Художественный образ мира лирики раннего Б. Пастернака

В 1930 году советская страна стала свидетелем еще одной человеческой трагедии. 14 апреля в возрасте 36 лет покончил с жизнью В. Маяковский. «Москва разрывалась от телефонных звонков. Друзья и враги Маяковского были в растерянности. На этом фоне выделялась фигура Б.Л.Пастернака.

Казалось, этот скорбный 40-летний человек ведет неслышный продолжительный неутоленный диалог с покойным:

Ты спал, постлав постель на сплетне,
Спал и, оттрепетав, был тих,
Красивый, двадцатидвухлетний.
Как предсказал твой тетраптих.
Ты спал, прижав к подушке щеку,
Спал,- со всех ног, со всех лодыг
Врезаясь вновь и вновь с наскоку
В разряд преданий молодых.
Ты в них врезался тем заметней,
Что их одним прыжком достиг.
Твой выстрел был подобен Этне
В предгорье трусов и трусих.

В отличие от своего современника, Борис Леонидович Пастернак проживет долгую жизнь, и умрет в возрасте 70 лет от рака легких на даче в Переделкино, в своей постели:

Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели…
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье…
Он не мылил петли в Елабуге
И с ума не сходил в Сучане!
Даже киевские письмэнники
На поминки его поспели.
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!..
И не то чтобы с чем-то за сорок –
Ровно семьдесят, возраст смертный.
И не просто какой-то пасынок –
Член Литфонда, усопший сметный!
Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели его метели…
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!

В стихотворении Александра Галича – живая боль, стыд, упрек. Упрек его современникам, стране, упрек нам, его потомкам. Сегодня мы можем восстановить во всех деталях процесс исключения Пастернака из Союза писателей, об этом много написано, опубликована стенограмма того заседания, на котором состоялось исключение поэта из Союза.

Об этом позорном действе Александр Галич писал так:

А зал зевал, а зал скучал – Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму и не в Сучан,
Не к высшей мере!
И не к терновому венцу Колесованьем,
А как поленом по лицу – Голосованьем!
И кто-то, спьяну, вопрошал:
– За что? Кого там?
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом…
Мы не забудем этот смех
И эту скуку!
Мы – поименно! – вспомним всех,
Кто поднял руку!..

То же чувство – боль, укор, возникает, когда читаешь стихотворение самого Пастернака «Нобелевская премия», написанное в 1959 году, но опубликованное гораздо позднее:

Нобелевская премия
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, все равно.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора –
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.

Обратим внимание: поэт выносит в заглавие причину своей трагедии (Нобелевская премия), тем самым сообщает тему стихотворения и делает Нобелевскую премию символом и высших заслуг, и высших наказаний. Не было бы заглавия, не понятно было бы, что именно послужило предметом переживаний героя.

В последних строках этого стихотворения возникает пастернаковская идея огромного, трагического и прекрасного мира, которой Пастернак оставался верен всю жизнь. Мир, мирозданье для Пастернака – божественно целостно. Смысл и сущность пастернаковского мировосприятия лучше всего, на мой взгляд, раскрывают такие строки:

И через дорогу за тын перейти
Нельзя, не топча мирозданья.

Мир берется Пастернаком в какой-то высшей целостности. Это – ощущение мира ребенком.

Он награжден каким-то вечным детством, той щедростью и зоркостью светил, И вся земля была его наследством, а он её со всеми разделил.

Так писала о нем Ахматова. А Вознесенский вспоминает: «Пастернак – подросток. Есть художники, отмеченные постоянными возрастными признаками. Так, в Бунине есть четкость ранней осени, он будет всегда сорокалетним. Пастернак же вечный подросток: «Я создан богом мучить себя, родных и тех, которых мучить грех». Лишь однажды в стихах в авторской речи он обозначит свой возраст: «Мне 14 лет». Раз и навсегда.

О том, что Пастернак воспринимал мир с какой-то особой детскостью, говорил и Д.С.Лихачев: «Пастернак – большой ребенок, по-детски впитывающий в себя все впечатления от окружающего его мира».

Действительно, состояние детства для Пастернака постоянное. Поэт и сам всегда культивировал в себе свежесть взгляда, впечатлительность и верность воспоминаниям детства. Он писал: «…Единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас». И еще: «Любить самоотверженно и беззаветно, с силой, равной квадрату дистанции, – дело наших сердец, пока мы дети».

А Пастернак остался ребенком до конца. Он сохранил свежесть своих впечатлений о мире, детскую отзывчивость на все. По сути. поэзия для Пастернака – это вторая действительность, т.е. действительность, переставшая быть привычной и ставшая чудом. И действительно, мир для Пастернака состоит из чудес: чудес одушевления неодушевленного, воскрешения мертвого.

Не случайно очеловечивание бездушных явлений – типичная черта творчества Пастернака. Вспомним его стихотворение «Весна»:

Весна, я с улицы, где тополь удивлен,
Где даль пугается, где дом упасть боится,
Где воздух синь, как узелок с бельем
У выписавшегося из больницы.
Где вечер пуст, как прерванный рассказ,
Оставленный звездой без продолженья
К недоуменью тысяч шумных глаз,
Бездонных и лишенных выраженья.

А в «Марбурге» читаем:

Плитняк paскaлялся, и улицы лoб
Был смугл, и нa нeбo глядeл испoдлoбья
Булыжник, и вeтep, кaк лoдoчник, гpeб
Пo липaм. И всe этo были пoдoбья…

Пастернаковское создание мира напоминает миф. И, как в мифе, сотворение мира переплетено у него с сотворением человека. Единство Вселенной и Человека – один из постоянных мифологических мотивов поэзии Пастернака. Параллелизм между явлениями природы и жизни человека присутствует в стихах поэта постоянно,

Ты так же сбрасываешь платье,
Как осень сбрасывает листья
Давай ронять слова,
Как сад – янтарь и цедру
Рассеянно и щедро…
Едва, едва, едва…

А иногда этот параллелизм оборачивается полным равенством:

Любить иных – тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен
Весною слышен шепот снов
И шелест новостей и истин.
Ты – из семьи таких основ
Твой смысл, как воздух, бескорыстен.

Причем, нередко явления природы, предметы окружающего мира как бы меняются местами с героем. И уже не герой, а они, становятся активными, наделяются движением, динамикой:

Сегодня мы исполним грусть его –
Так, верно, встречи обо мне сказали,
Таков был лавок сумрак.
Таково Окно с мечтой смятенною азалий.
Таков подъезд был.
Таковы друзья.
Таков был номер дома рокового,
Когда внизу сошлись печаль и я,
Участники похода такового.

Окружающий мир у Пастернака может приобретать такую активность, что иногда герой даже ощущает себя как будто во власти внешних воздействий, иногда – в смертельной опасности:

Пощадят ли площади меня?
Ах, когда б вы знали, как тоскуется,
Когда вас раз сто в теченьи дня
На ходу на сходствах ловит улица!
О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью – убивают,
Нахлынут горлом и убьют!
От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.
Но старость – это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.

Слитность лирического героя с миром, мифологизм, динамизм – все эти черты художественного мира Пастернака ярко проявили себя уже в первых его сборниках «Близнец в тучах» (1914), «Сестра моя – жизнь» (1922).

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)