Элита и масса

Поиск оптимума. Можно согласиться с мнением П. Бахрахи, Т. Дая и других элитологов о том, что проблема элит и их соотношения с массами является ключевой для любой из существующих политических систем, в том числе и демократических. Другое дело — как эта проблема решается политологами различных направлений

Основные позиции можно суммировать следующим образом:

1. Радикальный эмпиризм. Демократии как народовластия по-существу быть не может. Причин тут несколько, из них главные две. Во-первых, народ некомпетентен в политике, поэтому народоправие, если бы и было возможным, оказалось бы губительным по своим последствиям, привело бы к неминуемым политическим провалам и катаклизмам.

Во-вторых, правление народа технически неосуществимо, непосредственная демократия невозможна, по крайней мере в странах с большим населением, а представительная демократия неизбежно приводит к утрате народом части своего суверенитета, отчуждаемого в пользу избранных представителей, которые в силу закономерностей, описанных Р. Михельсом, превращаются в элиту.

Рассмотрим один из наиболее распространенных тезисов элитистов о некомпетентности народа в политике (с ним согласно и большинство сторонников «демократического элитизма»). Но каковы критерии компетентности? И можно ли говорить о демократии, исходя из утверждения о некомпетентности народных масс? Или же демократия должна исходить из презумпции компетентности каждого взрослого и умственно здорового гражданина?

Все это говорит о том, что сомнения элитистов в осуществимости полной демократии имеют определенные основания.

Политическая философия элитизма во многом воспроизводит ход рассуждений Платона. Критерий справедливого общества — благо (возникает естественный вопрос: а что есть благо и для кого?).

У элитистов, как и у Платона, патерналистский подход к этой проблеме: народу во имя его же блага лучше вверять власть элите, ибо народ в своей массе не созрел (а может быть, и никогда не созреет) для самоуправления; элита как бы сокращает опыт народу, иначе к разумной политике ему пришлось бы идти через пробы и ошибки, через мучительный путь набивания шишек; а тут чуждая элита указывает наилучший путь.

Прежде всего возникает вопрос: а так ли это? Не прикрывает ли этими рассуждениями об общем благе элита свои собственные своекорыстные интересы? Не рассматривается ли народное благо сквозь призму благ элиты? Но даже если предположить, что элита всегда принимает наилучшие политические решения, остается вопрос: так ли уж это хорошо для народа.

Ведь в этом случае народ привыкнет во всем полагаться на элиту и никогда так и не станет самоуправляемым. Во всяком случае, если критерием оценки государственной политики считать эффективность ее институтов, то, по-видимому, управление следует доверить наиболее компетентным, мудрым, опытным — это будет правление узкого круга лиц.

Если же этим критерием считать уровень самоуправления граждан, уровень их свободы, то придется сделать вывод о том, что власть должна быть предельно диффузной, максимально совпадающей со всем населением.

2. Элитный плюрализм, объявляющий себя альтернативным радикальному элитизму, оказывается на поверку элитизмом ослабленным, «размазанным», хотя он и оставляет некоторое, весьма, впрочем, скромное место народным массам, голосующим раз в несколько лет за ту или иную элиту и, таким образом, имеющим возможность выбора из конкурирующих элит.

Таким образом, недостатки предыдущего направления не снимаются, а лишь ослабляются. Кроме того, как мы видели выше, и это, пожалуй, самое важное, элитный плюрализм смешивает норматив, идеальную модель политического процесса, с реальным процессом и тем самым выступает по существу с апологией политической системы современных развитых капиталистических стран (прежде всего США), изображая ее как идеал, вершину демократии.

3. Более откровенным и последовательным по сравнению с элитным плюрализмом является неоэлитизм, отвергающий плюралистическую трактовку политических систем современных развитых капиталистических стран, прежде всего США.

С одной стороны, следует отметить, что нео- элитизм приводит достаточно убедительные данные (в том числе статистические, данные эмпирических политологических исследований), свидетельствующие о том, что важнейшие решения, жизненно важные для миллионных народных масс, принимает узкий круг людей «наверху» — несколько сот, иногда несколько тысяч человек.

Но у неоэлитистов, как, впрочем, и у всех элитистов, мы видим явно неисторический подход к управлению общественной жизнью, рассмотрение элитарной структуры политической системы как нормы, как закона политических отношений.

К тому же в их работах мы опять-таки обнаруживаем апологию политической системы США и других западных демократий как управляемых наиболее квалифицированной элитой. При подобном подходе исследователь как бы закрывает для себя проблему развития, принципиального совершенствования демократической системы, обнаруживает непонимание и, более того, нежелание понять творческую роль народных масс в политической жизни общества, нежелание развивать творческую активность масс.

Вместо стремления поднимать, усиливать роль народных масс как субъекта политического процесса, характерного для подлинного демократа (а Т. Дай, X. Цайглер разделяют ряд идей «демократического элитиз- ма») мы опять-таки видим стремление консервировать власть в руках узкой элитной группы общества. И судьба демократии оказывается полностью зависимой от такой в сущности зыбкой вещи, как политические ориентации и политическая культура элиты.