Новая необозримость

В речи, прочитанной Хабермасом в испанском парламенте в 1984 г. под дразнящим фантазию названием «новая необозримость», обобщены несколько тем, вытекающих из его теории коммуникативного действия.

Прежде всего он обращается к тому диагнозу современности, который гласит, что больше нет рациональных оснований для критики общества и общественной утопии, и что отказ от веры в будущее должен служить выражением обоснованной документально критики всей западной веры в разум.

Хабермас соглашается с тем, что «компромисс общества благосостояния», преобладавший в западном мире со второй мировой войны, претерпевает значительные трудности. Сама государственная система подверглась «дефляции легитимности», административная система и экономический рынок все глубже вторгаются в обыденную жизнь людей, в технике разрабатывается все более эффективное оружие, методы генной инженерии и биохимического вмешательства как в окружающую природу, так и в среду обитания людей.

Электронно-вычислительная техника и возрастающий поток информации угрожают сделать общество «необозримым». В такой ситуации, когда «ответы интеллектуалов дышат таким же отчаянием, как и у политиков», становится еще важнее по-деловому и рационально анализировать проблемы современности:

Пусть ситуация объективно необозрима. Необозримость же тоже является функцией той готовности к действиям, которой общество само себя; облекает. Речь идет о доверии западной культуры к самой себе.

Несмотря на то, что критика взгляда мыслителей-просвети- телей и утопистов XIX века на «науку, технику и планирование как многообещающий и безошибочный инструмент разумного контроля за природой и обществом» является обоснованной, Хабермас считает, что эта критика направлена лишь против определенной утопии и определенной формы рациональности.

Мысль, что мы живем во время, когда двухсотлетнее развитие рациональной современности постепенно замещается «новой необозримостью», и что общество становится «постмодернистским», он считает ошибочной:

Этот тезис о становлении постмодернизма я считаю необоснованным. Изменяется не структура духа времени, не способ обсуждения возможностей будущей жизни; и вообще, энергия утопий вовсе не уходит из исторического сознания.

К концу пришла, скорее, определенная утопия, которая в прошлом выкристаллизовалась вокруг возможностей общества рабочих… Утопия общества рабочих сегодня потеряла свою способность убеждать. И не только потому, что производительные силы потеряли свою невинность,, или что устранение частного владения средствами производства, очевидно,, не ведет само по себе к самоуправлению.

В основном во всех утопиях, начиная с XIX века и далее, речь шла об изменении условий материального труда и о вере в «структурообразующую и формирующую общество силу труда». Здесь Хабермас своей теорией коммуникативного поведения и делением общества надвое — на мир системы и жизненный мир — может выделить альтернативу как «постмодернистскому» отрицанию прогресса и рациональности, так и различным попыткам справиться с проблемами в рамках мира системы.

Неоконсерваторы, пытающиеся свести проблемы управления обществом к рынку, и приверженцы реформистского социалистического государства, пытающиеся решить эти проблемы дальнейшим расширением колонизации административной сферой жизненного мира, не осознали, что самая основополагающая проблема заключается в угрозе, нависшей над культурным воспроизводством жизненного мира, социальной интеграцией и социализацией.

Предлагаемые ими решения грозят лишь дальнейшим усилением колонизации системой жизненного мира.

Ответ на проблемы современного общества, который, по мнению Хабермаса, имеет сходство с его собственным анализом, представили те, кого он называет «диссидентами критики прироста». Они являют собой разнородный «антипродуктивистский альянс» активистов зеленого движения, молодых и старых, верующих и атеистов, инвалидов, безработных и т. д.

Только они, по мнению Хабермаса, «исходят из того, что жизненному миру одинаково угрожают коммерциализация и бюрократизация. Ни одно из этих средств — деньги и власть — само по себе не более невинно, чем другое».

В определенном смысле они унаследовали радикально-демократическую программу, которая когда-то была у приверженцев государства всеобщего благосостояния, но теперь забыта ими. Там, где рынок и государство используют как средство управления деньги и власть, «диссиденты» могут прибегнуть только к третьему типу механизма управления — солидарности.

Эта солидарность должна коренится в жизненном мире людей, и не может поэтому быть тем же самым, что и солидарность неоконсерваторов или сторонников социалистического государства, управляемая деньгами и властью.

Здесь, в растущем осознании непреходящего значения жизненного мира для возможности создания и сохранения свободной и автономной, достойной человека жизни, можно заложить основы новой общественной утопии, считает Хабермас.

Необходимо отвоевать вновь социально-интегрирующую функцию солидарности для жизненного мира и развить ее дальше в направлении критической и рациональной публичной беседы. Здесь заключается возможность выхода из того тупика, в котором, как кажется, заблудилась современность:

Одна эпоха завершилась, о следующей эпохе мы знаем немного. Но она не принадлежит ни неоконсерватизму, ни социализму того сорта, что столь бесповоротно скомпрометировал себя на востоке. Модернизм не умер, он все еще остается незавершенным проектом. То же относится и к социализму. Будущего нет только у постсоциальных идей41.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)