Вспомогательные лингвокультурные явления в морфологии

Явления, которые не имеют культурно маркированной грамматической семантики, но описываются на основе грамматического признака, относятся к вспомогательным.

Например, имена собственные характеризуются культурогенным лексическим значением, но выделение данной группы слов производится с опорой на грамматический признак.

Рассмотрим некоторые из вспомогательных лингвокультурных грамматических явлений.

Так, в древнерусской культуре женщина именовалась по имени мужа, а девушка – по имени отца. Иногда имя отца упоминалось и по отношению к замужней женщине. Вспомним Ярославну из «Слова о полку Игореве». Это может быть связано с актуализацией тех или иных мифологем, историй, легенд, событий.

В некоторых случаях имена собственные отражают идеологемы. Например, имена Октябрин(а), Даздраперма, Вилен, Владлен(а), Ренат(а) отражают персоналии, символы, ценности советской лингвокультуры.

У таджиков может отсутствовать отчество. Имя отца может функционировать как фамилия.

Судьба предопределена не только волей Господа, но и зависит от правильности выбора мирского имени: Кручинин, Злобин, Распутин, Бестужев, Некрасов, Нелюбов.

Большой лингвокультурный потенциал имеют прозвища. Обычно они репрезентируют наиболее яркий признак той или иной личности, оценку её деятельности.

Так, добрая память о князе Владимире сохранилась в русском народе, который дал князю ласковое прозвище – Владимир Красное Солнышко.

Переход в имена нарицательные, формирование на их базе устойчивых единиц говорит об их высокой значимости для лингвокультурной общности: валять ваньку, Фома неверующий, во всю ивановскую и др.

Часто имя собственное выступает в роли нарицательного, называющего представителей той или иной национальности: русский – Иван, немец – Фриц, еврей – Мойша и др.

Безусловно, что данные имена являются популярными в соответствующих культурах. Характерно, что типизируются мужские имена, что свидетельствует о маскулинности русской лингвокультуры.

Культурогенностью обладают качественные прилагательные, особенно те, которые являются цветообозначениями.

А. Вежбицкая в своей книге «Язык. Культура. Познание» говорит о том, что «цвет – это не универсальное человеческое понятие…».

Действительно, в европейской культуре чёрный является цветом траура, а в восточной – белый. Турки Средиземное море называют Белым в противоположность Чёрному. Учёные такую интерпретацию цвета объясняют следующим образом: «Не все люди знакомы с морем или снегом, земля не везде коричневая и даже зелень травы зависит от количества в ней влаги и от расположения на открытом солнце».

Например, в русской лингвокультуре белый является символом чистоты, чёрный – смерти, зелёный – неопытности, серый – заурядности. В тайском зелёный имеет коннотацию богатый.

Во вьетнамском – фиолетовый означает верность, красный ‒ счастье, победу, надежду.

«Основной цветовой признак растительного мира, прежде всего зелени, в народной культуре ассоциируется с такими концептами, как жизнь, здоровье, счастье, удача, благополучие. Зелень наделяется магическими свойствами, охранной, отгонной, продуцирующей символикой.

Через растение человек получает вегетативную силу. … В то же время символическое значение зелёного цвета – это только начало жизни, жизни молодой и незрелой, именно через зелёный цвет в языке выражается понятие незрелости, неопытности, молодости как противопоставление зрелости, опытности, старости».

Зелень как универсальный оберег известна всем славянам. Считалось, что она защищает от болезней и эпидемий, сглаза и порчи, отгоняет злые силы. Наряду с этим, контакт с зеленью осмыслялся и как магическое средство, обеспечивающее успешное разведение скота, домашней птицы, урожайность злаковых и огородных культур.

Закрытость имени числительного как части речи обусловливает её высокую культурогенность. Так, с чётными числами связаны представления с завершённостью, конечностью, нечётные – с незавершённостью и бесконечностью.

С числом тринадцать связаны представления о неудаче. Это находит научное объяснение: «В двенадцати лунных месяцах было только триста пятьдесят четыре дня и время от времени приходилось вставлять добавочные месяцы, соответствующие тринадцатому знаку зодиака, ворону.

Излишность их делала тринадцать несчастливым числом, да и ворон был птицей недоброй».

Проиллюстрируем культурные смыслы, закреплённые за числительными, на примере русского и китайского языков.

Русский коллективизм является причиной негативных коннотаций у числа один: один в поле не воин; одному и у каши не споро; одному и топиться скучно; один, как медведь в берлоге.

В то же время с этим числом связаны представления о неустойчивости, неясности, лживости: бабушка надвое сказала; слуга двух господ.

Три символизирует Троицу. Сакральность числа три может быть связана с воскрешением Христа на третий день.

С числом четыре связаны представления об устройстве мира: на все четыре стороны; четырём ветрам кланялся.

Четыре – символ четырёх евангелий, четырёх основных добродетелей (мудрость, мужество, справедливость, умеренность), четырёх темпераментов, четырёх райских рек (Фисон, Гихон, Худдекиль, Евфрат), четырёх времён года.

Пять в китайской лингвокультуре олицетворяет высшую власть.

Шесть: шесть считается совершенным числом: 6 = 1 + 2 + 3.

Близкие представления связаны с числом семь. Семь лежит в основе устройства мира, времени, организации принципов человеческого общежития: семь дней сотворения мира, семь основных тонов, семь цветов, семь смертных грехов (на седьмом небе от счастья, седмица ‘неделя’).

С опорой на числа семь, восемь, девять и другие репрезентируются представления о чём-либо значительном, большом, далёком: семи пядей во лбу; семеро одного не ждут; делай дело за семерых, а слушайся одного; в тридевятом, тридесятом царстве; сорок сороков и др. Семь символизирует человека: человек имеет в голове семь отверстий для восприятия мира.

Восемь в китайском понимании – расходящиеся книзу раскрытые ножницы. Поэтому восемь исконно ассоциировалось в народе с понятием разлуки, является знаком неблагополучия.

Князя Ярослава Галицкого называли Осмомыслом, то есть очень мудрым.

Многие числа вербализуют религиозные представления: седьмой день на Бога (отражает одну из христианских заповедей).

С числом девять, например, связаны представления о том, что на девятый день душа умершего человека попадает в потусторонний мир. Поэтому поминки назывались встарь девятинами.

В китайской традиции 9 – это число предела. Оно «сакрально и приносит счастье». Написание числа 9 сходно с написанием иероглифа дракон.

Императорский город включал 9 ворот, 9 дворцов, 9 стен с изображениями 9 драконов. В системе госуправления Китая имеются 9 министерств, 9 категорий чиновников. В тайском – 9 также счастливое число. Во вьетнамском счастливые числа: 6, 8, 9.

В православном дискурсе числа имееют иные коннотации: один – символизирует единство, начало, Создателя. Два – земное. Три – связь неба, человека и земли. Пять – символ универсальности.

Восемь – полнота, совокупность всех возможностей. Десять – единство духовного и материального начал. Двенадцать – символ церкви. Сорок – символ надежды, очищения, подготовки к новой жизни.

Культурно-специфична система счёта и единиц измерения. Так, В. И. Даль в Толковом словаре живого великорусского языка пишет: «встарь считали сороками и девяностами». Месторасположение отмерялось от Москвы.

Пядь предельное расстояние между концами указательного и большого пальцев руки, локоть “две пяди”, сажень “расстояние между концами пальцев широко раскинутых рук”, верста “мера длины, равная 1,06 километра”.

В России дата 12.01.17 означает 12 января 2001 года, в американской – 1 декабря 2017 года (то есть первые цифры обозначают месяц, а вторые – число).

Название многих русских числительных отражает особенности русского опыта. Так, числительное сорок по происхождению является существительным со значением “рубаха”. Ср.: современное сорочка.

В сорок можно было положить 40 шкурок соболей. Особенности национального мировосприятия отражены в названиях числительных тьма – 10 000, легион – 100 000, леорд – 1 000 000, ворон – 10 000 000.

Русскому языку свойственна глагольность, приоритет процесса, акцентируется внимание на ситуации в целом. Это соответствует образному, художественному восприятию реальности.

Т. Аошуан проводит различия между «равнинным» и «горным» сознанием. Е. С. Яковлева вводит понятие «окрестностей говорящего».

В русском языковом сознании при описании объектов, расположенных на горизонтальной поверхности, применимы такие показатели, как вдали, невдалеке, неподалёку, поблизости.

Показатели относительных оценок (далеко, недалеко, близко) не требуют обязательной горизонтальной ориентации объектов, поскольку они территориально не привязаны к окрестностям говорящего.

Поэтому по-русски можно сказать далеко внизу, далеко наверху, но эти фразы нельзя заменить словом вдали. В китайском языке невозможно метафорическое употребление слова yuan “далеко” для выражения большой дистанции.

Частицы, звукоподражания, междометия привязаны к той или иной культуре. Это проявляется в том, что каждый народ по-своему выражает свои эмоции, слышит окружающий его мир.

Например, русские подзывают кошку звукоподражанием кыс-кыс, а немцы митце-митце. Тайцы слышат лай собак так: приветливый лай: бок-бок, лай злой собаки: хонгхонг. Подзывают цыплят: теп-теп, уток: кап-кап.

«Глухота по отношению к животному миру компенсируется окружающей человека природы. Ручьи весело поют» и т. д.

Русские скажут для выражения одобрения вот это да! Немцы – Alle Wetter! (что буквально переводится как вся погода).

При выражении упрёка мы говорим не упрямься! Немцы – Sei doch kein Frosch! (что буквально переводится как всё-таки не будь лягушкой). Междометные выражения не совпадают и по внешней, и по внутренней форме.

Например, в одном языке междометие есть, в другом отсутствует.

Тайцы, приветствуя, желают добра, русские – здоровья, евреи – мира.

Однако можно встретить подобные несовпадения и в содержании.