Рефлексивное онаучивание

Существеннейшей чертой проекта модерна так, как он сформировался к началу XIX в. Бек называет тенденцию к онаучиванию общества. Эта тенденция имеет две формы. Первая, названная Беком как «первичное, или простое», онаучивание, наиболее характерна для начального периода развития проекта модерна. В современной ситуации происходит его преобразование в структуры «рефлексивного онаучивания».

Причем это взламывание является не переходом модерна в нечто иное, но лишь радикализацией его базисных установок. Дело в том, что на этапе первичного онаучивания проект модерна был, в свою очередь, «располовинен». Внутри научного сообщества работал принцип «универсального сомнения».

Между тем вовне, т. е. в обществе, наука заняла те авторитарные позиции, с которых она в эпоху Просвещения с успехом сумела изгнать религиозный традиционализм. Эта победа оказалась возможной благодаря тому факту, что наука в глазах общества стала играть роль спасителя перед экзистенциальной угрозой, которая виделась человеку в лице природной стихии.

Бек подчеркивает, что в ситуации простого онаучивания «приложение науки осуществляется… с установкой на отчетливую объективацию возможных источников проблем и ошибок: в болезнях, кризисах, катастрофах, от которых страдают люди, «виновата» дикая, непонятная природа, «виноваты» нерушимые принуждения традиции». В этой установке сознания заключены основания научного авторитаризма периода простого онаучивания.

В современной ситуации происходит, по Беку, «онаучивание онаучивания». Модерн отбрасывает внешние для себя структуры традиционного общества, становясь «для себя» именно тем, чем он был с самого начала «в самом себе».

Для сознания, видевшего экзистенциальную опору в авторитете (авторитарной позиции) научной рациональности, радикализация модерна переживается как потеря оснований. Не узнав в этой ситуации наступление «другого», оно (потерявшее «себя» сознание) либо панически хватается за идеалы «классического сознания» предшествующего века (позиция консерватизма), либо трансгрессирует его рамки в «телесных опытах» постмодерна.

В отношении консервативных воззрений это очевидно. Однако и политический постмодерн не нашел ничего более подходящего для самоузнавания, чем маоизм парижского разлива или практики лево-правого экстремизма карликовых вождей.

Бек подчеркивает, что даже язык вполне цивилизованной парламентской «зеленой» оппозиции (смягченный вариант политического постмодерна) насквозь пронизан авторитарным дискурсом, ориентированным на тотальный контроль производства и частной жизни, фактическую экспроприацию собственности, отмену демократических институтов.

Никакой дикой природы нет все является специфическим продуктом научно-технического, экономико-политического прогресса. В наводнениях, засухах, болезнях во всех экзистенциальных угрозах человек обнаруживает свое собственное присутствие.

Классическая наука сама разбиралась с риском и своими ошибками внутри научного сообщества благодаря мощным механизмам внутрипрофессиональных монодисцисплинарных критических дискуссий.

Сбои в ней лишь повод для нового шага в поступательном движении. «Однако фактически эта стабильность основана на «располовинивании» методического сомнения: во внутреннем пространстве наук (по меньшей мере, согласно притязанию) правила критики генерализуются, но одновременно вовне научные результаты авторитарно осуществляются». Сокрытие риска от общественности основание веры в науку.

В ситуации Д. м. происходит рефлексивное замыкание принципа научного методологического сомнения на саму научную деятельность. Как уже отмечалось выше, силой, вызывающей само-замыкание научной рациональности, оказывается «риск».

В ситуации простого онаучивания ученый эксперт в своей области был самодостаточным в ответе на вопросы: «Что происходит?», «Почему?» и «Что делать?» В новой ситуации обнаруживается явная недостаточность монодисциплинарного подхода. Цивилизационный риск обнаруживается только междисциплинарно.

Каждый из дисциплинарно организованных взглядов, свидетельствуя о своей истине, одновременно самим фактом необходимости своего присутствия указывает на недостаточность другого и подвергает сомнению его претензию на истинность. Наука, привыкшая воевать с невежеством, обнаруживает своим контрагентом самое себя, универсализируя и распространяя на собственные основания принцип методического сомнения.

В результате Наука рассыпается на множество наук, и научная оценка риска (ответ на сформулированные выше три вопроса) происходит, по Беку, транзитом. Процедуры восприятия, осознания и оценки риска осуществляются не в некотором центре, претендующем на полноту знания и автономно принимающем решение, но как коммуникационный процесс в сети конфликтующего многообразия исходно неполных и недостаточных источников научной информации и волеформирования.

Пространство между в междисциплинарных процедурах оценки цивилизационных рисков выпадает из ведения науки, место которой занимает общество (публика). Именно от особой общественной восприимчивости зависит признание или непризнание того, что некий фактор приобретает или не приобретает статус риска.

Формируются новые формы научной деятельности, ориентированные на работу с общественным мнением, зависящие от него и обслуживающие стихийно формирующийся протест против научно-технического прогресса, которые Бек называет контр-наукой или адвокатской наукой.

Парадоксально, но при этом повороте дел, «наука переживает не только быстрое снижение своей общественной достоверности, но и открывает для себя новые поля воздействия и применения… общественно опосредованная критика прежнего развития становится двигателем экспансии [науки]». Однако это уже «другая наука» (термин «другая наука» мной образован по аналогии с термином «другой модерн»), т. е. наука Д. м.

Другая наука. Преобразование науки эпохи простого онаучивания в новый тип, работающий в рамках онаучивания рефлексивного, осуществляется в контексте институализированных практик методологической и философской рефлексии, первый импульс которых защита научной рациональности от «мистики» и «иррациональности» обыденного и традиционного мышления.

Демаркации оказываются не в состоянии выдержать мощь универсального сомнения. «Научная религия, уверенная, что лишь она владеет истиной и вправе провозглашать ее, секуляризировалась в ходе своего онаучивания. Притязание науки на истину не выстояло перед дотошным научно-теоретическим и эмпирическим самодопросом».

Позиция объективного наблюдателя оказалась нагруженной предрассудками, интересами, особенностями языка, культуры и т. д. Реальность, как и сама наука, приобретает тем самым человекоразмерный вид. Претензии науки на объяснения перекочевывают из сферы теорий в область гипотез. Эмпирия приобретает нестабильный, зависящий от многих контекстуальных факторов вид.

Однажды овладев ею, высказав ее, было крайне трудно ее изменить, а ведь меняется она постоянно. Наука становится человеческой, изобилует заблуждениями и ошибками. Ею можно заниматься и без истины, причем, пожалуй, даже честнее, лучше, многостороннее, наглее, отважнее».

В качестве внутринаучной реакции на распад реальности Бек выделяет несколько новых феноменов. Во-первых, быстро растет и численно, и по своему научному потенциалу наиболее зависящая от общественного признания часть науки, которая ориентируется на решение практических проблем, центральное место среди которых занимают проблемы цивилизационных рисков.

Во-вторых, происходит «феодализация» науки как следствие стремления части научного сообщества защитить устои объективной истины и «надежного знания». Однако, как это не раз с необходимостью происходило в истории, стремление к единству оборачивается своей противоположностью.

Наука распадается на конкурирующие, яростно конфликтующие друг с другом конфессиональные общины ревнителей истинного знания, которых объединяет общая неприязнь к дилетантам, полуэкспертам, шарлатанам, невежественной общественности и напрочь разъединяют избранные в качестве истинных методологические, онтологические и иные собственно научные предпосылки.

Энергии этих тенденций, несмотря на кажущуюся противоположность установок, результируются в многообразии децентрирующих научную рациональность эффектов, обнажающих не только партикулярность и неуниверсальность научного знания, но и его принципиальную необеспеченность. Раньше риск практического применения научного знания, к примеру, в технике или медицине, ассоциировался с его временной недостаточностью.

В пределе прогресс научного познания означал снижение этого риска до приемлемого минимума. В ситуации рефлексивного онаучивания становится ясно, что прогресс познания не снижает, а увеличивает риск, связанный с практическим использованием научных знаний.

Чем более совершенной и изощренной становится наука в исследовании частностей, тем дальше ее экспертные возможности оказываются от решения конкретных практических ситуаций, требующих в оценке риска не упускать план целого.

Соучастие общества, в лице многочисленных профанов и полуэкспертов, в диагностике и оценке нового типа риска оказывается неизбежным. К ним же присоединяется многообразие на время забытых культурных персонажей астрологов, гадателей, шаманов, знахарей и т. д. Эта новая алхимия, по выражению Бека, оказывается совершенно невосприимчивой к научной критике.

В отличие от своих «до-научных» предшественников, она бурным цветом разрастается в пустотах, пробелах, лакунах и т. п. суперсовременной научной деятельности. Использует ее язык, концептуальный арсенал, новейшие информационные технологии в собственных, подчас антинаучных целях.

Наметившийся еще в 60-х годах ХХ века кризис научной рациональности в условиях рефлексивного онаучивания конца века грозит привести к ее (рациональности) полному коллапсу. Бек полагает, что ни ретроградные попытки вернуться к идеалам века эпохи простого онаучивания, ни постмодернистские требования «спустить» научную рациональность в реку истории не являются достойными ответами на новую познавательную и общественную ситуацию.

Для науки Д. м., по мнению Бека, более подходит обучающая теория рациональности, в которой рациональность постоянно становится другой под действием систематически организованной критики ошибочных действий и возможных рисков.

За время, прошедшее с публикации книги Бека (1986 г.), в ФРГ были созданы специализированные институты, занимающиеся оценкой рисков технологического прогресса. В этих организациях происходит институализация профессиональной контрэкспертизы.

Медицина критически оценивает новейшие биомедицинские технологии (типа клонирования или генной терапии), физика новые идеи разрешения энергетического кризиса и т. д. Существенным фоновым условием институализации контрэкспертизы, по Беку, являются «сильные и независимые суды, и сильное и независимое общественное мнение СМИ…».

Формирование институтов общества риска (общества Д. м.), по Беку, сдерживается искаженным восприятием и пониманием новой исторической ситуации. «Во многих сферах мы играем спектакль по мизансценам индустриального общества, хотя в условиях, в каких мы живем и действуем теперь, более невозможно играть предписанные ими роли, но все-таки мы их играем перед самими собой и перед другими, прекрасно зная, что на самом деле все происходит совершенно иначе».

«Это «как будто» царит на сцене с XIX в. и по сей день, на пороге века XXI. Ученые делают вид, как будто арендовали истину, и с точки зрения внешней иначе не могут, так как от этого целиком зависит их позиция. Политики особенно в предвыборной борьбе обязаны притвориться решающей властью, прекрасно зная, что это системно обусловленная легенда, в чем их при первом же удобном случае и попрекнут.

Реальность этих фикций в функциональной ролевой игре и властной структуре индустриального общества. Но их ирреальность в возникших джунглях непредсказуемостей, которые как раз представляют собой результат рефлексивных модернизаций».

Такова, в общих чертах, концепция Ульриха Бека, которая, открывает новый подход к пониманию специфики современной исторической ситуации, терминологически определенной как Д. м.