Ирвинг Гофман

Среди тех современных социологов, которые, можно сказать, стали развивать научное наследие Мида, Ирвинг Гофман занимает особое положение. Вообще-то он считается создателем драматургической социологии, во всяком случае, ее эмпирического варианта.

То, что он ученик Мида, совершенно очевидно тем, кто изучает тексты обоих. В первой получившей известность книге Гофмана «Я и маски» он говорит, что «намеревается изучать не столько людей и мгновения их жизни, сколько мгновения жизни и людей в них».

Это высказывание следует понимать в том смысле, что человек в высокой степени определяется ситуацией, социальной игрой, которую он ведет вместе с другими людьми в каждой данной ситуации.

Тяжесть этого высказывания направлена, в частности, против психологии личности, в которой изучают, как личностные качества человека определяют исход его общения с другими, психологического исследования людей и моментов их жизни.

Гофман хочет вести это изучение в обратном порядке, и тут-то он и оказывается учеником Мида. В той же книге имеется следующее определение центрального понятия — «я сам» (the self).

Этот «сам я», «как представленный образ роли не является органической вещью, локализованной в особом месте, чьей фундаментальной судьбой является рождение, созревание и смерть; нет, он представляет собой драматический эффект, который возникает в показываемой сцене, и все зависит от того, сочтут ли его достоверным или вызывающим недоверие.

Когда мы анализируем «я», мы, таким образом, отвлекаемся от его носителя, от того лица, который более всего выигрывает или теряет на этом, потому что он и его тело — всего лишь та зацепка, за которую некоторое время будет цепляться коллективный на самом деле продукт.

И средств производства и сохранения этого «я» в самой этой зацепке нет».

В этой цитате в концентрированной форме содержится то что Гофман имеет сказать по этому центральному пункту, и потому мы ее прокомментируем. Выражение «как представленный образ роли» несколько двузначно.

Полагает ли Гофман, что можно рассматривать «я» (себя самого)’ как ‘представленный образ роли, или он полагает, что он является таковым? Трудна понять это, основываясь только на этой цитате, но с учетом того, что вообще писали Мид и Гофман, можно утверждать что он имеет в виду последнее.

То «я», которое человек видит рассматривая самого себя — это представленный образ роли который, следовательно, и следует рассматривать как таковой. Или, говоря другими словами: не наш характер наш внутренний мотивационный профиль или другие внутренние личностные качества определяют, как мы будем воспринимать себя самих, но наши действия и реакции «Другого» на эти действия.

Для более подробной интерпретации вышеизложенного положения следует ввести еще некоторые понятия Гофмана. Мы начнем с актера, который является относительно непредсказуемым, еще неоформленным образом. Он новичок, и потому незнаком нам.

Под неизвестностью не скрывается какой-либо отчетливый личностный профиль, но нечто аморфное, которое может принимать разнообразные формы.

Актер вступает на сцену, где выступают (или, иногда, не выступают) другие актеры, которые тоже похожи на первого.

Сцена всегда имеет физическое существование, включая реквизит более или менее предметного или нематериального свойства, которым располагает актер.

Эти рамки Гофман называет постановкой, она оказывает решающее влияние на окончательный результат драмы. Меньшее, что можно сказать о власти сцены, это что она устанавливает определенные границы того, что и кого можно представить.

(Невозможно изобразить Гамлета в одеждах паяца на сцене варьете перед жаждущей развлечений публикой. Это может быть вывернутый наизнанку Гамлет, но не подлинный Гамлет, как бы ни старался актер. Ему не поверят).

Но ни один актер не сможет длительно сохранять созданное им представление об образе роли без поддержки со стороны публики и коллег. Если ему раз за разом отказывают в доверии, то он понемногу воспримет точку зрения недоверяющих.

Даже в тех случаях, когда он возражает, то, против чего он ополчается, в какой-то мере относится к нему самому.

Можно в этой связи спародировать Фрейда и утверждать, что чем более сильное сопротивление оказывает индивид, тем более оснований поразмышлять о том, не сопротивляется ли он скорее самому себе, чем публике. Пример этого — это когда только что бросивший курить страшно критикует всех, кто еще курит.

В этом направлении читателя могут повести некоторые разделы книг Гофмана «Стигма» и «Тотальные институты».

Вывод здесь такой, что публика и коллеги могут уговорить актера проявлять определенные свойства, которыми он не хочет обладать. Он расщепляется таким образом, как это, возможно, происходит у современного человека.

Итак, актер выступает на сцене, пользуется определенным реквизитом как частью постановки, относящейся к этой сцене.

Он ведет представление (перформенс) вместе с коллегами или без них (иногда он сам выступает своим коллегой) перед публикой, и важнейшее, что определяет успех театра,— это одобрит или не одобрит публика представление и тот образ роли, который создал актер.

Публика у Гофмана играет центральную роль, что для обычной современной театральной публики весьма нехарактерно. Без публики театра вообще не будет, и публика в очень большой степени определяет исход ролевой игры.

Это наводит на мысль о некоторых видах современного экспериментального театра, где публика должна участвовать в пьесе как действующее лицо. Однако в действительности не всегда возможно установить, кто относится к публике, а кто — напарник.

Напарники иногда оказываются публикой в той же мере, что и «настоящая» публика, также как «настоящая публика» на более или менее продолжительное время может оказаться напарником.

Интересен особый случай, который прямо ведет к понятийной паре из теории Мида — «Я» и «меня» — это когда актер сам же себе и публика.

Лицо, публично оскандалившееся днем, вечером сидит дома и краснеет от стыда за скандал. Он сидит там в качестве себя самого и смотрит на себя глазами своей (прежней) публики, результатом чего служит краска стыда на щеках.

Покраснение— это его фаза «я», а тот, кто вызывает покраснение — это фаза «меня». Происходит рефлексия в чистом значении слова, или отражение, и Мид утверждает, что сознательное мышление, то есть рефлексия, обеспечивает своего рода внутренний социальный разговор индивида с самим собой.

При рефлексии «я» разговариваю со «мной» или с обобщенным другим.