Политическая психология в России: начало и истоки

В российской истории нашей науки были свои политико-психологические традиции, правда, не такие сильные и многочисленные. Круг подобных проблем, в силу особенностей национального менталитета и,
соответственно, особенностей национальной науки, не относился к сфере последней. Можно здесь вспомнить, что гуманитарная наука как таковая отсутствовала в России практически до XX века (если, конечно, можно считать гуманитарной наукой то, что появилось и развивалось «внутри» ортодоксального марксизма-ленинизма). Часто у нас в стране важные для общества функции осмысления гуманитарных проблем принимала (и принимает) на себя художественная литература. Действительно, если внимательно посмотреть, то мы обнаружим огромное количество политико-психологических проблем у Н.В.Гоголя, Л.Н.Толстого, Ф.М.Достоевского, и даже ранее у А.С.Пушкина в «Борисе Годунове» или «Капитанской дочке», не говоря уже о литературном творчестве декабристов (К.Ф.Рылеев и др.). Разумеется, это отдельный пласт проблем, заслуживающий совершенно особого внимания и более тщательного рассмотрения. Пока же мы можем лишь обратить внимание на то, что политико-психологические проблемы активнейшим образом развивались, начиная от А.С. Пушкина, в русской литературе – причем, не только в прозе, но и в поэзии. И не только в тенденциозных поэмах  В.В. Маяковского типа «Владимир Ильич Ленин», но и, скажем, в совершенно ином по складу произведению С.А. Есенина «Пугачев».

На фоне замечательной русской литературы и культуры значительно менее убедительно выглядели попытки рассмотрения политико-психологических проблем в собственно научных рамках. Анализ позволяет назвать всего лишь несколько достойных имен. Так, Н.К.Михайловский в своей теории героя и толпы объяснял взаимоотношения лидера и масс своеобразными рефлексами подражания – в целом, следуя в данном вопросе за Г.Тардом, Ш.Сигеле и Г.Лебоном. Здесь Н.К.Михайловский был мало оригинален. Вождь-гипнотизер, согласно Михайловскому, превращает толпу в «человеческие автоматы», готовые следовать за ним, куда бы то ни было.

В противоположность этим взглядам, споря с ними, известный русский врач-физиолог, исследователь мозговых процессов В.М.Бехтерев (1857-1927) отмечал, что во времена смут и потрясений совсем не герой определяет политическое поведение масс. В такие периоды ими движут особые коллективные рефлексы. Именно в толпе, считал Бехтерев, люди уподобляются животным и действуют рефлекторно. Так или иначе, но рефлексологическая политическая психология представляла собой, по крайней мере, что-то абсолютно новое даже на фоне более развитой западной науки.

Вообще следует отметить значительный вклад российских медиков и физиологов в исследование психологических проблем политики. Это еще и вклад в развитие жанра политического портрета. Так, в России начала XX века широкой популярностью пользовалась книга психиатра П.И. Ковалевского «Психиатрические этюды из истории». В ней была представлена целая серия портретов политических деятелей от царя Давида до Петра I, от А.В. Суворова до пророка Мохаммеда, от Жанны д’Арк до Наполеона. Учитывая естественный для этой книги психиатрический уклон в анализе персонажей, не будем анализировать здесь эту книгу, отметим только ее определенный интерес. Как и книги Г.И.Чулкова о русских императорах, где приведена целая серия талантливых, сугубо психологических портретов ряда российских правителей.

В российской исторической науке, в частности, В.О.Ключевским был дан сравнительно развернутый анализ влияния массовой психологии, в частности, феномена массовых настроений, на развитие динамичных политических процессов и кризисных ситуаций. По сути, Ключевский заложил основы политико-психологического понимания российской истории. Психологические факторы и их роль были особенно очевидны, по его мнению, в ходе серьезных политических сдвигов и потрясений. Например, согласно В.О. Ключевскому, знаменитая смута начала XVII века создала особые предпосылки для жизни общества. «Во-первых, прервалось политическое предание, старый обычай, на котором держался порядок в Московском государстве». Во-вторых, «…Смута поставила государство в такие отношения к соседям, которые требовали еще большего напряжения народных сил для внешней борьбы», чем раньше. «Отсюда, из этих двух перемен, вышел ряд новых политических понятий, утвердившихся в московских умах, и ряд новых по-литических фактов…». Говоря современным языком, произошел серьезный сдвиг в политической культуре тогдашнего российского общества. «Прежде всего, из потрясения, пережитого в Смутное время, люди Московского государства вынесли обильный запас новых политических понятий, с которыми не были знакомы их отцы… Это и есть начало политического размышления». Одним из таких вновь появившихся понятий, например, было настроение общества: «…внутренние затруднения правительства усиливались еще глубокой переменой в настроении народа. Новой династии приходилось иметь дело с иным обществом». Это общество, по убеждению В.О. Ключевского, за четырнадцать лет Смуты осознало главное: «Государство может быть и без государя».

На рубеже XIX-XX веков отдельные политико-психологические проблемы рассматривал в своих трудах Г.В.Плеханов. Затем наступило время участников февральской революции 1917 г. Развитие российской политической культуры и, в частности, особенности русского политического сознания пытался проследить в своих работах П.И.Милюков. Примерно тот же исторический опыт анализировал с психологической точки зрения известный социолог П.А.Сорокин.

В дальнейшем весь набор политико-психологических идей был и определен, и реализован на практике В.И.Лениным и его соратниками в ходе революции 1917 г. В.И. Ленин и верхушка большевистской партии сумели в сложнейших условиях показать себя замечательными политиками и политологами-практиками. В частности, сам В.И.Ленин, будучи политиком значительной силы, успевал еще и своевременно анализировать свои политические действия. В этом, аналитическом, плане, серьезное изучение практического политико-психологического наследия В.И. Ленина еще впереди… Однако уже к концу 20-х гг. прошлого века, через десяток лет после октябрьской (1917) революции все российские исследования по политической психологии практически были и возродились лишь в начале 80-х годов. Причины понятны: тоталитарный режим не нуждался ни в знании, ни в учете человеческой психологии – все заменяла единообразная идеология. Кстати, современники, описывая события 1917 г., использовали термины «восстание» и «переворот». Термин «революция» встречается в единичных случаях (например, публичные выступления самого В.И.Ленина). Он появляется в сравнительно широком употреблении новой элиты только с 1920 г. Официально, до середины 20-х годов, отмечались две даты: годовщина февральской демократической революции и октябрьского вооруженного восстания. В конце 20-х годов появился и эпитет Великая. Так и возникла Великая октябрьская социалистическая революция – уже как феномен массового политического сознания. Это всего лишь пример эффективного практического использования политической психологии правящими кругами России того времени.

Отдельная страница истории российской политической психологии связана с психоанализом. Это направление стало необычайно быстро распространяться в России после революции 1917 года. Психоанализ оказался тесно связанным с реальной политикой. Можно без всякого преувеличения сказать, что не будь среди увлеченных идеями психоанализа Троцкого, Каменева, Радека, судьба этой психологической школы в России была бы иной.

20-е и начало 30-х годов были ознаменованы, кроме уже упоминавшихся исследований, чрезвычайно оригинальными для своего времени работами по изучению восприятия газетных материалов, слухов, культурных различий в восприятии и мышлении (П.П.Блонский, А.Р.Лурия и др.). Во второй половине 30-х годов работы такого рода были надолго заблокированы. Социальные науки вообще были по большей части вытеснены сталинским историческим материализмом, а все, что от них сохранилось (философия, история, политэкономия и пр.), подчинилось жесткой идеологической цензуре, не оставившей места для психологических упражнений.

В этих условиях в СССР до начала 70-х годов исследования, имевшие хотя бы самое отдаленное касательство к политической психологии, осуществлялись только в рамках педагогики (теория коллектива и т.п.), тогда как за рубежом это был период бурного развития политико-психологической науки. Появившиеся позже работы носили почти исключительно вторичный характер: критика «буржуазной науки» в сочетании с эпигонским заимствованием экспериментальных и прикладных методов. Непосредственная политико-психологическая проблематика (сам термин был под запретом) изучалась в закрытых учреждениях, а подобные исследования не отличались методологической или методической оригинальностью. За семь десятилетий традиции отечественной социальной и политической психологии были утеряны. Возродить их – задача нового поколения ученых…

Следующий этап развития политической психологии в России начался только во второй половине 80-х гг. XX века. Это было связано с уничтожением монополии марксистских взглядов на социально-политическое развитие и с нараставшей потребностью общества узнать больше о самом себе. Так начала развиваться «психология политики».

Сегодня российская политическая психология становится частью мировой политической психологии. Опыт психологического осмысления последних лет российской истории, крупномасштабных социально-политических реформ, которые пережило и продолжает переживать российское общество, представляет собой уникальный материал. Будет продолжаться и его совместное освоение российскими и западными исследователями – в рамках концепций модернизации политической культуры, политического сознания и самосознания, модели «политического человека» в целом.

Видимо, как мы сказали выше, еще предстоит осмыслить влияние марксизма на политическую психологию. Но очевидно это можно будет сделать существенно позже. Сейчас ясно лишь, что тот вариант марксизма, который развивался в Советском Союзе, не слишком способствовал проявлению интереса к этой проблематике. В нашей науке преобладали тенденции, которые подчеркивали определяющую роль масс в политическом процессе и, одновременно, совершенно недооценивали значение личностного фактора, а трактовка масс, кстати, была весьма упрощенной. Они понимались как некая безликая сумма индивидов, приводимая в движение волей политического авангарда. Такие методологические установки делали ненужным учет психологического фактора. Добавим, что реального знания о политическом сознании и поведении отдельных представителей этой массы не было в силу отсутствия обратной связи между правящей элитой и населением.

Первый этап возникновения исследований, касающихся проблематики политической психологии относится к началу-середине 60-х годов. Работы Б. Ф. Поршнева, Ю. Н. Давыдова, В. Д. Парыгина, Ю. Ф. Замошкина и других социологов, историков и психологов ввели в научный оборот проблематику политической деятельности в ее человеческом измерении. Происходит и первое знакомство с трудами западных ученых и их критическое переосмысление в советском контексте. В 70-е-80-е годы XX века акценты смещаются в рамки страноведения. В этот период были опубликованы исследования таких специалистов по развивающимся странам, как Б. Ерасов, Б. Старостин, М. Чешков, Г. Мирский и др.), американистов Ю. Замошкина, В. Гантмана, Э. Баталова, европеистов Г. Дилигенского, И.  Бунина, В. Иерусалимского.

Второй этап подъема общественного интереса к психологическим аспектам политики начался в середине 80-х с началом процесса демократизации и гласности, получившим название «перестройки». Первыми на запрос реальной политической практики откликнулись ученые, которые уже имели определенный исследовательский опыт и интерес к политико-психологической проблематике: В. Агеев, А. Асмолов, Л. Гозман, Е. Егорова-Гантман, И. Кон, Д. Ольшанский, А. Петровский, С. Рощин, Ю. Шерковин и другие известные философы, политологи, психологи, социологи.

В 90-е годы сама внешняя и внутренняя политика дали новый мощный толчок к развитию политической психологии. Начал уже формироваться социальный заказ на исследования по электоральному поведению, восприятию образов власти и политиков, лидерству, психологическим факторам становления многопартийности, политической социализации и многим другим. Сегодня в стране работают десятки специалистов, ведущих как фундаментальные, так и прикладные исследования, занимающихся одновременно аналитической и консультативной работой. Особенно они востребованы специалисты в период выборов. Созданы специальные научные подразделения в области политической психологии в Москве и Санкт-Петербурге. Курсы лекций читаются во многих отечественных университетах. Вышли первые учебные пособия по политической психологии. Еще в 1993 году была создана Российская ассоциация политических психологов, которая является коллективным членом ISPP.