Звукосмысловые репрезентанты концепта

Язык осуществляется посредством человеческого Г. в конкретном речевом акте, при этом характеристики голоса оказываются неотделимыми от говорящего. В этом плане знаменательно, что греческое слово φωνή, как и φώνημα имеют первые два словарных значения звук, голос (человеческий).

Манера говорить, интонационная характеристика речи или тон разговора, расстановка логических акцентов, эмоциональный накал в разговоре образуют дополнительную смысловую среду помимо идеальной содержательности речи.

Эти моменты речевой деятельности Дж. Остин, а затем и Дж. Серл назвали иллокутивными актами, подчеркнув тем самым значимость не только словесно-звукового модуса речи, но и культурно-языкового фона ее жестовых, интонационных и эмоциональных компонентов. Одно дело, что я говорю, подразумевая содержательность собственного высказывания и его референциальную прозрачность.

Другое дело, как я это говорю и каков эффект, который оказывает мое говорение на собеседника. Можно сказать, что через иллокутивные акты включается контекстуальное культурное окружение: речевые ритуалы, намерения, стереотипы сознания и др.

Иллокутивные акты тесно сплетены с тем, что называется паралингвистическими факторами: фонационные – тембр речи, ее темп, громкость, мелодические явления, особенности произношения звуков речи; кинетические жесты, позы, мимика.

Однако наиболее значимым оказывается уже упоминавшаяся слитость человека и его Г., то есть предельная субъектность человеческого Г. По Г. мы распознаем человека (родной, близкий, незнакомый Г.), можем приписать ему определенное психическое или физическое состояние (больной, тусклый, жизнерадостный Г.), охарактеризовать облик человека (скрипучий, робкий, сочный Г.).

Существует определенная магия Г., проявляющаяся в силе воздействия на адресата (пленительный, завораживающий, властный Г.). Г. такая же уникальная характеристика человека, как отпечатки пальцев или рисунок радужной оболочки глаза.

Приведенные качественные свойства Г. имеют еще один конструктивный признак: все они сходятся в феномене И. По словам М.М. Бахтина, «интонация устанавливает тесную связь слова с внесловесным контекстом: живая интонация как бы выводит слово за его словесные пределы… Интонация всегда лежит на границе словесного и не-словесного, сказанного и несказанного.

Помещая И. на границе, М.М.Бахтин предвосхищает свое знаменитое более позднее определение культуры, тоже связанное с понятием границы. Пограничность И. придает ей статус неуловимости, балансирования на краю уже сказанности и еще несказанности. По-другому трактует И. русский лингвист С.О. Карцевский. В своем определении фразы он говорит, что она «не имеет собственной грамматической структуры. Но она имеет свою звуковую структуру, которая заключается в ее интонации. Именно интонация образует фразу».

Рассуждения обоих авторов касаются не только просодики речи на уровне слова и фразы, но и вводят интонационную составляющую в более широкий культурный контекст. В русле примерно тех же рассуждений лежат тонкие и глубокие замечания знатока поэтической стихии речи О. Мандельштама: «Поэтическая речь есть скрещенный процесс, и складывается она из двух звучаний: первое из этих звучаний это слышимое и ощущаемое нами изменение самих орудий поэтической речи, возникающей на ходу в ее порыве; второе звучание есть собственно речь, то есть интонационная и фонетическая работа, выполняемая упомянутыми орудиями».

Амбивалентность И. и содержания и в то же время их взаимопереплетенность прекрасно представлена в небольшой новелле Х.Л. Борхеса «Сфера Паскаля», которая начинается словами: «Быть может, всемирная история это история нескольких метафор», а заканчивается очень существенным уточнением: «Быть может, всемирная история это история различной интонации при произнесении нескольких метафор».

Если вспомнить определение метафоры как механизма речи, позволяющего связывать объекты различных классов по аналогии и тем самым обнаруживать скрытые смысловые потенции этих объектов, то можно заключить, что через творческий характер речевого процесса происходит интерпретация и переинтерпретация, казалось бы, устойчивого смыслового содержания, то есть порождение новых смыслов. Очень точно уловленное Борхесом значение И. выдвигает ее на позицию одного из главных моментов смыслообразования.