Образование

Посторонних посетителей, изредка заглядывающих в мою школу, всего более поражает умственный счет ее учеников. Та быстрота и легкость, с которой они производят в уме умножения и деления, обращаются с мерами квадратными и кубическими, соображают данные сложной задачи, то радостное оживление, с которым они предаются этой умственной гимнастике, наводят на мысль, что в этой школе употребляются особо усовершенствованные приемы для преподавания арифметики, что я обладаю в этом отношении каким-то особым искусством или секретом.

Ничто не может быть ошибочнее этого впечатления. Конечно, теперь я владею некоторым навыком к умственному счету, могу импровизовать (так в оригинале. – Сост.) арифметические задачи в том быстром темпе, в котором они решаются моими учениками. Но до этих скромных умений довели меня, или, лучше сказать, домучили, сами ученики.

Именно домучили. Никогда не занимался я специально арифметикою, упражняться в умственном счете никогда и не думал. Принялся я за преподавание счетав сельской школе, не подозревая, на что я иду. Не успел я приступить к упражнениям в умственном счете, которые до тех пор в школе не практиковались, как в ней к ним развилась настоящая страсть, не ослабевающая до сих пор. С раннего утра и до позднего вечера стали меня преследовать то одна группа учеников, то другая, то все вместе – с требованием умственных задач. Считая эти упражнения полезными, я отдал себя в их распоряжение.

Очень скоро оказалось, что они опережают меня, что мне нужно готовиться, самому упражняться. На пятом десятке некоторые умственные способности утрачивают свою эластичность. Эта первая зима была для меня очень тяжела К этому вскоре присоединилась страсть к письменным упражнениям в счете. Ребята вздумали щеголять друг перед другом быстрым и точным умножением и делением на доске многозначных чисел, не поддающихся устному счету.

Тут я было совершенно стал в тупик. Эти припадки обыкновенно случались вечером. Наши вечерние занятия, теперь все более и более принимающие характер правильных уроков, тогда были гораздо свободнее, да и теперь во избежание утомления часто приходится нарушать их однообразный строй. Вечером же происходили и спевки, в которых участвовали все мои помощники, все лучшие ученики. Я оставался один с непоющими учениками.

Этого только и ждали мои мучители. Разом все они, человек тридцать, сорок, накидывались на меня с дощечками: «Сергей Александрович, деленьице! – Мне на сотни! – Мне на единицы! – Мне на миллионы! – Мне на тысячи!» И решения подавались с такою быстротою, что я едва успевал писать задачи. Проверять – никакой физической возможности!

Тут однажды в минуту отчаянья я бессознательно тиснул у себя в мозгу какую-то неведомую мне пружинку, и все деления стали выходить без остатка. Восторгу ребят не было границ. Но увы! На следующий вечер они потребовали от меня того же, и я не мог исполнить их желания. Лишь впоследствии мало по малу выяснил я себе то простое сочетание мнемонических приемов с быстрым умственным умножением, которое дает возможность придумывать безостановочно бесконечный ряд десяти- и двенадцатизначных чисел, делимых без остатка на любые другие числа, и вместе с тем бесконечный простор для импровизации задач, устных и письменных.

Интересно
И это опять приводит нас к истинной оценке того громадного преимущества, которое дает русской школе одна из самых затруднительных, по-видимому, ее особенностей – постоянное присутствие в ней учеников. Эта особенность, конечно, отчасти обусловливается причинами чисто внешними: невозможностью для детей уходить домой между классами. Но только отчасти. Везде, где есть внимательный учитель, ученики, живущие в двух шагах, точно так же проводят в ней всю свою жизнь.

Это соответствует и собственному их инстинкту, и совершенно сознательному желанию их родителей. Эти родители отлично понимают, что при кратких сроках учения, которыми пользуются их дети, для достижения какого-либо успеха нужно пользоваться каждою минутою. Требовательность как учеников, так и родителей относительно учителей не знает границ. Им не приходит в голову, чтобы в учебное время учитель мог подумать об отдыхе.

И они тысячу раз правы! Разве дома, в тесной и темной избе, возможны для крестьянских детей какие-либо самостоятельные занятия? Разве при казенном количестве учебных часов возможны какие-либо результаты, кроме официально-удовлетворительных ответов на экзаменах, кроме умножения свидетельств на льготу по воинской повинности?

Разве дело в этих жалких экзаменах, в этой несчастной льготе? Нет, дело не в том, и это понимают те, для которых сельская школа составляет не отвлеченный предмет сочувствий, а кровное дело, те, которые вверяют ей всю жизнь своих детей.

Вот почему я твердо верю в будущность этой бедной, темной, едва возникающей сельской школы, ощупью создаваемой на наших глазах безграмотным народом. Ибо – не нужно обольщаться – все, что в ней есть живого, доброго, внесено в нее не нашими просвещенными стараниями, не мерами правительства, но здравым смыслом и нравственным строем этого безграмотного народа.

О, если б в наших образованных классах замечалась хоть тень этого прямого, бескорыстного духовного отношения к делу, хоть тень этой истинной веры в пользу истинного просвещения! С какою радостию сказал бы я без ограничений, что верю в будущность русской школы!

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)