Наука на пороге третьего тысячелетия

Развитие науки и техники в прошедшие сто лет шло столь стремительно и такими неожиданными скачками, что даже самые дальновидные из тех, кто брал на себя смелость делать технические прогнозы, не раз попадали в смешное положение.

Г. Уэллс в 1902 г. в книге «Предвидения о воздейст­вии прогресса механики и науки на человеческую жизнь и мысль» высказал мнение, что около 1950 г. могут по­явиться летательные аппараты тяжелее воздуха, приме­нимые для практической службы на войне. Уэллс считал это предсказание чрезвычайно смелым и опасался, что оно вызовет немало насмешек и упреков в фантастичности. Насмешки действительно были, но иного рода: аппараты «тяжелее воздуха» успешно применялись уже в первую мировую войну.

Уэллс не был одинок. Его современник и земляк писа­тель Честертон примерно в то же время в романе «Напо­леон из Нотингхилля» предрекал, что кабриолеты с ку­черским сиденьем позади будут существовать еще и через сотню лет. Достойного предшественника Честертон имел в лице Тьера, который в 1840 г., выступая в палате, с апломбом заявил депутатам: «Неужели вы думаете, что железные дороги могут когда-нибудь заменить дилижан­сы?» Сама мысль об этом казалась всем настолько смеш­ной, что депутаты дружно рассмеялись.

В 1893 г. об этом эпизоде с юмором поведал Шарль Рише, перед тем как приступить к собственным прогно­зам. И тут уж улыбаться приходится нам: Рише пишет, что задача перешагнуть границы планеты если не реально, то хотя бы мысленно с помощью громадных телескопов является не более как мечтой з «в XX столетии люди, вероятно, не дойдут еще до этого, но мечта эта должна осуществиться, ибо успехи человека вечно будут ограни­чены, если естественным горизонтом его будет наш узкий земной горизонт…».

Впрочем, в предвидении сроков выхода человека в космос ошибались многие, и было бы несправедливо сов­сем отказывать Рише в даре предвидения. «Наши пра­внуки,— замечает он,— быть может, будут хохотать, если им придет странная фантазия откопать наше теперешнее писание и прочесть его. Но мы утешаем себя тем, что тогда нас не будет и мы не услышим этих насмешек».

Подобный курьез произошел и с выдающимся англий­ским ученым Холдейном, который в уже цитированной лекции о будущем науки, вдоволь поиздевавшись над не-. дальновидным Честертоном, заявил в начале 20-х годов следующее: «Лично я думаю, что через четыреста лет во­прос о добывании энергии будет разрешаться в Англии приблизительно следующим образом: страна будет покры­та рядами, металлических ветряных мельниц, приводящих в движение электрические моторы, которые в свою оче­редь будут снабжать током высокого напряжения большие электрические магистрали».

Мог ли Холдейн предпола­гать тогда, что уже в середине XX в. ток по проводам будет гнать энергия атомного ядра?! Исток ошибки Уэллса, Честертона, Рише и Холдейна в том, что они, очевидно, бессознательно исходили в про­гнозах на будущее из технических возможностей, которые к тому времени имелись, и из тех темпов, которыми наука двигалась вперед тогда.

Развитие науки и техники дало миру в течение нашего столетия такие новшества, предсказать которые оказались бессильны самая буйная фантазия писателей и самые смелые соображения ученых. История свидетельствует, что даже тогда, когда новое научное открытие или принципиально новое техническое изобретение уже сделано, Даже после этого требуется много времени и усилий, что­бы передовая человеческая мысль восприняла это новше­ство и по достоинству его оценила.

В 20-х годах прошлого столетия, когда уже были по­строены десятки паровозов, влиятельный английский журнал «Куотерлиревыо» утверждал: нет ничего более смешного и глупого, чем обещание построить паровоз, который двигался бы в два раза быстрее почтовой кареты. Также мало вероятно, впрочем, что англичане доверят свою жизнь такой машине, как и то, что они дадут добро­вольно взорвать себя на ракете. Вскоре паровоз Стефен­сона «Ракета» повел пассажирский состав со скоростью около сорока километров в час.

Когда изобретатель телеграфа Грехем Белл начал про­дажу своих аппаратов, одна из американских газет потре­бовала, чтобы полиция «положила конец шарлатанскому выманиванию денег из карманов доверчивой публики». Газета заявила: «Утверждение, что человеческий голос можно передать по обычному металлическому проводу с одного места на другое, является в высшей степени смеш­ным…».

Изобретатель стратостата и батискафа О. Пикар вспоминал: «Специалисты того времени находили мои предпо­ложения неосуществимыми. То, что теперь для нас элементарно, тогда казалось утопией. Единственным возра­жением, которое выдвигали против меня, было — все это до сих пор не существовало. Как много раз приходилось мне слушать соображения такого рода…»

Прогнозы научно-технического прогресса могут быть более или менее точными, когда речь идет о количествен­ном увеличении уже существующего или развитии той тенденции, которая себя обнаружила. Мы окажемся довольно близкими к истине в подсчетах, скажем, коли­чества автомобилей у населения в 1970 и в 1980 гг. или предсказывая в ближайшие десятилетия высадку человека на Луне.

Мы можем также с большой степенью уверенно­сти предсказывать технические разработки тех фундамен­тальных принципов, которые уже найдены. Но в отноше­нии теоретических открытий, к сожалению, наши про­гнозы ближе к фантастике, чем к науке. Это естественно, иначе открытие не было бы открытием. И чем оно значи­тельнее, тем к более высокому структурному звену оно относится, тем меньше поддается прогнозу.

Прогнозы, которые делались на рубеже XIX и XX вв., содержали помимо курьезов много верного. Но никто не мог предвидеть открытия теории относительности, без которой немыслима наука XX в. Появление роботов не было неожиданностью для человечества, а вот появление кибер­нетики и кибернетических методов анализа действитель­ности явилось откровением, к которому человеческая мысль долго не могла привыкнуть.

Техника и прикладные области науки лучше поддаются программированию, по­тому что их развитие диктуется потребностями общества, в то время как верхние звенья науки обладают большей самостоятельностью в своем развитии, их движение опре­деляется во многом внутренней логикой, противоречием между накопленным знанием и новыми экспериментальными фактами.

Каковы именно будут эти факты, никто предвидеть не в состоянии. Единственный ориентир, кото­рый здесь имеется,— это уже поставленные перед чело­вечеством, но не решенные еще наукой проблемы. Можно сказать, что наука находится на том или ином отрезке пути к решению проблемы, но как она будет решена и ка­кие новые проблемы породит это решение, мы не знаем.

Утешением может служить, однако, то обстоятельство, что точность прогнозов все-таки имеет тенденцию к повы­шению по мере того, как развивается наука. Английский исследователь С. Лилли считает, что если для ранних прогнозов средний уровень реальности равнялся примерно 80%, то ныне в принципе возможно повышение точности прогнозов до 90—95%. В таком случае научно-техниче­ская прогностика будет иметь право именоваться наукой.

Прогностика научно-технических достижений, чтобы быть эффективной, должна опираться на более широкий анализ тенденций развития науки и техники, вестись в русле социального прогноза, намечающего не изменения в отдельных областях развития науки и техники, а измене­ния облика всей науки. Прогноз развития характерных черт науки как целостной системы, включенной в соци­альный организм, возможно вести на строго научной методологической основе, ибо эта основа заложена учением марксизма.

Социология науки как раз и призвана разрабатывать социальную прогностику науки, исследовать тенденцию ее развития и связи с сопряженными системами: с техникой, производством, экономикой, политикой, системой образо­вания, искусством. Разработка такой прогностики послу­жит надежным ориентиром и для конкретного научно-технического прогнозирования. Личность человека вскрывается во взаимоотношении с окружающими людьми. Лик Науки характеризуется ее связями с «окружающей» сферой. Он изменяется в соот­ветствии с модификациями в этих связях.

Разорванность, противоречивость, отчужденный харак­тер отношений социальной системы классового общества накладывает неизгладимую печать на науку, определяет ее внутренние и внешние связи. Наука как особая сфера деятельности сама является «греховным детищем отчуждения», плодом общественного разделения труда, проявляю­щегося в различных формах противоположностей. Ее воз­никновение и развитие основывается, прежде всего, на противоположности между умственным и физическим тру­дом. Эта противоположность проявляется в дуализме мате­рии и духа, практики и теории, целеполагания и реализа­ции цели, умственного и физического труда, творческих и нетворческих функций.

Наука возникает в мире отчуждения только как про­тивное, как противоположность всему остальному миру, выступающему в качестве ненаучного, антинаучного, чуж­дого науке. Если наука возникает как сфера знания, то остальные сферы человеческой деятельности базируются на незнании, на вере, на враждебности к знанию. Если наука выступает первоначально как область духовной дея­тельности, бескорыстного поиска истины, свободного паре­ния человеческой мысли, то весь остальной мир оттеняет эту духовность узкопрактическим, меркантильным на­строем.

Общество не принимает науку всерьез, оно ми­рится с ней как с неизбежным «уродом в семье», не отли­чает ученых от юродивых, отшельников и шарлатанов. Если все остальные общественные институты противо­стоят науке как антинаука, то в свою-очередь и от науки отчуждено все то, что составляет достояние других сфер общественной деятельности. Наука — это антипроизвод­ство, антитехника, антиэкономика, антиискусство. На­ука — это даже аитипрактика, антидеятельность, ибо она трактуется лишь как система знаний, храм готовых истин.

Первая индустриальная революция внесла разброд в это однозначное соотношение. С одной стороны, она, обус­ловив господство капиталистических отношений, значи­тельно усугубила отчужденность науки от трудящихся масс, выхолостила трудовые функции на производстве, придала противоположности умственного и физического труда четко классовый, антагонистический характер.

Но, с другой стороны, она положила начало принципиально новым взаимосвязям науки с другими системами, а имен­но: она положила начало процессу сращения науки с мате­риальным производством, процессу превращения ее в непосредственную производительную силу общества. Этот сдвиг носил поистине революционный характер, опреде­лил кардинальное изменение лика Науки, ее социальной роли.

Характернейшей чертой начинающейся ныне второй индустриальной революции является дальнейшее усиление социальной роли науки, превращение ее в ведущую силу по отношению к производству, а в перспективе — в доми­нирующую сферу общественной деятельности.

Вторая ин­дустриальная революция, технологически обусловливая ликвидацию эксплуататорских отношений и строительство бесклассового общества, кладет конец разорванности и отчужденности «земной основы» науки. Определяющей тенденцией становится тенденция к восстановлению утра­ченного единства социальной системы, новому синкрети­зму общественных отношений.

Эта тенденция проявляется, как мы видели, в том, что: снимается былая противоположность материального производства и науки. Наука имеет тенденцию включить в себя материальное производство как свою эксперимен­тальную базу.

Наука сама становится особого рода производством — производством знаний и методов рациональ­ного изменения мира:

• снимается противоположность умственного (научного) и физического (материально-производственного) труда. Любой труд в обществе пронизывается наукой, научными знаниями;
• снимается противоположность между целеполагающей и исполнительской, творческой и механической, поисковой и шаблонной деятельностью людей, ибо первая становится (в тенденции!) уделом исключительно человека, а вто­рая — исключительно автоматов;
• снимается противоположность между наукой, понимае­мой в качестве духовного, творческого начала, и предмет­ной практикой человека, так как наука становится важнейшей формой практической деятельности общества;
• снимается противоположность между мышлением и действием, между наукой как системой готового знания, пассивным отражением мира и материальной деятельно­стью человека, как активным изменением мира. Научное знание становится могущественным инструментом изме­ нения мира, а само научно-теоретическое мышление выступает в качестве конструктивной деятельности мысли;
• снимается противоположность между научным трудом и производительной деятельностью человека, ибо научный труд становится в высшей степени производительным, вы­соко эффективным в экономическом и социальном смысле, а сама наука— «основной формой богатства» (К. Маркс);
• снимается противоположность между наукой и искус­ством, так как научная деятельность все более пронизы­вается работой воображения, фантазии, интуиции; снимается противоположность между сферой образова­ния и научно-исследовательской деятельностью, так как обучение со временем будет вестись в процессе исследо­вания, методом «самостоятельных открытий».

Внутри самой науки исчезают резкие грани между ее различными областями, имеет место процесс интегра­ции отдельных наук, начинает ликвидироваться разрыв между философией и естествознанием, между обществен­ными и естественными науками.

Из сказанного вырисовывается картина ближайшего будущего науки. Однако ее необходимо дополнить еще одним снятием противоположности, а именно противопо­ложности между требованиями науки социально-эконо­мическими условиями ее существования. Без этого немыс­лимо полное развитие ни одной из перечисленных тенден­ций. Адекватный пауке социальный климат — это ком­мунистическое общество, социально интегрированный организм.

Мы не знаем, когда именно будет сделано то или иное научное свершение, но мы знаем, что наука третьего ты­сячелетия будет развиваться в условиях коммунистиче­ского общества. В правильности этого социального про­гноза ныне не приходится сомневаться. Наука нуждается в победе коммунистических общест­венных отношений для своего полного расцвета. Но и коммунизм нуждается в науке, без которой он не может ни победить, ни успешно развиваться.

Коммунистическое общество — это научно управляемое общество, это научно осуществляемое общественное производство и воспроиз­водство жизни. Коммунизм — это развитие и реализация самой человечной из всех человеческих способностей — способности к самостоятельному творчеству, к выявлению всех богатых потенций человеческого интеллекта.

Комму­низм — это основанное на науке господство человека над природой, расширяющееся в просторы вселенной и углуб­ляющееся в тайны микро- и субмикромира.

Первоочередная по социальной важности задача, стоя­щая перед современной наукой,— это создание полностью автоматизированного производственного цикла, который с наименьшей затратой человеческих усилий обеспечивал бы изобилие материальных средств существования для всего общества. Такие автоматизированные системы будут созданы, по грубым подсчетам, уже к концу нашего сто­летия.

По мнению видного английского ученого и попу­ляризатора науки Артура Кларка, к концу нашего века появятся первые фабрики на дне морей. А в XXI в. чело­вечество, очевидно, перенесет вообще все автоматизиро­ванное производство под воду и под землю, чтобы не загромождать ограниченную поверхность планеты и не отравлять ее атмосферы. В этом же веке человечество осу­ществит глобальное управление научно-техническим про­грессом и начнет перестройку биосферы Земли.

В сере­дине третьего тысячелетия будет, очевидно, решена задача управления околосолнечным пространством, после чего человечество приступит к решению грандиозной задачи — управления галактическим пространством. Даже современные крупные научно-технические про­екты требуют объединения усилий разных народов. Перед лицом научно-технических дерзаний будущего человече­ство предстанет единым целым, лишенным социальных, расовых, национальных перегородок.

Научно-технический прогресс требует, чтобы формирование человечества как единого социального организма шло форсированными тем­пами, в ногу со стремительным развитием науки и тех­ники. Уже к середине следующего века научно-техниче­ский прогресс затормозится, если человечество не сумеет объединиться, если оно не обеспечит высшего образования всем гражданам Земли, не обеспечит социально-политиче­ского равенства и эффективной организации всего обще­ства на научных началах.

Это значит, что производительные силы достигают ныне такого уровня развития, когда они начинают требо­вать социальной консолидации уже не только в масштабах одного государства, а в масштабах всего человечества. Такая социальная консолидация — синоним коммунистического общества. Коммунизм в рамках всей планеты ста­новится не только социально-политическим и экономиче­ским, но и технологическим требованием нашей эпохи.

После того как все нетворческие функции будут меха­низированы и автоматизированы, уделом человека станет собственно творческая, поисковая, исследовательская дея­тельность. В этом смысле каждый станет ученым, не в том узкопрофессиональном понимании, которое существует сейчас, а по самому характеру своей поисковой, эвристи­ческой деятельности, по уровню своих развитых интеллек­туальных и эмоциональных способностей. И это соответствует нашему идеалу, ибо коммунистическое общество — высокоинтеллектуальное общество.

Расчеты показывают, что научно-исследовательская деятельность станет господствующей формой производи­ тельной деятельности уже в первой половине XXI в. К этому же времени, очевидно, на земле окончательно утвердятся общественные отношения, избавленные от эксплуатации. Это совпадение не случайно. Научная дея­тельность как форма общественного производства вообще в высшей степени адекватна коммунистическому общест­венному устройству. Мы видели, что отношения между людьми, складывающиеся в сфере научной деятельности, базируются на всеобщем характере труда и всеобщем спо­собе присвоения продуктов деятельности — научного знания.

Мы видели, что наука всей логикой своего развития ставит в центр своего рассмотрения проблему человека. Коммунизм на базе автоматизированного производства обеспечивает материальные условия для существования человека и для формирования его творческих способ­ностей.

Тем самым человечество сбрасывает с себя иго гнету­щих забот о «хлебе насущном», о материальных средст­вах существования. Оно получает возможность направить лучшие свои силы не для целей собственного «прокорма», не для целей производства и накопления материальных благ, вещных ценностей, а для «производства и накопле­ния» своих творческих способностей, внутреннего богат­ства личности. Центр общественной жизни начинает перемещаться, таким образом, из сферы производства мате­риального богатства в сферу «производства самого человека».

Логикой второй индустриальной революции создаются условия для того, чтобы сам человек, а не про­дукты его труда занимали доминирующее место в социаль­ной жизни. Первая индустриальная революция сделала человека «моментом» материального производства, вторая индустриальная революция делает материальное производ­ство «моментом» процесса формирования всесторонне развитой личности. (Это не умаляет исторической роли материального производства как исходного пункта и фун­дамента всей человеческой эволюции.)

Уничтожая эксплуатацию человека человеком во всех ее формах и проявлениях, коммунизм базируется на экс­плуатации человечеством обузданных и познанных сил природы. «…Владение и сохранение всеобщего богатства будут требовать, с одной стороны, только незначительного количества рабочего времени всего общества, и трудя­щееся общество будет научно относиться к процессу своего прогрессирующего воспроизводства, своего воспроизводства в постоянно возрастающих размерах; таким образом, устраняется такой труд, где человек сам делает то, что он может заставить для себя делать вещи»

В то же время автоматизация впервые переносит центр тяжести в человеческой деятельности с труда физического, механического на труд, охваченный научным знанием, про­низанный творческой мыслью.

В качестве фактора непосредственного физического воздей­ствия на природу человек крайне несовершенен, то его ду­ховные творческие силы безграничны, его интеллектуаль­ная творческая мощь не знает соперничества с другими силами природы. Здесь проявляется подлинно человеческое. И именно это подлинно человеческое, основу и источник всего общественного богатства, и развивает прежде всего творче­ская научная деятельность.

Но не означает ли подобный процесс однобокого раз­вития способностей в ущерб другим способностям? Отнюдь нет. Научная деятельность, которая пронижет все сферы общественной деятельности и включит их в себя, пере­станет быть формой особой деятельности, сферой прило­жения особых, профессиональных способностей. Она станет сферой приложения универсальных способностей индивида.

Точно так же, как пролетариат, завоевав гос­подство и осуществив социальные преобразования, упразд­няет себя как особый класс, точно так же наука, заняв доминирующее место в производственной деятельности людей (во внепроизводственной деятельности доминирую­щее место будет принадлежать искусству), упраздняет себя как особую область занятий. Пронизывая всю жиз­недеятельность общества, наука растворяется в ней. По мере того как общество сциентизируется, наука ассимили­руется обществом.

Если для управления простым инструментом ручного труда достаточно было разрозненных эмпирических зна­ний самих умельцев и работников, если для управления машинным производством требовалась уже научная си­стема знаний, развиваемая социальной группой профес­сиональных ученых, то для управления полностью авто­матизированным производством материальных благ в мас­штабе всего общества, а тем более управления биосферой Земли и космическими сферами, требуется научно-иссле­довательская деятельность всего населения планеты.

Коммунизм ставит своей целью достижение высшей ступени общественной организованности, высшей социаль­ной антиэитропийности. Научно-техническая деятельность человека ставит своей целью выработку методов и средств антиэптропийного преобразования природы и общества. В процессе эволюции материя проходит долгий и трудный путь от косного вещества к живому, от него — к выс­шей из известных нам форм — разумной жизни: пред- жизнь — жизнь — разум.

Но эволюция не останавливает­ся на этом. Разумная организация общества позволит всему человечеству полностью развить интеллект каждого как условие развития совокупного интеллекта всего чело­чечества. Это и будет завершением формирования ноос­феры Земли, завершением ноогенеза в планетарно объ­единенный и максимально развитый разум человечества, противостоящий Космосу, это и будет новой ступенью эволюции материи, к которой мы приближаемся,— сту­пенью «сверхжизни», «сверхразума».