Западная политическая культура: римский путь

Достаточно долго политологи рассматривали западную политическую культуру в качестве эталона в мире политики. Для большинства человечества культура, которую создал освобожденный от оков Прометей, олицетворяла устремленность к вершинам рационализма, технологизма и прогрессизма. Агрессивный антропоцентризм – наиболее мощная нравственная парадигма Запада в сфере политики, последовательно утверждающая весьма категоричные максимы о том, что человек есть не только мера всех вещей, но и единственный источник силы, обеспечивающий политическую стабильность и прогрессивное развитие.

Современные международные организации активно пропагандируют политические ценности, которые генетически и структурно порождены менталитетом Просвещения: свободу, равенство, права человека, достоинство личности. Однако в определенном смысле наступивший век оказался не только эпохой невиданного торжества идеологии Просвещения, но и началом ее заката. Поднявшись на вершины рационализма, прогрессизма и технологизма, западный человек увидел такие «бездны» прогресса, которые заставили его содрогнуться и переосмыслить весь пройденный путь. Никогда за всю историю человечества не были столь разительными контрасты между богатыми и бедными, между господствующими и обездоленными, между информированными и неинформированными, допущенными и исключенными. Вера в спасительную силу морали успеха, поразительная терпимость к неравенству во всех его формах, к личному своекорыстию, необузданному утверждению агрессивного эгоизма изрядно запятнали высокие идеалы прогресса, благоразумия и индивидуализма.

Драма «прометеева человека», захваченного идеей рациональности, состоит в том, что ему удалось-таки одержать пиррову победу над нерациональным миром природы и человеческой культуры. Технологический энтузиазм адептов Просвещения, забывших о том, что природа – это храм, а не мастерская, сегодня прямо ведет человечество к катастрофе. Обратной стороной технического прогресса стал непрерывно углубляющийся экологический кризис, разрушающий цивилизацию и производящий в ней неслыханные опустошения. При этом совершенствование техники сочетается с крайним духовным убожеством потребительского общества.

Именно поэтому в наши дни стоит задача заново проанализировать роль и значение западной политической культуры, политических традиций и ценностей. Политологи стремятся по-новому переосмыслить возможности политической культуры, пытаясь найти выход из тупиков развития технической цивилизации. Это тем более актуально сегодня, когда впервые за многие столетия обозначились явные признаки отставания западной цивилизации в темпах экономического развития.

Мнение экспертов

Эксперты из японского Национального института комплексных исследований полагают, что США по абсолютным размерам ВВП к 2050 г. займут третье место в мире, при этом у Китая ВВП будет в 1,66 раза больше, а у Индии – в полтора раза. Совокупная численность населения планеты к середине века превысит 9 млрд. Тройка мировых лидеров по количеству населения будет выглядеть следующим образом: Индия – 1,61 млрд, Китай – 1,42 млрд, США – 420 млн человек.

Причины взлета и падения западной цивилизации волнуют умы многих известных ученых. Американский философ Ричард Тарнас, исследовавший историю западного мышления, полагает, что в основе западной ментальности лежит героическое побуждение сформировать разумное и самостоятельное человеческое «Я». Этот путь был далеко не простым, ведь на Западе формировались весьма разные политические традиции, которые, пересекаясь, способствовали созданию альтернативных полюсов политической культуры.

Поиски западной культурной идентичности неизменно приводят исследователей к констатации того не лишенного иронии факта, что на вопрос о единстве есть два ответа. Западная культура восходит к двум несводимым друг к другу началам – античному языческому и иудео-христианскому. Афины и Иерусалим – два символа этих традиций. Истоки их оппозиции восходят к противопоставлению еврея и грека, заимствованному у св. Павла. Афины и Иерусалим, античное и иудео-христианское можно сравнивать как религию красоты и религию послушания, как эстетику и этику, разум и веру, как свободу поиска и традицию. Западный мир живет напряженным сочленением этих двух полюсов, из конструктивного конфликта которых проистекает его динамизм.

От античной демократии западная политическая культура унаследовала традиции автономных городских коммун и такие черты полисного генотипа, как свобода совести и трудолюбие. Полисная система, основанная на уважении достоинства и свободного выбора личности, представляла собой сообщество свободных граждан, которое стало ядром будущего гражданского общества.

Христианская традиция с ее пониманием греховности человека также послужила формированию демократической духовной культуры. Она утверждала, что в греховности все люди равны перед Богом и ни у кого нет привилегий – ни у папы, ни у аристократов. Единственная возможность искупить первородный грех – постичь смысл сотворенного Богом мира, чтобы таким путем узнать, чего хочет от человека Творец. Как подчеркивал английский ученый и богослов XVII в. Роберт Бойль, природа – это кафедра, воздвигнутая Творцом для индивидуального обучения человека духу истинного благочестия.

Однако западная цивилизация – наследница не только Афин и Иерусалима. Помимо них есть еще и Рим: «Мы не являемся и не можем быть греками и евреями, поскольку мы прежде всего римляне», – утверждает французский философ Реми Браг. Более того, в сфере политики римское влияние нельзя рассматривать просто в ряду других источников культуры. Политические ценности Рима оказали решающее влияние на становление политической культуры Запада. Риторика европейских буржуазных революций полна подражания римской культуре, а искусство той эпохи буквально копирует римскую архитектуру и мебель. Так западная цивилизация Нового времени в период становления буржуазной демократии пыталась вдохновиться гражданскими добродетелями Брута и патриотизмом Регула. Римские символы благодаря Консулату и Империи проникли в армию (легион, орлы), а римское право вошло в Кодекс Наполеона, где на первом месте стояли Отечество, порядок и патриархальная семья.

Итак, римский элемент в политической культуре Запада является определяющим, но какова его роль? Во всех уже рассмотренных нами политических культурах конфликт между религиозной традицией и сферой политики практически отсутствовал. Значительно сложнее складывались аналогичные отношения в западном христианстве.

М. Вебер обращает внимание на то, что на заре становления христианства, в период эсхатологических ожиданий, существовало отвращение к политической власти в лице Римской империи «как к царству антихриста». В Средние века ригористическую точку зрения во взаимоотношениях религии и политики сменила компромиссная позиция. Проповедовались пассивная терпимость к власти (всегда несправедливой) и активное исполнение всех политических повинностей: «отдавайте кесарю кесарево», если это не угрожает спасению души.

Возобладала концепция Блаженного Августина о том, что историю направляет Бог, как бы разворачивая драматический сценарий двух незримых сообществ: избранных и осужденных, града Божьего и града земного, ведущих между собой упорную борьбу на протяжении всей истории, от первых дней творения до Страшного суда. При этом католицизм и протестантизм с самого начала вырабатывали разные формы политического пространства, разные системы ценностей и приоритетов.

Римско-католическую традицию от самых ее истоков отличали высокий догматизм, упорядоченность формы. Это имперская традиция, способная к формированию единого правового и политического пространства. Даже тип католической святости основан на культе силы и деятельности. Духовенство, клир предстают здесь настоящим духовным войском. Голос папы – воина и политика – через энциклики неизменно обретает силу в политической жизни Европы.

Реформация стала определяющим этапом в развитии западной цивилизации, о чем в той или иной форме заявляли все ее выдающиеся представители. Классической по праву считается работа Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», где блестяще раскрывается роль протестантизма в возникновении особого типа мышления западного человека. Реформация не только привела к разделению некогда единой римско-католической традиции, но и выработала необходимые условия для коренного переворота в политической культуре и истории Запада.

Католицизм рассматривал мирскую жизнь как второстепенную, неподлинную и противопоставлял ей жизнь религиозную в качестве подлинной, воцерквленной, где при посредстве церкви душа готовится к жизни вечной. Спасение даруется прежде всего тем, кто усерден в церковной жизни; те, кто уделяет слишком много внимания жизни мирской, забывает Бога, шансы на спасение души утрачивает.

Цитата и интерпретация

Благодаря Мартину Лютеру религия оказалась обмирщена. Он завершил «великий историко-религиозный процесс расколдовывания мира, начало которого относится ко времени древнеиудейских пророков и который в сочетании с эллинским научным мышлением уничтожил все магические средства спасения, объявив их неверием и кощунством».

Активная мирская деятельность теперь стала рассматриваться как религиозная обязанность, леность же приравнивается к греху. Тем самым протестантизм утвердил особое отношение к деятельности как к «святости, возведенной в систему».

Пуританская этика – это мирской аскетизм, согласно которому работа есть спасение, долг и призвание. Протестантизм значительно сместил акценты в христианской традиции: он обратился непосредственно к человеку и возложил на него ответственность за формирование своей земной судьбы. Тем самым был утвержден кардинальный принцип западной культуры – принцип субъективизма и индивидуализма, определяющий и формирующий мировоззрение человека Нового времени.

Все основные черты западной ментальности: повышенное чувство собственного достоинства, самоорганизация и самодисциплина, стремление управлять другими людьми, изобретательность, деловитость, практицизм, расчетливость, эмоциональная холодность, авантюризм, любознательность – все так или иначе связано именно с этим принципом. Несомненно, во многом благодаря ментальным особенностям практически все западные народы на определенном этапе своего исторического развития оказались завоевателями и колонизаторами. В то же время во многом благодаря именно этим качествам на Западе сформировались институты политической демократии и утвердились демократические ценности в политической культуре.

Точка зрения известного ученого

Французский историк, социолог, политический деятель Алексис де Токвиль (1805–1859) считал протестантскую церковь истинной школой республиканских добродетелей, а религию – первым из западных политических институтов. Он постулировал существование неразрывной связи между доктриной протестантизма и концепцией политической свободы. Проповедуя равенство людей перед Богом, протестантизм предполагает и равенство на Земле – равенство возможностей и политических прав. Одиночество человека перед Богом отражает одиночество либерального гражданина в отсутствие органических связей, закрепленного социально-политического статуса и иерархии.

Развитие политической культуры участия, подчеркивал А. де Токвиль, во многом санкционировано сложившейся на Западе религиозной культурой. Протестантская церковь организована по принципу конгрегации (лат. congregatio – «союз, соединение»). Она контролируется прихожанами, которые нанимают священника, сами возводят здание церкви, следят за ведением финансовых дел. Тем самым протестантская церковь с самого начала воспроизводит модель политической системы: там есть свои лидеры, организационные комитеты, иерархия подчинения, развивается культура гражданского консенсуса, формируется открытый тип участия в общественной деятельности (партиципативность).

Отдавая приоритет заслугам и достоинству, разуму и энергии, протестантская традиция содержит мощные мотивации человеческой деятельности, заключает в себе огромный потенциал соревновательности. Политика становится сферой конкурентной борьбы лидеров, партий и движений. Излюбленная американская шутка о том, что каждый американец может стать президентом, отражает высокую политическую мотивированность участников политического процесса.

Таким образом, западную политическую культуру можно назвать конвенциальной, риторической. В рамках подобной культуры отсутствует единая общезначимая картина мира: каждый человек здесь выстраивает иерархию ценностей вокруг своего конкретного «Я», поскольку индивидуальность первична и самоценна. Достоверными считаются те ценности, которые удается утвердить в ходе рациональной риторической аргументации и активной политической соревновательности. Тем самым ценности из самодовлеющей сущности превращаются в производную от человеческих интересов. Культура вообще и политическая культура в частности становится глубоко светской, прагматической.

Этос политической культуры Запада наиболее полно раскрывает агрессивная тональность морали успеха: безудержное стремление к вершинам карьеры, благополучия и процветания во всех сферах общественной жизни.

Цитата и интерпретация

М. Вебер не случайно предложил термин «специфически буржуазный профессиональный этос» и раскрыл его сущность: «Мы обязаны призывать всех христиан к тому, чтобы они наживали столько, сколько можно, и сберегали все, что можно, то есть стремились к богатству». В то же время Вебер предвидел, что стремление к успеху, наживе и процветанию, лишенное своего религиозно-этического содержания, примет характер безудержной страсти, сродни спортивной. Именно поэтому он вынес весьма строгий приговор западной политической культуре: «Бездушные профессионалы, бессердечные сластолюбцы – и эти ничтожества полагают, что они достигли ни для кого ранее не доступной ступени человеческого развития».

Некритическая вера в прогресс, который целиком находится во власти человека, в сфере политики имела далеко идущие последствия. Политический лидер уже не обязан руководствоваться принципами нравственного долженствования и национальной духовной идентичности. Ему вполне достаточно идеи прогрессивности, что предполагает несколько отстраненный взгляд на политическую деятельность. Критерий рациональности получает приоритет над другими мотивами, что приводит к установлению культа инновационной, реформаторской, модернизационной деятельности в политике. Римский путь западной цивилизации сегодня привел человечество к такому моменту истины, когда его будущее в духовной, экологической и политической сферах оказалось подвешено на тонкой нити.

Точка зрения известного ученого

К. Г. Юнг на склоне лет сравнил прошлое столетие с самым началом христианской эры и пессимистически заключил, что на это время наложило отпечаток катастрофическое настроение всеобщего разрушения, которое заявляет о себе повсюду – в политике, обществе, философии. Наша жизнь, писал Юнг, пришлась на то, что древние греки называли словом kairos – подходящий момент: подходящий как нельзя лучше для метаморфозы богов, основополагающих принципов и символов. Грядущим поколениям придется дать себе отчет в этих исторических переменах, если только человечеству не суждено уничтожить себя собственной научно-технической мощью.

Тупики технического прогресса и экологический кризис не остановили экспансию западной цивилизации. В условиях глобализации стремление распространить западные ценности по всему миру и превратить их в «общечеловеческое достояние» происходит с помощью информационных технологий.

Цитата и интерпретация

Американский политолог Питер Бергер (р. 1929) подчеркивает: «Безусловно, есть зарождающаяся глобальная культура, и она по своему происхождению и содержанию, безусловно, американская». Бергер и Хантингтон сформулировали четыре направления, по которым разворачивается процесс глобализации-вестернизации:

1. Распространение так называемой давосской культуры – культуры экономических и политических представителей международного капитала.
2. Формирование клубной культуры интеллектуалов за счет работы многих фондов и неправительственных организаций.
3. Экспансия массовой потребительской культуры, «культуры Макдоналдса».
4. Распространение евангелического протестантизма.

Однако есть еще одно, пятое направление, о котором два американских политолога предпочли умолчать, – это стратегия информационной войны, использование информационных технологий для распространения западных ценностей по всему миру. Как иронично заметил З. Бауман, нас всех «глобализируют».

Разумеется, агрессивная стратегия современной западной политической культуры не может не вызывать возмущения и сопротивления со стороны незападных цивилизаций. Современные исследования в области политической психологии показали, что людям свойственно не только поддаваться внушению со стороны средств массовой коммуникации, но и вырабатывать психологические методы защиты от манипулятивных воздействий (контрсуггестию). Ни один вызов информационного общества не остается без ответа – таков общий закон развития политической культуры.

Точка зрения известного ученого

Наиболее сильный ответ сегодня зреет в рядах сторонников так называемого самобытного сопротивления. Этот термин предложил испанский политолог Мануэль Кастельс, дав тем самым общую характеристику движениям экологистов, феминисток, религиозных фундаменталистов, националистов, местных общин, антиглобалистов. Движение самобытного сопротивления находит опору в ценностях местного сообщества и национальных традициях. Именно поэтому возникающие повсюду новые политические движения строят свое сопротивление на традиционных ценностях Бога, нации и семьи, возводя укрепления вокруг лагеря, созданного ими по этническому или территориальному признаку. Впрочем, самобытность не ограничивается исключительно традиционными ценностями, а создается при помощи проактивных социальных движений (прежде всего экологического, территориального, женского), утверждающих свою самостоятельность через общинное сопротивление.

В ответ на виртуальную агрессию глобализации-вестернизации разворачивается активный политический процесс на вполне реальной местной политической сцене. Теоретики постмодернизма справедливо полагают, что субъектами политического процесса в информационном обществе будут не партии и профсоюзы, а самобытно ориентированные сообщества людей, организованные с помощью сетевых структур. Это позволило Кастельсу пророчески заявить: «Именно на задворках общества, будь то альтернативные электронные сети или же самые низовые сети сопротивления сообщества, я усматриваю зародыш общества, в муках рождаемый историей благодаря могуществу самобытности».