалишин, К. Ф. Рылеев, Н. И. Тургенев, Н. М. Муравьев не раз высказывали свое мнение о «постыдной эре женского правления и безнравственных временщиков». Сами же перевороты декабристы связывали с исчезновением при Петре I «духа законной свободы и гражданственности» вследствие ликвидации или подчинения государству общественных учреждений –сословно-представительного «государственного собора» и церкви. Они полагали, что при сохранении «законно-свободных постановлений» в России не было бы характерных для послепетровской эпохи насильственных переворотов и потрясений.

В правление Николая I появились работы, достаточно подробно рассматривавшие события «потаенных» царствований XVIII в. Издавались первые истории гвардейских полков с почерпнутыми из полковых архивов сведениями о действиях гвардейцев во время переворотов. Д. Н. Бантыш-Каменский и А. В. Терещенко выпустили биографические справочники о государственных деятелях России прошлого и настоящего.

Важным рубежом в изучении проблемы стало освещение послепетровской эпохи в XVIII–XXV томах «Истории России» С. М. Соловьева, вышедших в 1867–1875 гг. Труд Соловьева окончательно перевел проблему из области политических секретов, с одной стороны, и предмета «обличения», с другой, в сферу научного изучения.

Впервые читатель получил подробную панораму эпохи, которая рассматривалась не как провал между «великими» правлениями Петра I и Екатерины II, а в качестве самостоятельного и важного периода отечественной истории. Кроме того, историк ввел в научный оборот большинство известных к тому времени и использующихся по сей день источников.

Профессор Дерптского университета А. Г. Брикнер собрал обширный материал для создания труда по истории послепетровских царствований 1725– 1762 гг. Итогом этой незавершенной работы стали помещенные в разных периодических изданиях статьи, представляющие и сейчас интерес, поскольку они были написаны с привлечением обнаруженных автором дипломатических документов из архивов Берлина, Вены, Стокгольма. Но в самих событиях переворотов Брикнер видел только столкновение личных выгод вельмож и не усматривал никакого политического элемента.

Вводившийся в оборот фактический материал и характерное для науки второй половины XIX столетия внимание к социальным проблемам вызывали несогласие с заданной С. М. Соловьевым концепцией. Главной чертой «эпохи дворцовых переворотов» В. О. Ключевский считал выдвижение новой господствующей силы, дворянства во главе с гвардией, ставшей «политической школой» этого сословия, формировавшей его взгляды и помогавшей удовлетворению его притязаний.

Ключевский впервые поставил вопрос о необычной для других европейских держав социально-политической роли гвардии. Соловьев видел в ней «лучших людей» страны, усилиями которых произошло в 1741 г. возвращение к «правилам Петра Великого»; с точки же зрения Ключевского, царствование Елизаветы, напротив, явилось «крутым поворотом от реформы Петра I», и именно гвардия способствовала становлению режима «дворяновластия».

Дворянство получило «законодательное удовлетворение важнейших нужд и желаний», поскольку на этом пути «нужды казны дружно встретились со стремлениями дворянства»; в результате Россия отстала от других европейских стран, по выражению Ключевского, «на крепостное право».

Ключевский отметил также развитие политической роли гвардии на протяжении послепетровской эпохи: по его мнению, «в 1725, 1730 и 1741 гг. гвардия установляла или восстановляла привычную верховную власть в том или другом лице, которое вожди ее представляли ей законным наследником этой власти. В 1762 г. она выступала самостоятельной политической силой, притом не охранительной, как прежде, а революционной, низвергая законного носителя верховной власти, которому сама недавно присягала».

В советское время наступил длительный перерыв в изучении данного периода, в значительной степени благодаря смене приоритетных направлений исторических исследований. Лишь в начале 1920-х гг. вышло несколько работ, посвященных отдельным событиям политической борьбы послепетровской эпохи. В исторической литературе утвердилось высказывание В. И. Ленина о «до смешного легких» переворотах, совершаемых «кучкой дворян».

Предпринятая М. Н. Покровским попытка пересмотреть историю с марксистской точки зрения привела к созданию вульгарно-материалистической концепции. Согласно ей, проводников буржуазной политики в Верховном Тайном совете в 1730 г. сменили ставленники западноевропейского капитала во главе с Бироном, которых, в свою очередь, свергли в 1741 г. представители «дворянского управления» или «нового феодализма».

В изданных в 1930–1970-х гг. обобщающих трудах преимущество отдавалось освещению петровских преобразований и их роли в преодолении отсталости России. Возможно, именно поэтому все проявления оппозиции этим реформам воспринимались историками как реакционные попытки реставрации допетровских порядков. Что же касается собственно дворцовых переворотов, то в литературе утвердилась пренебрежительная оценка этого явления как «борьбы придворных аристократических группировок за власть, за право безнаказанно расхищать казну и грабить государство».

В середине 1960-х гг. к проблеме обратился С. М. Троицкий. Ему принадлежит специальный очерк историографии эпохи дворцовых переворотов, где ученый показал существование различных подходов к проблеме в дореволюционной науке и констатировал, что политическая история России XVIII в. «не привлекала должного внимания марксистской историографии».

С. О. Шмидт попытался дать новую трактовку этого периода русской истории. Он подчеркнул стабильность внутренней политики и, по его мнению, «мирный характер» дворцовых переворотов XVIII столетия, в отличие от стрелецких выступлений 1682 г. Причиной такого характера событий был союз верхушки русского дворянства, в лице гвардии, с государем; к тому же перевороты «мало касались бюрократии, даже высшей».

Зарубежная историческая наука относительно мало интересовалась эпохой дворцовых переворотов по сравнению с царствованиями Петра I или Екатерины II. В обобщающих трудах эти события, как правило, трактовались с позиций дореволюционной консервативной историографии: речь шла о победе после смерти Петра «старорусской партии», желавшей повернуть Россию назад. Некоторое исключение представляют только события 1730 г., рассматриваемые как возможный «поворотный пункт в русской истории» и попытка установления новой «формы правления» по западным образцам.

Позднее к ним добавилась монография Е. В. Анисимова «Россия в середине XVIII века. Борьба за наследие Петра» об эпохе правления Елизаветы Петровны, где впервые в советской литературе подробно рассматривалась «переворотная ситуация» 1741 г.

По мнению историка, ее особенностями являлись, во-первых, самостоятельное осуществление переворота гвардейскими низами («солдатством»); во-вторых, патриотический характер переворота, что свидетельствует о «высоком уровне общественного сознания если не всего русского общества, то, по крайней мере, его широких столичных кругов»; третьей специфической чертой переворота он считал вмешательство во внутриполитический конфликт иностранной дипломатии в своих интересах. Выделил Анисимов и еще одну особенность: пропагандистскую кампанию с целью убедить подданных в законности власти Елизаветы и заклеймить предшествовавшее «засилье иноземцев».

В последующих работах Е. В. Анисимова подробно рассказывается о царствовании Екатерины I, Петра II и Анны Иоанновны; автор оценивает спор за власть после смерти Петра I как «типичный военный переворот» и детально рассматривает события 1730 г., охарактеризовав их как «олигархический переворот».

В биографии императрицы Елизаветы исследователь повторил свои выводы о характере и особенностях переворота 1741 г., хотя и с оговорками относительно отнюдь не массового, а специфически гвардейского патриотизма и отсутствия на деле в предшествующие воцарению Елизаветы годы «свирепого режима иностранных поработителей».

С начала 90-х гг. XX в. появились перепечатки дореволюционных работ, посвященных XVIII в. Был опубликован труд М. А. Корфа и В. В. Стасова о «брауншвейгском семействе» правительницы Анны Леопольдовны и императора Ивана Антоновича. В изобилии стали выходить статьи и книги, посвященные династии Романовых, в том числе и о ее представителях, правивших в XVIII в.

На рубеже ХХ–ХХI вв. появились также самостоятельные исследования, посвященные важным политическим событиям XVIII в. и их главным героям: С. В. Ефимова о деле царевиче Алексея, С. А. Седова о князе Д. М. Голицыне, А. В. Гаврюшкина и А. Б. Плотникова о Н. И. Панине. А. Б. Каменский в работе о правлении Екатерины II проанализировал заговор 1762 г. и его отличия от переворота 1741 г. Специфике заговора 1762 г. и составу его участников посвящено исследование Г. В. Ибнеевой.

В. П. Наумов исследовал механизм работы и принятия решений елизаветинской Конференции при высочайшем дворе и Императорского совета Петра III. М. В. Кричевцев рассмотрел роль Кабинета – личной канцелярии монарха – в структуре государственных органов при Елизавете и Петре III.

В работах Н. Н. Петрухинцева исследуется внутренняя и внешняя политика Анны Иоанновны. В работе А. Б. Каменского о реформах XVIII в. эпоха дворцовых переворотов окончательно «вписана» в поступательное развитие России по пути модернизации. Анализ законодательства привел автора к выводу, что внутренняя политика наследников Петра являлась не попыткой возвращения в прошлое, а «корректировкой последствий реформ», завершившейся к концу 1740-х гг. Только короткое царствование Петра III он рассматривает как разрыв или «отказ от преемственности» на этом пути.

А. Н. Медушевский причинами династических кризисов считает «особый способ организации власти и механизм принятия решений в рамках узкой дворцовой олигархии»; хотя автор в целом полагает, что «за преобразованиями Петра следует консервативная политика его преемников».

М. А. Бойцов вывел эпоху дворцовых переворотов за привычные хронологические рамки, доведя ее до 1825 г. В политической нестабильности он видит неизбежную «плату» за реформы Петра, когда «изменения в политической культуре общества не поспевали за реформами; облик, стиль поведения и властвования верхушки новой, императорской России настолько не соответствовали прочно укоренившимся стереотипам массового сознания в отношении царя и его окружения, что породили глубокое отчуждение (не социальное – оно и так издавна было, а именно психологическое) подданных от петербургской власти».

Бойцов выделил два различных типа переворотов: относительно «мирное» отстранение государя, регента, важнейшего сановника от власти и наступивший на рубеже сороковых годов XVIII в. «классический для русской истории этап военного переворота», закономерности которого он усматривает в «нарастании жестокости» и росте от раза к разу числа участников заговора.

Проблема дворцовых переворотов в российской истории XVIII в. по существу только начинает серьезно изучаться.