Диалектика
От греч. διαλεκτική искусство разбирать. Логическая форма и всеобщий способ рефлексивного (на себя обращенного) теоретического мышления, имеющего своим предметом противоречия его мыслимого содержания.
Вообще говоря, любой акт мышления есть разрешение внутреннего противоречия мыслию. Ибо любой акт мысли рефлексивен: он прежде всего обращен на себя на процесс содержательного движения и изменения мыслимого.
Вне этого рефлексивного отношения мышление просто не существует. Нельзя мыслить ни о чем, мыслить это и значит целесообразно, произвольно и фиксированно изменять всеобщие смыслы представлений о том, о чем мыслишь, и уже тем самым рефлексивно относиться к тому, как это удается сделать и удается ли. Что и порождает три главные особенности мышления.
Оно существует только в акте творения себя. Так как мышление есть интенциональное, произвольное и целесообразное преобразование мыслимой реальности, то какими бы средствами оно ни осуществлялось: преимущественно ли вербальными, но вместе с тем эмоционально-образными, или преимущественно эмоционально-образными, или даже предметно-образными в процессе физического изменения предмета практического действия, во всех вариантах своего осуществления оно есть поисковое, креативное преобразование себя своих же способов и средств, а тем самым и себя как процесса.
Обращенность людей друг к другу (и к собственной способности мыслить и чувствовать) содержит в себе противо речие. образ цели обращения (образ ожидаемого отзвука словом и делом) неминуемо распадается внутри себя на исключающие друг друга, но одним смысловым основанием рожденные образ согласия и образ возражения (несогласия, неприятия).
Уже в мотиве обращения проявляет себя диалогичность любой речи как акта мыследействия (Л.С. Выготский, М.М. Бахтин, B.C. Библер, М. Фуко и мн. др.). Не говоря уже о внешней речи (т. е. об обращении к другим, рождающем саму мысль в ее всеобщей внешней форме, что и делает эту мысль внятной и для самого обращающегося), но и интрасубъективное мышление ( внутренняя речь) – всегда не что иное, как диалог с самим собой.
Во всех друг друга порождающих формах мышления (вербальных, музыкальных, изобразительных, в частности выразительно двигательных), овнешняющих субъективный мотив обращения человека к миру, ожидаемая в ответе смысловая бинарная оппозиция этому мотиву изначально закреплена в семантике средств живой речи их внутренне противоречивым смыслом.
Мышление теоретическое не имеет своим предметом ни преобразуемые особенные явления и процессы физической реальности, ни даже лично тех, кто непосредственно осуществляет их преобразование. Образ будущего результата их общей деятельности, образ ее цели, мысленный поиск новых средств достижения таковой в пространстве- времени действия, образ плана общего действия вот что издавна служило и служит непосредственным предметом деятельности управления.
А также имена, вроде бы произвольно данные вещам и людям, но, как и деньги в структуре общественных отношений, обладающие таинственной способностью превращать их всеобщее (общее для всех) значение в фетиш, чуть ли не предопределяющий судьбу обладателя имени.
А также всеобщие формы самого мышления (категории), организующие и определяющие логику осознанного отношения человека к явлениям мира, но отнюдь не «обобщающие» реально присущие всем им физические качества и признаки. Это та же величина, та же мера, качество, количество, существенное и несущественное, целое и часть, отдельное и общее и т. д., и т. п.
Выявление и познающее преображение собственных свойств и возможностей всех этих фигур, чисел, категорий, понятий и имен стало предметом особой деятельности тех, кого в Античности называли мудрецами и философами независимо от их положения в обществе и предметно-практических функций в нем. Тех, кто на самом деле освоил, тем и творя его, предметное поле собственно теоретического, а не обыденного и эмпирического мышления.
Любая теория была изначально и во все времена оставалась внутренне рефлексивной на рефлексивное мышление нетеоретиков и на свое собственное: преобразуя для понимания их свойств всеобщие искусственные средства, способы и преображая формы полагания мыслимого, она совершенствовала имеющиеся, творила принципиально новые, уже тем самым перевооружала и преображала проблемное мышление не только свое, теоретическое, но и всех тех, кто эмпирически или практически осмысливал и физически изменял мыслимый и в конечном счете их общий с теорией внешний предмет.
Если непредвзято приглядеться к зарождению, становлению и развитию основ философии, логики, математики, астрономии, богословия и мистических учений, основ этики и эстетики, основ всех разделов обществоведения и позитивной науки, то не трудно убедиться в том, что теоретическое мышление изначально и на всем протяжении истории имело своим непосредственным и первым предметом свойства и возможности, присущие искусственным формам, средствам и способам мысленного полагания некоторой мнимой или объективной реальности.
Однако целью (конечным предметом) теоретической деятельности всегда было, есть и будет использование всей системы постоянно ею совершенствуемых искусственных средств и мер, способов и форм полагания и преображения этой мнимой или объективной реальности для каждый раз еще более глубокого проникновения в реальную ее природу. Тут же следует особо отметить, что наблюдение, опыт, эксперимент в науке, но не только в ней, есть прежде всего мысленное действие наблюдение мыслью, мышление опытом и экспериментом.
Мыслительный опыт с эмпирическим материалом «испытывает на прочность» прежде всего внутреннюю логику самого мышления. Когда логическое следование из постулатов данной теории наталкивается на ими не объяснимый смысл наблюдаемых в опыте фактов, теоретик обращается к постулатам своей теории, нередко обнаруживая при этом противоречия в принятых стратегиях логических следований, допускаемых данными постулатами.
В тех частых случаях, когда в этих (эмпирических) своих формах мышление сталкивается с неспособностью имеющихся у него в арсенале средств и способов преобразования мыслимой реальности получить ожидаемый, предсказанный теорией результат (классический пример из истории физики: опыт Майкельсона Морли), теоретик продолжает свое дело: строит новую теорию поисковыми преобразованиями этих средств или сменой самого основания старой (в случае с результатом названного опыта произвольное принятие А. Эйнштейном новых постулатов, позволившее создать фундаментальную физическую теорию микромира).
Ни философия, ни математика, ни логика, ни теоретическая физика, теоретическая химия, ни генетика не идут за опытом, обобщая события и факты. Напротив, возникнув как исследование всеобщих свойств искусственных мер, способов и средств мысленного (и для мысли) выделения, ограничения и преобразования опытных представлений, как общих для реальности, так и в тех или иных особенных проявлениях этой реальности (физической, химической, биологической), они, преуспев в этом, смогли представить ученым-эмпирикам и практикам ту же реальность, но совсем в ином свете, освободив их от иллюзий наличного бытия ее изучаемых проявлений.
Но главное они постоянно перевооружали мышление эмпириков и практиков все более глубокой всеобщностью теоретических понятий. Что и позволило в наше время эмпирически осмыслить и практически создать глобальную взаимозависимость самых разных сфер производства и функционирования постиндустриальной техники, выявить решающую роль обращения ее продукции и управления этим процессом, создать глобальную сеть электронных коммуникаций, перевести чуть ли не все виды и формы творчества на компьютерный виртуальный язык, взорвать над сотнями тысяч обывателей атомные бомбы и удостовериться в фантастической, все уничтожающей мощи водородных зарядов, дождаться трагедий Челябинска и Чернобыля, получить первые результаты генной инженерии и т. д.
И все это достигнуто вполне практически, но на основе познающего преображения теорией ее собственных средств, определяемых априорными постулатами математики и символической логики, теоретической физики, химии и генетики.
Во-вторых, она интенциональна, то есть так же, как и любая мыслительная деятельность человека, мотивирована единством аффекта и смысла, образом цели и эмоциями искателя истины в пространстве смысловых и эмоциональных противоречий. Ибо и теоретическая деятельность обращена к другим теоретикам и к теоретику в себе с надеждой не только на сочувственное понимание и согласие, но и на резонные возражения.
Уже тем самым она в каждом своем высказывании скрывает смысловую потенцию возможных и необходимых антитез, для которых в неформальной логике вопрошания и алчбы истины в общем поле неискоренимой теоретической «недоосмысленности» предмета всегда есть более чем достаточные основания.
Такие внутренние антитезы не замечаются и, более того, с необходимостью исключаются для текста дискурсивно построенного обоснования уже полученных выводов и при строго соблюденной форме их изложения.
Процесс, говоря словами Гегеля, погашен в результате. Антитеза полученному результату в том случае, когда и она претендует на завершенность результата, также должна быть представлена без вопрошаний и сомнений. Формальная логика следит, строго отслеживая наличие чисто формальных сбоев в изложении того и другого готового текста, постоянно углубляя и расширяя и без того богатый арсенал средств и способов самой тщательной поверки.
Хотя это, как оказалось в ХХ в., не главная ее забота и вообще не она решает вопрос о том, какой же текст ближе к реальному положению дел. Этот вопрос, при достаточной логической обоснованности того и другого, решает… нет, и не опыт, и не эксперимент: как правило, они дают множество подтверждений истинности и той и другой стороны.
Но, как показала вся история теоретической деятельности, при равной логической и эмпирической обоснованности тезиса и антитезиса в теории одного предмета только радикальное преобразование условий решаемой ими задачи в результате преображения старых и на их основе придумывание новых искусственных средств и способов интеллигибельного полагания мыслимой проблемы, только такое их преобразование находит основание для той «третьей» концепции, что, снимая односторонность каждой из них, делает две первые «частными производными» от найденной.
Главной же заботой и главным успехом формальной логики стало радикальное изменение общего типа рациональности: то, что начиная с XVII в. считалось (и было, если говорить о научном мышлении) рациональной сутью человеческого мышления, почти полностью передано машинам как раз благодаря математизации формальной логики, давшей импульс к самопреображению основ самой математики и начало постулатам кибернетики.
Но в канун нового тысячелетия получил стимул для своего возрождения тот тип рациональности мышления человека, который, проявляя себя интуицией, был присущ аффективному, творческому мышлению изначально. Но ведь и изначально поиск нового основания для определения тождества противоречий мыслимой реальности был мотивом, содержанием и целью теоретической деятельности как таковой.
Отсюда, в-третьих, теоретическая деятельность (теория), как и любая мыслительная деятельность, глубоко диалогична: в поверяющем себя обращении ее к предмету, в любой, даже самой вероятной и чуть ли не за абсолютную истину принятой гипотезе всегда есть вопрос: «А что если на самом деле все происходит иначе?», а следовательно, и возможность утвердительного ответа на его каверзность.
Не случайно же самые первые осуществления еще только строящей себя теоретической деятельности, погруженные в многоликое мифологическое пространство античной культуры, особенно контрастно и наглядно выявили все три атрибутивные для нее особенности.
И, как показала история ее становления и развития в современное богатство многообразия ее предметных (содержательных) форм и методологических принципов т. н. неформальной логики, эти особенности лежат в основании их всех и каждой из них.
