Джон Дьюи

Третьим виднейшим представителем прагматизма был Джон Дьюи (1859—1952), тоже не только философ (хотя его вариант прагматизма обрел собственное имя — инструментализм — что само по себе свидетельствует о величине его вклада), но и социолог, психолог, правовед, логик и педагог.

Его педагогическая концепция получила большое распространение не только в Америке, но также в послеоктябрьской России и в Китае.

Программа инструментализма была провозглашена им даже несколько раньше выхода в свет книги Джемса «Прагматизм»: в 1903 г. вышли в свет «Лекции по логической теории». В них в форме «прикладной» логической концепции был предложен некий универсальный метод решения жизненных задач.

Наиболее полно концепция эта представлена в «Очерках по экспериментальной логике» (1916 г.). Примечательно, что здесь он весьма негативно оценил быстро распространившееся, с легкой руки Джемса, представление о прагматизме как об идеологии «грубого» практицизма.

Он называет «легендой» утверждение, что-де прагматизм рассматривает познание как «простое средство достижения практических целей или удовлетворения практических потребностей».

К тому же и само слово «практический», согласно Дьюи, «означает лишь правило, которое состоит в требовании искать окончательные значения и последние оправдания всякой мысли, всякого рефлексивного рассуждения в его следствиях.

Он ничего не говорит о природе этих следствий, которые могут быть эстетическими или этическими, политическими или религиозными — какими угодно».

Соответственно, Дьюи подчеркивает, что подлинное познание никаким боком не касается «трансцендентного»: познавательная активность нацелена на «урегулирование ситуации», в какой бы сфере деятельности она не возникала: «Мы не знаем ни источника, ни природы, ни средства лечения малярии, пока не можем воспроизвести или вылечить малярию; ценность и касательно воспроизведения, и касательно устранения зависит от характеристик малярии в отношении с другими вещами.

И дело так же обстоит применительно к математическому знанию, или к знанию из областей политики или искусства.

Относящиеся к ним объекты не познаны, если они не сделаны в ходе процесса экспериментального мышления. Их полезность, когда они сделаны, есть все то, что относительно них, каковы бы они ни были, опыт способен в последующем определить от бесконечности до нуля».

Для «экспериментальной логики» Дьюи весьма важно понятие исследования. Исследование — это сам целостный опыт, но рассматриваемый под специфическим углом зрения. Человеческая жизнь складывается из множества ситуаций. Любой конкретный объект, любой процесс — непременно органическая часть ситуации.

Изолированный объект просто невозможен, хотя бы потому, что его «изоляция» от других не что иное, как результат активной процедуры «нейтрализации» тех связей, в контексте которых он существует изначально.

Частный объект ни прямо, ни косвенно, никогда не интересует человека «сам по себе»: он становится предметом познания, будучи включен в связь с познающим субъектом и в контексте познавательной ситуации, которая предстает как проблематическая.

Собственно, назначение дискурсивного мышления и состоит в том, чтобы готовить ответы «на окружение»: «Рассуждение, которое не контролируется путем привязки к некоторой ситуации, — это не рассуждение, а галиматья, не имеющая никакого значения; точно так же, как характеристики типографского шрифта не составляют линотипной строки, а тем более фразы. Универсум опыта — это предваряющее условие универсума дискурса.»

Познание поэтому начинается со вступления человека в неопределенную ситуацию. Она порождает сомнения и вопросы; поэтому ее можно назвать проблематической.

Правда, проблематизация — это уже не сама ситуация, а ее антиципация, т.е. начало ее освоения, «переработки». Первый шаг решения — вычленение в неопределенной ситуации стабильных элементов.

Звук сирены во время киносеанса создает для человека беспокоящую его, неопределенную ситуацию. Первое, что делает разумный человек, попав в такую ситуацию, — он оглядывает зал, фиксируя расположение кресел, запасных и основных выходов. Обращает он внимание и на нестабильный элемент ситуации — поведение людей.

Осознание этих моментов позволяет ему сформулировать проблему: какой путь спасения наиболее адекватен ситуации. Все наблюдаемые моменты превращаются сознанием в компоненты проблемы, анализ которых способен привести к практически ценному решению.

В образовании проблем по поводу неопределенных ситуаций и в их решении как раз и состоит назначение мышления.

В ходе операций мышления с факторами, составляющими проблему, рождаются идеи. Чем больше элементов проблемы освещены, тем более ясными могут стать понятия, касающиеся решения проблемы: ясные идеи превращаются в программу практического действия.

Конечно, самые светлые идеи — только предвосхищение того, что может произойти; они обозначают возможности.

Но они функциональны, способны стать средствами преодоления проблематической ситуации, и операциональны, поскольку превращаются в планы действий и в программы получения новых фактов.

Таковы базовые, принципиальные представления прагматизма в целом — не только инструментализма Дьюи — о познании и его назначении. Отсюда следуют достаточно радикальные перемены в смыслах традиционных философских терминов.

В их числе на первых местах — «реальность» и «истина», которые представляют собою главные структурные элементы традиционной философии, учения о бытии (онтологии) и учения о познании (гносеологии).

Мы уже знаем, что европейская философская мысль придумала теорию познания в XIX в. как средство избавления от прежней метафизики, которая, конечно же, была универсальной, всеобъемлющей онтологией.

Мы видели также, что в результате проведения исследовательской гносеологической программы онтология, вообще говоря, отнюдь не исчезла, а трансформировалась в различные формы трансцендентализма (например, в концепцию «элементов мира» в эмпириокритицизме или своеобразную метафизику «философии жизни»).

Поэтому историки философии единогласны в том, что уже в начале ХХ века происходит «возрождение метафизики».

Когда мы вновь вернемся в Европу, то увидим и дальнейшее развитие этого процесса — например, в концепции «жизненного мира» «позднего» Гуссерля или в «фундаментальной онтологии» Хайдеггера.

О прагматистской трактовке реальности я уже немало говорил, поскольку эта тема и эксплицитно главная в трудах представителей этого течения. Остановлюсь, в заключение, на прагматистской трактовке истины, поскольку историко-философская ретроспектива усматривает в этой трактовке чуть ли не важнейший вклад, который внес прагматизм в развитие мировой философии.