Социалистическая оппозиция большевикам в годы Гражданской войны

Трагично в Советской России складывалась судьба более чем 30 небольшевистских политических партий, функционировавших в 1917 году и, в первую очередь, партнеров большевиков по соци­алистической идее: миллионной партии социалистов-революционеров и социал-демократической партии, менее много­численной, но имевшей сторонников среди наиболее высококва­лифицированных и организованных рабочих.

Не повезло этим партиям и в советской историографии. На их историю весь истекший период смотрели глазами победителей, воспринимая не как субъектов соответствующих политических процессов, а как объект борьбы с ними большевиков. “Небольшевизм” стал синонимом “немарксизма”, а затем – и контрреволюционности. В начале 20-х годов оценки такого рода уже определяли советскую историографическую традицию.

Бесспорно и то, что с большевиками к началу рассматриваемо­го периода у них были расхождения не только по вопросу о спосо­бах и методах реализации социалистической перспективы, но и самом понимании социотипа России и окружающего ее мира.

Но было нечто, концептуально объединявшее данные партии с большевистским максимализмом – это вера в мировую пролетарс­кую революцию. И, видимо, этим можно объяснить тот факт, что за некоторым исключением, составлявшим, например, в партии социалистов-революционеров весьма немногочисленное правое крыло, путь вооруженной борьбы с Советской властью, особенно с осени 1918 года, стал ими исключаться. Не только меньшевики, но и эсеры, являясь партией открыто революционной, не могли принять генеральскую диктатуру.

Свой уход эсеры обосновали в специальной декларации следующим об­разом: захват власти большевиками является “преступлением перед родиной и революцией, знаменует начало гражданской войны, срыв Учредительного собрания”. Аналогичная оценка давалась и на IV съезде ПСР (ноябрь – декабрь 1917). Реакция большевиков была однозначной.

Одним из первых декретов новой власти, утвержденных Совна­ркомом, было решение закрыть все газеты, призывавшие к “открытому сопротивлению или неповиновению Рабочему и Крестьянскому правительству”. В принципе либеральная прес­са перестала существовать. Меньшевистская газета “Новый луч” в Петрограде была закрыта в феврале 1918 г. за оппозиционную кампанию против Брестского договора. Но еще ранее – с декабря 1917 г. меньшевистскую партию раздирали внутренние противо­речия. Старые “оборонцы” во главе с Потресовым отделились, но течение интернационалистов, возглавляемое Мартовым и Даном, пыталось найти какие-то компромиссные формы общения с боль­шевиками.

Закрытие их печатного органа усилило противостоя­ние. И хотя газета под новым названием “Вперед” появилась в Москве в апреле 1918 года, но выходила она опять-таки недолго. К августу были закрыты все правые и социалистические (небольшевистские) газеты. 14 июня специальным декретом были запрещены партия правых эсеров и центра, партия меньшевиков, с мая 1918 г. официально именовавшаяся РСДРП. В июле было подавлено выступление левых эсеров; в конце августа – начале сентября – объявлен красный террор.

Безусловно, что часть из перечисленных выше мер носила превентивный характер и осуществлялась в русле все той же “красногвардейской атаки” на капитал, только в политической области. Л.Д. Троцкий в один из первых послеоктябрьских дней, от­вечая во ВЦИКе на обвинение по поводу арестов и обысков, заявил, что “требование устранения всех репрессий во время гражданской войны означают требование прекращения гражданской войны”.

Именно имея в виду подобные доводы, лидер левых эсеров Ма­рия Спиридонова, будучи привлеченной к ответственности после событий 6 июля 1918 г., связанных с убийством германского посла Мирбаха (кстати, сам факт “мятежа” левых эсеров как такового ставится под сомнение исследователями ввиду несерьезности под­готовки и мизерности участвовавших в нем воинских частей), в открытом письме Центральному Комитету партии большевиков восклицала:

Резкие обвинения в адрес правящей партии прозвучали на проходившем 7-16 мая 1918 г. в Москве VIII Совете партии эсеров, в резолюции которого “по текущему моменту” большевистская власть была названа главным препятствием для осуществления демократичес­ких задач и предлагалось проводить политику, направленную на “ликвидацию большевистской партийной диктатуры…”. Ho не только вопросы аннулирования Брестского мира и возрождения органов народовластия во главе с Учредительным собранием бы­ли в центре внимания VIII Совета партии.

Негативно воспринимая политический смысл октябрьских событий, партия продемон­стрировала определенную готовность к конструктивной работе в социально-экономической области. Был заслушан ряд докладов, содержавших не только критику в адрес правящего режима, обви­ненного в проведении “квази-социалистической политики”, но и обоснование многих разумных мер в области рабочей, аграрной, федеративной политики, свидетельствующих о начале формиро­вания у эсеровских идеологов собственной программы модерниза­ции России. Особая озабоченность была выражена в связи с “гипертрофией социалистического творчества” большевиков в деревне. Гарантом решения социально-экономических задач была названа “твердая демократическая власть, опирающаяся на наро­дную поддержку”.

В июне правыми эсерами была свергнута Советская власть в Самаре, затем в Симбирске, Казани и создан Комитет членов Уч­редительного собрания (Комуч). Свое вооруженное выступление в Поволжье, как позже писал В.М. Чернов, они объясняли, во-первых, незаконным разгоном Учредительного собрания, решав­шего судьбу не только России, но и Европы. Во-вторых, оправды­вали свое выступление тем, что продовольственная диктатура боль­шевиков вызвала возмущение крестьян, а они, как крестьянская пар­тия, должны были возглавить борьбу за их права.

После разгона Красной Армией Комуча правые эсеры приняли 8-23 сентября 1918 года участие в Уфимском государственном Со­вещании, избравшем Директорию (в нее вошли эсеры Авксентьев и Зензинов), которая обязалась передать власть Учредительному собранию 1 января 1919 г., если оно соберется. Однако 18 ноября произошел колчаковский переворот, члены Директории были аре­стованы и высланы за границу. Члены ЦК партии эсеров, жившие в Уфе, узнав о приходе к власти Колчака, приняли по предложению В.М. Чернова обращение о борьбе с диктатором. Многие из них бы­ли арестованы колчаковцами, часть арестованных расстреляна.

Состоявшийся спустя полтора месяца Пленум ЦК ПСР потребовал от всех организаций и «отдельных групп» «единообразия партийной тактики», в связи с чем были приняты специальные тезисы «о необходимой линии поведения партии по основным вопросам дня» в виде обращения ко всем партийным организациям (апрель 1919 г.)

Характерно, что они были утверждены и разосланы на места на два с лишним месяца ранее, чем меньшевистское воззвание «Что делать?» с аналогичными положениями, и отражали настроения не только партийных «верхов». В сопроводительном письме ЦК ПСР, опубликованном 5 апреля 1919 г., подчеркивалось, что данные тезисы явились выражением как позиции самого ЦК, так и февральской (1919 г.) партийной конференции, а также мартовского совещания эсеровских организаций юга России.

Судя по тексту, их принятие было также связано с подготовкой к пятому партийному съезду, который так и не состоялся. Тем не менее была четко определена «необходимая линия поведения партии» по основным вопросам дня, как-то: внешняя политика, социально-экономическая платформа, отношение к большевистской власти и отношение к «буржуазной контрреволюции».

В частности, подчеркивалось, что «мировой сдвиг и кризис европейского империализма…» отсрочен. Более того, констатировалось резкое разделение Европы на две части: «страны – победительницы» и «страны побежденные», в которых результатом поражения стали «революции отчаяния», характеризуемые перевесом разрушительной работы над созидательной, процессов социального распада над процессами социального возрождения. Заявлялся решительный протест против интервенции – «антидемократического вооруженного вмешательства» стран – победительниц, переживавших стадию «гиперимпериализма».

Но основное внимание было уделено обоснованию социально-экономической и политической программы, которая оценивалась, прежде всего, как программа партии, стремившейся представлять интересы всей «объединенной трудовой демократии», включавшей в себя трудовую интеллигенцию, индустриальный пролетариат и трудовое крестьянство и призванной реализовать идею демократии как «третьей силы», которая вынуждена была в данный момент вести борьбу на два фронта против всякой диктатуры за подлинное народовластие.

Программа эта, как подчеркивалось во втором разделе «Мировое хозяйство и экономическая политика», должна быть рассчитана на «долгий период социального строительства» и призвана была стать «программой переходного времени», «интегральной» по своей сути. Перечню «существенных черт» этой программы предшествовало положение, имевшее методологическое значение для понимания характера и этапов ее осуществления. Было заявлено о том, что данная программа имела целью «сохранить все организационные завоевания высшей фазы капиталистического развития», поставив их на службу интересам труда, т.е. ни о какой системе «уравнения всех к низшему…уровню, к рекреации (sic) всей культуры» и «контрабандному возрождению примитивнейших форм хозяйственной жизни» не могло быть и речи. Нельзя социализм превращать в «карикатуру» — таков вывод составителей программы.

В этой связи в числе предложенных мер в первую очередь были названы «локализация капитализма» и его синдицирование, т.е. ограничение теми сферами хозяйственной жизни, в которых капитализм проявил в наибольшей мере свои творческие силы с его дальнейшей постановкой под контроль государства. Также предполагалось лишь постепенно расширять сферу государственного, земского и муниципального хозяйств за счет капиталистического, но только по мере подготовки надлежащего персонала, выработки соответствующего административного аппарата и т.д., а также путем уничтожения «фабричного самодержавия» капиталиста и развития «фабричного конституционализма» в направлении к полной индустриальной демократии, наряду с созданием этой демократии в «оазисах кооперации муниципального социализма», национализированных производств и обобществляемого «снизу» частнотрудового хозяйства. Предполагалось осуществление прогрессивной кооператизации потребления (вместо прямого продуктообмена большевиков) и регулирования снабжения.

Такова была основная политическая задача программы, руководящей идеей которой была «идея о демократии как третьей силы…» В общецивилизационном плане ее реализация означала борьбу между программой трудовой демократии и программой европейского государственно – организованного капитализма, что, по мнению эсеров, и составит «содержание политической истории ближайшего будущего» в мировом масштабе.

К сожалению, социал-демократы (меньшевики), позиция которых по многим политическим и особенно по экономическим вопросам совпадала с эсеровской, не дали положительного ответа, все еще пребывая в плену марксистских догм и претендуя на звание «единственной пролетарской партии, свободной от авантюристических увлечений» и «авангарда-застрельщика демократии всей страны».

На этом же партийном форуме еще раз подтверждалось решение ПСР остаться в рамках непримиримой оппозиции, но в военных действиях против большевиков не участвовать. В резолюции по текущему моменту, принятой на партийной конференции 8 сентября 1920 г., они вновь подтвердили данное решение, подчеркнув одновременно, что только замена диктатуры коммунистической партии народовластием «сможет вовлечь трудовые массы в работу по созданию нового социалистического порядка и послужить исходной точкой для восстановления производительных сил страны».

Некоторую надежду социалистам, по крайней мере, в конце 1918 г. – начале 1919 г. вселило и то обстоятельство, что к указан­ному времени красный террор стал несколько стихать. Накануне первой годовщины революции открылся VI Всероссийский съезд Советов, который утвердил амнистию всем “задержанным орга­нами борьбы с контрреволюцией”, если обвинение не было пре­дъявлено в течение двух недель со дня ареста, а также почти всем заложникам. Съезд также принял специальную резолюцию “О революционной законности”, обязавшую не только всех граждан, но и все органы и должностные лица строго соблюдать законы, хотя в порядке исключения предусматривались экстремальные меры в борьбе с контрреволюцией в условиях гражданской войны. Съезд отменил действие декрета о комбедах.

Появились первые признаки “оттепели” в межпартийных от­ношениях, особенно между большевиками и меньшевиками, кото­рые на всем протяжении гражданской войны ни разу не участво­вали в военных действиях против Советской власти. Со стороны большевиков это “потепление”, по-видимому, было связано с уменьшением опасности внутренней контрреволюции и общим “смягчением” их позиции после периода комбедов, заградотрядов, внесудебных расправ, а также необходимостью привлечения к ра­боте беспартийных “спецов”.

Период, охвативший лето-осень 1918 г., оказался весьма плодо­творным для социал-демократов с точки зрения осмысления всего происшедшего и теоретического обобщения накопленного опыта. Результатом этого обобщения явился сборник статей ведущих меньшевистских деятелей, вышедший под названием “За год” в 1919 г., хотя в предисловии от имени редакции сообщалось, что статьи в набор были сданы еще в октябре 1918 г. Здесь же подчер­кивалось, что все статьи (в числе авторов были названы Ю.О. Мартов, Ф.И. Дан, А. Ерманский, Д. Далин, Б. Горев и др.) объе­динены “общим мировоззрением”.

Назвав “социологическим парадоксом” наличие “коммунисти­ческого правительства” в России, Ю.О. Мартов попытался выя­вить причины этого парадокса. Он обратил внимание на тот факт, что большевистская партия в известном смысле стала выра­зительницей “утопических чаяний” пролетарских масс, которые, находясь “на ранней ступени” своего классового развития, счита­ли возможным немедленное осуществление “путем захвата власти социалистического переворота”. Большевистская власть, по словам другого автора А. Ерманского, стала “приспособлением к теневой стороне революционной стихии”. Трагизм ситуации состоял в том, что партия меньшинства “сверху” пыталась осу­ществлять социальные преобразования при отсутствии “сознательной самодеятельности, инициативы”, вследствие чего и возник “заколдованный круг”.

Одним из первых Ю.О. Мартов уловил характер трансформации советского “народовластия”, а именно: “анархический коммунизм” первых постоктябрьских дней сменился “государственным коммунизмом”, а “советизм” начал вытеснять “революционный синдикализм во всех его формах”; при этом “якобински-бюрократические формы и методы одержали ле­гкую победу”. Главным смыслом революции авторы сборника считали развитие демократического самоуправления; однако, как подчеркнул Ю.О. Мартов, оно не создается декретами и не вызы­вается к жизни “одним фактом захвата власти”, а вырабатывается длительной школой “участия в демократических учреждениях”. Авторы сборника одной из таких форм считали и Советы, кото­рые, по их мнению, возникли как “специфическое орудие борьбы” народных масс “против докапиталистического государства”. Те­перь же пошел обратный процесс – возник “культ” так называе­мой советской системы, которая превращалась в “систему партий­ной диктатуры”.

Как заметил А.Ерманский, советская система дистанцировалась от наиболее культурных и способных к твор­честву слоев трудящихся, ибо надежды большевиков на роль масс в процессе социалистического творчества строились “на своего рода цензе нищеты”. Этот же автор попытался выявить условия, при которых Советы могли стать органами народного самоуправления (они должны были однозначно остаться): – это, прежде все­го, “их независимость” от “произвола революционных комитетов”; избрание путем всеобщих выборов; получение ими фактиче­ского “бюджетного права”, которого они лишены и которым “так или иначе обладала даже Государственная Дума при Столыпине”. Вывод звучал правомерно: Советы не должны заменяться исполкома­ми и должны стать органами действительного народовластия.

30 ноября 1918 г. ВЦИК принял резолюцию, аннулировавшую решение об исключении меньшевиков из Советов, принятое в июне, тем самым легализовав на короткое время данную партию. 25 февраля 1919 г. последовала новая резолюция ВЦИК, восстано­вившая эсеров в правах с оговоркой, направленной против “всех групп, которые прямо или косвенно поддерживают внешнюю и внутреннюю контрреволюцию”.

Легализация этих партий послужила серьезным толчком для разработки их лидерами положительной программы действий в изменившихся условиях, в преодолении фрагментарности теорети­ческой модели новой России. Еще в декабре 1918 г. состоялась Всероссийская конференция РСДРП, кстати, последняя в таком роде, на которой было объявлено о вступлении России “в более или менее длительный переходный период”.

Тогда же была создана комиссия в составе видных экономистов Н. Череванина, В. Громана, Л. Хинчука для уточнения политической и экономической платформы социал-демократов Под названием “Что делать?” она была принята ЦК РСДРП 12 июля 1919 г. в качестве принципиальной основы для соглашения с большевиками.

Такая возможность возникла к лету 1919 г. В первой половине июля 1919 г. Л.Б. Каменев официально предложил ЦК РСДРП сотру­дничество в органах Советской власти. Готовился список ответствен­ных постов, которые могли бы занять меньшевики. Поэтому меньше­викам было предложено сформулировать программные требования, особенно связанные с экономическим возрождением страны.

В качестве общей цели провозглашалось стремление обеспе­чить нормальное развитие революции и в первую очередь изме­нить коренным образом “политические условия, в которых мы живем”, а также восстановить народное хозяйство, проведя коренные экономические реформы.

Характерно, что начинался перечень задач в экономической области с определения их содержания в аграрном секторе. Предла­галось закрепить за крестьянами, независимо от форм ведения ими хозяйства, всей земли, которой они фактически владели; раз­решить сдачу в аренду; упразднить все чрезвычайные органы и отказаться от принудительного насаждения коммун. В продоволь­ственной политике главным методом должна была стать закупка хлеба по договорным ценам с широким применением свободного товарообмена и отказом от государственной регламентации тор­говли; разрешалась свобода действий кооперации и частным ли­цам, пока кроме дефицитных товаров первой необходимости.

В области политической российская социал-демократия, “оставаясь верной принципам последовательной демократии и полной политической свободы”, предлагала в первую очередь вос­становление полновластия Советов всех уровней, лишение “партийных учреждений и ячеек каких-либо прав органов госу­дарственной власти и членов партии каких-либо материальных привилегий”. По существу, речь шла о ликвидации однопартийной системы, которая поставила правящую партию вне конт­роля; предлагалось восстановление свободы печати, собраний, союзов, реорганизация революционных трибуналов на основе вы­борности судей и т.д.

О мелкото­варной природе крестьянина пытался напомнить большевистским делегатам и эсер В.К. Вольский, в свое время одним из первых предложивший ЦК своей партии отказаться от вооруженной борьбы с Советской властью. Однако отношение В.И. Ленина к свободе торговли было однозначно: “…на это мы не пойдем нико­гда, скорее ляжем все костьми, чем сделаем в этом уступки… Про­тив этого мы будем бороться до последней капли крови”. Анало­гичной была его реакция и на предложения Мартова о расшире­нии демократических начал в управлении страной: “Когда мы слышим такие декларации от людей, заявлявших о сочувствии нам, мы говорим себе: нет, и террор, и ЧК – вещь абсолютно необ­ходимая”.

С этого времени руководство правящей партии усилило нажим в своем маневрировании по отношению к оппозиционным парти­ям; видимо “вдохновляло” их на это приближение окончания гра­жданской войны и конца “генеральской контрреволюции”, а так­же предложения, в частности эсеров, членам ЦК РСДРП о слиянии двух оппозиционных партий (кстати, об этом факте Ленин упоми­нал на VII съезде Советов и т. д. По крайней мере, на протя­жении 1919-1920 годов ВЧК то арестовывала, то освобождала лидеров этих партий, то преследовала, то извинялась перед ними, делая их существование в Советской России почти невозможным.

И, тем не менее, уже в 1920 г., после неудавшегося диалога с большевиками, лидеры РСДРП настойчиво пытались обратить вни­мание руководителей на нарастание кризисной ситуации в стране, связанной с недовольством основной массы населения – крестьянства, на необходимость изменения форм и методов подхода к нему и вооб­ще отказа от попыток непосредственного скачка в социализм.

В повестку дня было включено шесть вопросов; выделялся своей концептуальностью доклад Ю.О. Мартова о демократии и диктатуре пролетариа­та, им же был представлен отчет ЦК РСДРП.

Данные вопросы вновь были в центре внимания делегатов ап­рельского (4-14 апреля 1920 г.) совещания РСДРП, на котором присутствовало 56 человек с решающим голо­сом и 30 с совещательным. Были представлены социал-демократи­ческие организации более чем 17 городов и регионов.

Повестка дня включала программные вопросы, к каковым был отнесен, в первую очередь, доклад Ю.О. Мартова “Мировая соци­альная революция и задачи социал-демократии”. В его обсужде­нии приняли участие почти все делегаты, в результате чего были приняты специальные тезисы, обращенные ко всем социалистиче­ским партиям, как основа для объединения.

Главным положением, объединявшим содержание названного документа и двух других докладов, представленных участникам совещания: «Текущий момент и задачи партии» (докладчик Ф. Дан), “Экономическая поли­тика партии” (докладчик Н. Череванин), – было положение, запи­санное в резолюции совещания и состоявшее в признании того факта, что всякая попытка использовать ограничение демократии для форсирования процесса социализации хозяйственной жизни “может вести лишь к реакции в широких массах и к вырождению классовой диктатуры в диктатуру убывающего меньшинства и к расколу самого рабочего класса”. Правомерной выглядит поста­новка вопроса и о том, что формула построения диктатуры пролетариата лишь на основе советской системы должна быть отверг­нута “в качестве единоспасающей панацеи”, что должны были быть использованы организации, созданные в дореволюционное время, – профсоюзы, биржи труда и т.д., и даже такие институты, возникшие на высшей ступени буржуазной демократии, как рефе­рендум и народная инициатива.

В докладе Ф.И. Дана ударение было сделано на то, что в Рос­сии наступил новый период развития революции – период мирно­го строительства. Об этом же говорили почти одновременно и большевистские докладчики на своем IX съезде РКП (б) (март-апрель 1920). Но выводы делались прямо противоположные. Если выступления делегатов съезда и их лидера В.И. Ленина пронизы­вала эйфория победы над внешними и внутренними врагами Со­ветской власти и звучал призыв к немедленной реализации задачи “непосредственного строительства”, то докладчик на социал-демократическом совещании, как, впрочем, и все его делегаты был настроен менее оптимистично.

Пророчески прозвучало предупре­ждение о наличии в стране серьезных трудностей, связанных пре­жде всего с глубокой неудовлетворенностью совершивших рево­люцию масс проводимыми правящей партией социально-экономическими мероприятиями и обусловленными, во-первых, многолетней экономической разрухой и, во-вторых, уменьшением численности и распылением рабочего класса как главной базы строительства. Одновременно социал-демократы все настойчивее обращали внимание на то, что основным вопросом внутренней политики в современный момент русской революции являлся “вопрос крестьянский”.

Было подчеркнуто, что политика правительства по от­ношению к “этому формирующему свое сознание классу”, постро­енная “на голом насилии”, осуществляемая милитаризованными методами, создала острые противоречия. Суть этих противоречий, “созревших под крылом советского режима”, состояла в том, что в любой момент в его недрах могли появиться качественно новые вожди контрреволюции в лице определенных кругов все более обособлявшейся советской, военной и гражданской бюрократии, сосредоточившей в своих руках всю мощь государственного аппарата, разбогатевших, «примазавшихся», готовых на все для сохранения своего привилегированного положения.

На VIII Всероссийском съезде Советов социал-демократическая фракция была представлена четырьмя членами – Ф. Даном, Д. Далиным, С. Ежовым, А. Юговым и присоединившимися к ним двумя представителями Бунда – И. Рубиным и И. Юдиным; они участвовали в его работе с правом совещательного голоса. От имени РСДРП выступили Ф.И. Дан и Д. Далин.

Главной своей задачей выступавшие социал-демократы считали обоснование необходимости отказа от политики «военного коммунизма» и учета реальной действительности, в первую очередь, экономических интересов крестьянства. По их мнению, власть уже значительно запоздала за требованиями дня и сделать это было нужно «еще вчера». В целом же проекты резолюций, внесенных социал-демократами, предполагали установление с весны твердого фиксированного налога и свободного распоряжения крестьянами своими излишками вплоть до торговли хлебом.

В отношении пользования крестьянами землей меньшевики твердо стояли на позициях платформы «Что делать?», добавив в текст «Резолюции РСДРП и Бунда (с.д.) по вопросу о мерах к поднятию сельского хозяйства» пункт, согласно которому предлагалось в качестве немедленной меры сведение числа насаждаемых коллективных хозяйств к тому количеству, которое государство в силах снабдить «необходимыми элементами производства и превратить в образцовые и экономически выгодные…»

Об этом же писал Ф. Дан, подчеркнув, что работа VIII съезда Советов протекала как бы в двух измерениях: шли собственно заседания и заседания фракции РКП (б), на которых за закрытыми дверьми обсуждались все вопросы повестки дня. Кстати, в стенограмме VIII съезда Советов, не переиздававшейся с 1921 г., отсутствуют отчеты о работе фракции РКП (б) на данном съезде.

Участием в работе VIII Всероссийского съезда Советов завершился для социалистических партий России весьма сложный и важный период их деятельности, в теоретическом плане весьма плодотворный, характеризующийся интенсивной работой над программными и тактическими вопросами не в абстрактно-догматической, а конкретной их постановке. На данном этапе российские социал-демократы продемонстрировали не только достаточно высокий уровень открытости политики своей партии для восприятия реальной действительности, но и сделали весьма серьезный рывок от общих социологических схем будущего России к суровой прагматике будней.

Характерно, что в аналогичном ключе уточняли тактику действий и свою программу и социалисты-революционеры. На конференции ПСР, проходившей в сентябре 1920 г. в Москве, был заслушан специальный доклад В.М, Чернова о пересмотре партийной программы (кстати, впервые после ее принятия в конце 1905-190).

Была избрана комиссия в составе В.М. Чернова, В.М. Зензинова и Д. Гавронского, которым поручалась разработка проекта изменений с последующей его рассылкой в местные партийные организации для обсуждения. Вскоре после конференции В .М. Чернову и другим лидерам партии социалистов-революционеров пришлось покинуть Россию. Отныне партия имела два руководящих центра: «Заграничную делегацию партии социалистов-революционеров» и Центральное бюро партии эсеров в России, членов которого ожидал судебный процесс.

Итак, половодье политического плюрализма 1917 года уже к его концу сменилось жестким размежеванием политических сил, характерным для гражданской войны. В условиях противостояния главных боровшихся сил: большевиков и белого движения, – искали свое место социалистические партии России, пытаясь сорганизоваться и действовать в качестве конструктивной оппозиции по отношению к власть придержавшим.

Меньшевики, оставаясь «безнадежно старомодными» социал-демократами, сумели сохранить на всем протяжении гражданской войны свой статус-кво умеренной оппозиции и оказались по ряду вопросов большими реалистами, чем те, с кем они вели нескончаемый политический спор.

Последние были вынуждены признать даже критикуемые ими большевики. Делегат VIII съезда РКП (б) (март 1919 г.) С.С. Сосновский, объехавший накануне провинцию с поездом имени Ленина, обратил внимание на то, что если даже Московский комитет РКП (б) устраивал митинги исключительно на тему «мировой революции» («сегодня Вильсон, завтра Вильсон, послезавтра Вильсон…»), то меньшевики говорили о продовольствии, о внутренних распорядках на фабриках и т.д.

Но все-таки главной для одних и других оставалась идея торжества демократии в политической и экономической областях. Причем, со временем, по мере разработки усилилось сходство их политико-экономических программ по всем основным вопросам: о характере социальной направленности прогресса для России, о закономерности переходного периода, о необходимости демократического обеспечения курса на создание смешанной, социально-ориентированной экономики.