Теоретическая деятельность как продуктивный диалог

Первые дошедшие до нас образы (содержательные формы) теоретической деятельности историко-философской мыслью традиционно принято делить на два вида:

Первый вид: это представления о началах Бытия, сохранившие надреальные по содержанию и мифологические по традиционной форме принципы их осознания, потому и наделяющие творящей силой всеобщие искусственные, идеально-реальные средства меры, выделения, определения и объяснения всеобщих смыслов бытия (понятия, символы, знаки, числа, геометрические фигуры, имена и. т. п.), напр., Пифагор и пифагорейцы.

Правда, при этом обычно приходится относить к первому разряду и отдельные, но тоже претендующие на определения начал (архэ) Бытия образы духовного истока, порядка и меры даже у натурфилософов-ионийцев («демоны» Фалеса, логос Гераклита и др.), антропоморфные их определения у Анаксагора (нус), Эмпедокла (дружба и вражда), идеи и благо у Платона и т. д., и т. п.

Второй вид: как раз ионийцы, получившие звание натурфилософов за то, что как будто они первыми увидели в самих природных явлениях, веществах и силах творящую основу Бытия. Этой мнимой направленности на φύσις якобы отдали дань: Анаксагор, Эмпедокл, Демокрит, Аристотель, Архимед, Гиппократ и многие другие.

При всей видимой справедливости вывода о разных подходах к онтологии суждений о Бытии первых теоретиков следует заметить и иное: все первые теоретики, неслучайно заслужившие славу философов, единственным предметом своих рассуждений (предметом преображающего понимания) имели не что иное, как интеллигибельные средства, способы и формы умозрительного выделения, определения, меры и их органичной смысловой связи со всеми другими смыслами речи о переживаемой целостности Бытия и о любом его фрагменте. Иными словами, предметом творческого осмысления для них были внутренне двуединые логические формы (категории) содержательного мышления.

Вода (Фалес), воздух (Анаксимен), даже нечто неопределенное и беспредельное, но собою порождающее всю целостность Бытия и каждое его явление, (апейрон Анаксимандра), огонь (Гераклит) и даже изначальная неделимость первоосновы атомы (Демокрит), правда, отнюдь не в современном понимании их как физической реальности, так же, как и все четыре стихии первоматерии вода, воздух, земля и огонь, дружба и вражда (Эмпедокл), бытие и небытие (элейцы), идеи (Платон), формы, первопричины и их энтелехиальность (Аристотель), Единое (неоплатоники) и т. д., и т. п., все эти находки равно претендовали на абстрактно-всеобщий смысл порождающих начал, из которых мысленным выведением можно и должно получить все истинные суждения о воспринимаемом и осмысливаемом Бытии.

Сам Аристотель называл слова, обозначающие начала Бытия, а так же средства и способы выведения из начал их смыслом определяемых суждений о «первых сущностях» реальных вещах и явлениях, категориями, (по-древнегречески: κατηγορίαι то, что «сказывается о…»), справедливо замечая притом, что о них самих уже ничего не сказывается.

Интересно
Скажем, качество не принадлежит ни человеку, ни какой-либо вещи как их собственное свойство… Так же и количество, мера, причинение, претерпевание и другие категории Аристотеля. Каждое слово, имеющее статус категории, обозначает мысленный логический прием организации мыслимого для понимания.

Напр.: качество самая общая и самая первая логическая форма определения отличия мыслимого по любым его отмеченным мыслью признакам; его формула: это не то, что другое. Количество логическая форма мысленного определения различия величин у качественно в данном отношении не различаемых предметов мысли; его формула: этого больше (меньше), это ближе (дальше), быстрее (медленнее), выше (ниже) и т. п.

Мера качественно определяемое количество и т. д. (Примеры: «Этот дом ближе леса» в данном <количественном> отношении отличие дома от леса их «качество», не принимается мыслью во внимание. Мера: «большой дом», «далекий лес» и т. п., а с использованием средств меры величины, столь же искусственных, как и все остальные средства обращения людей друг к другу, «пятиэтажный дом», «лес от нас за три километра» и т. п.).

Логические формы содержательного мышления (категории) своей исходной для мышления всеобщностью сразу же стали претендовать на постулаты теоретического мышления вообще теории par excellence, точно так же, как прямая и кривые линии, как фигуры, мысленно из них образованные, как всеобщность понятий величины и числа уже выполнили роль постулатов для математики, а всеобщность понятий тело, вес, объем, сила и др. постулировали, т. е. о пределяли общее пространство (означили его пределы) содержания всех «сказываний о…» φύσις.

Чем и закладывали основание для выведения всех дальнейших общих принципов мышления о физической реальности мира. Ибо власть всеобщего смысла этих понятий над отдельным и преходящим заставляла искать в них самих первопричину происходящего в мире, а следовательно, признать, что физическая реальность болезней и смерти, реальность плавания по воде предметов тяжелее ее, реальность резкого уменьшения силы, прикладываемой к предмету через рычаг или ворот и т. п. эмпирические осмысления всего действительно реального в этом мире оказываются в зависимости от скрытой в них силы, причиняющей им данные свойства.

Аристотель: мы ценим тех, кто умело обжигает на огне глиняные сосуды, превращает руду в полезные предметы из металла и т. д., но прежде и больше мы ценим тех, кто знает, почему огонь способен превратить сырую глину в твердый и прочный сосуд, руда стать железом и т. д.

А знание причин зависит от проникновения в первопричины Бытия, в его Начала. Для мудрых древних греков было яснее ясного: ни на чем не основанный разброд в суждениях о какой угодно реальности и бесполезные споры ждут тех, кто в мышлении своем не согласует все многообразие реального с его единым Началом, с его единой Формой: с Космосом и его одним словом обозначенной сутью (упорядоченный Хаос, Гармоничный порядок, Логос, Благо, Бог или вечная и никем не сотворенная Природа).

Осмысление такого понимания Начала возможно лишь в поиске исходного смыслового единства для контрарных противоположностей, как внутренний их диалог. Ведь любой диалог не самоцель. Он процесс поиска… нет, не сближения позиций, а независимо от субъективных желаний тех, кто отстаивает каждый свою, одновременного опровержения их обеих счастливой находкой новой идеи, содержанием своим объясняющей возможность появления и той и другой позиции как односторонних проекций их единого начала на другие односторонности в многообразии противоречий Бытия.

Здесь необходимо обратить внимание на то, как исходно диалогично строились все философские теории Начал Бытия. Вода Фалеса при всей ее надмирности (или, если хотите, подмирности), не сводимой к обычной воде, все же стягивает многообразие сущего к чему-то определенно особенному…

Как тонко почувствовал это ученик Фалеса Анаксимандр, тут же противопоставив воде то, что самим своим всеобщим смыслом исключает особенное в основании Бытия: апейрон (άπειρων) беспредельное и неопределяемое через какую либо частность. В начале было… должно быть то, что определяет все, но само ни через что не определяется, таков смысл его антитезы к тезису Фалеса.

Потому и естественна для диалогического мышления попытка Анаксимена в воздухе как духе, оживляющем, питающем все сущее (и тем его образующем), найти в качестве синтезиса нечто третье, изначальное, столь же основательное, однако и не столь неопределенное как апейрон, и не столь определенное как не водная вода Фалеса, подобная не знающему своей исходной формы сыну бога всех вод Протею, беспричинно перетекающему из любой формы в любую другую (в чем, собственно, и проявляет себя его единая и истинная протеическая сущность).

И тут же парные категории и числа Пифагора, образующие через единство своей противоположности друг другу гармонию Космоса… И убежденность Гераклита Темного в том, что путь встречного противодвижения разных состояний и форм огня как основы основ физического мира, предначертан Логосом творящим Словом, то есть самим смыслом Бытия.

А смысл его всегда и во всем и в основе всего есть не что иное, как борьба и единство противоположностей… И бесконечно многие семена вещей гомеомерии Анаксагора, до бесконечности же делимые на части, каждая из которых равна всему целому (все во всем), вынужденно противостоят как нечто пассивное двигательной силе Бытия уму. Здесь, как и у элейцев (элеатов) прерывное и непрерывное, часть и целое, делимое и неделимое так же претендуют на Начало своей взаимоопределяемостью, своей неразрывностью, в самом своем едином основании разорванном на противоположности и все же по истине одной двуединой природой.

Период высокой классики античной теории это несомненный, чуть ли не всеобщий культ спора: словесное, театральное и политическое творчество после столетий вживления, вглядывания и вслушивания в миф вдруг вскипело жизнью высоких проблем теории и нравственно-эстетического противостояния разных пониманий Блага, Судьбы, Прекрасного и Истины.

Будто для торжества диалога рождались, вступая в спор друг с другом поистине великие трагедии Софокла и Эсхила, герои которых в своих единоборствах с Судьбой буквально олицетворяли своей трагической гибелью на сцене неразрешимость противоречия разумной свободы их воли и непреодолимого предопределения судьбы. Философские школы возникали одна за другой и рядом друг с другом…

Софисты оттачивали в диалоге с учениками свое умение доказывать истину каждой из противоположностей… Все это вкупе с риторикой ораторов (на агоре или в суде на Ареопаге) риторикой, построенной на взаимном выявлении противоречий, дало начало не только для исследования Аристотелем, как это принято считать, всех возможных форм и модусов непротиворечивого вывода в ассерторических силлогизмах, но и для расцвета культуры интенционально содержательного диалога при решении проблем чисто теоретических и прежде всего философских.

Примеры дает нам вся история античной философии: пифагорейцы, Сократ и Академия Платона, не говоря уже о его книгах, написанных в форме сократических диалогов, дискуссии перипатетиков в Ликее Аристотеля, спорившего еще с самим Платоном (вспомним: Платон мне друг, но истина дороже ), его поздние работы, продолжившие этот спор, «О категориях» книга его или непосредственно его школы, посвященная мыслительным всеобщим способам сказывания об отдельном (о «первых сущностях»), но с высоты всеобщего смысла его родов и видов («вторых сущностей»).

Интересно
Кстати, категории мышления впервые выступили здесь в своем первоначальном и истинном роде: они оказались не чем иным, как всеобщими формами мышления о раздвоенности и единстве сущего, своим содержанием, своим смыслом раскрывающими способ выделения, определения и познающего преобразования наличных суждений об отдельном..

Д. умение познающего мышления вести спор с собой в диалоге мыслящих, была ими осознана именно в качестве метода поиска общего родового начала для частных противоположных смыслов одного понятия. Так, Сократ, по свидетельству Ксенофонта, считал тех, кто владеет «методом разделять в теории и на практике предметы по родам… очень счастливыми и весьма способными к диалектике».

Но Д. еще не предстала перед ними как естественная и необходимая форма теоретического мышления вообще, позволяющая ясно выражать и разрешать противоречия в содержании мыслимого не чем иным, как преобразующим условия проблемы поиском их общего корня (их тождества), их общего рода. Креативно (творчески) мыслить о сущем невозможно иначе, но выделить, определить, осмыслить данный тип мышления именно как форму до того было еще очень далеко.

И хотя философы Античности умело разделили мир по мнению и мир по истине, это деление еще не ставило проблемы истинного пути к истине проблемы всеобщего способа (формы) теоретического мышления. Их удел постоянное возвращение к нему как априорно постулируемому единству и борьбе противоположностей в самой реальной действительности мыслимого.

Иллюзорность суждений по мнению для них прежде всего была связана с ограниченностью перцептивных возможностей органов чувств, со слабостью разума перед вековыми предрассудками, со склонностью людей выдавать желаемое за действительное и т. п., что много позже Ф.Бэкон назовет призраками пещеры, рода, рынкаи театра.

Перед ними еще не разверзлась пропасть между противоречиями в суждениях в результате нелогичного их построения, что ставит под сомнение истинность вывода, и объективно противоречивым становлением и развертыванием процессов всего реально сущего. Хотя следует заметить, что первым осознал эту пропасть как проблему тот же Аристотель. Зато использование Д. как «практическое» ее открытие было унаследовано теми, кто оставался верен поиску единства противоположностей в мыслимом.

Бурный разлив диалогической мысли в Античности мощным потоком влился в менталитет эпохи эллинизма и, начиная с Отцов Церкви и философов-богословов Средневековья, для всей истории европейской культуры обернулся задачей выявления исходных оснований в, казалось бы, вполне обоснованных, но противоречащих друг другу сказываниях о… принципах и началах, о чувственном опыте и разуме, о страстях души, о природе света, об истинном знании и заблуждении, о трансцендентальном и трансцендентном, о воле и представлении, о бытии и времени, о словах и вещах — обо всем том, чему посвящены все книги философов.

Все они о неустранимых контроверзах в самом содержании мыслимого. А то, насколько это содержание адекватно объективным противоречиям Бытия, это уже сокровенный вопрос Понтия Пилата, обращенный к Иисусу Христу: что есть истина? Вопрос, снова и снова требующий все более убедительного ответа на все перечисленные…

В восточной мудрости теоретическое мышление прошло при своем возникновении фактически тот же путь: опора на парность категорий мышления, поиск единого основания у различных, до прямой противоположности дозревших понятий и идей, образов и символов как в эзотерических, так и в известных всем философских направлениях и школах все было так и все есть так.

Хотя для европейца их экзотическая форма не совсем привычна, но она форма единства и борьбы противоположностей в содержании мыслимого. Она настраивала теоретическое мышление египтян, арабов, персов, индийцев, китайцев и всех других восточных мыслителей на осознание всеобщих его форм, на их содержательную классификацию на поиск разумного основания их взаимоопределяемости. И в центре большинства из них – противоположность мудрого созерцания вечного смысла Бытия суетному действию в мире преходящего.

Путь достижения такой способности в смыслочувственно-телесном достижении гармонии с собой и миром преодолением противоположных мотивов переживания и действия.

Прямое обращение читателя к любым текстам, дошедшим до нас из глубин Античности, эллинизма и патристики легко убедит его в том, что собственно теоретическое мышление, мышление мудрых, мышление первых философов в форме явного диалога настойчиво и упорно формировало всеобщий способ выявления и разрешения противоречий в содержательно мыслимом.

Этому способствовало то, что начиная с Античности мыслимыми vollens nolens оставались прежде всего прямые смысловые взаимоисключения (противоречия) «парных» всеобщих категорий мышления как такового. При их одновременно смысловой неразрывности, при полагаемом этой неразрывностью исходном их тождестве, до которого и требовалось докопаться.

И уже в Средневековье внутренний диалогизм мышления осознавался не только как норма для мышления теоретического, но и как его проблема. Проблема, требующая для своего разрешения особой мыслительной формы, особого правила и канона… Такой формой (каноном, правилом) долгое время оставался сократический диалог.

Однако начиная от эллинизма и до Нового времени Д. назывался отнюдь не всеобщий продуктивный способ философствования, каким он de facto утвердил себя при формировании и первых шагах развития теоретической деятельности, а учебный предмет, призванный научить юных схоластов вести диалог по всем правилам искусства обоюдоострой мысли, исключающим эмоциональную беспорядочность обыденного спора.

Все искусство такого диалога было в том, что противоположные высказывания о том или ином предмете (тезис и антитезис) должны были быть построены строго по фигурам и модусам ассерторических сил-логизмов Аристотеля, не должны содержать contradictio in adjecto (противоречия в определении) и всех других погрешностей против правил Аристотелевой логики, ибо только тот выйдет победителем в диалогическом противоборстве, кто ни в чем эти правила не нарушит.

Так исподволь укреплялось убеждение, радикально противоположное исходной формуле теоретического сознания: мыслить истинно значит мыслить непротиворечиво, формально безошибочно, ибо в мыслимом (в природе, сотворенной замыслом Бога) нет и не может быть ни ошибок, ни противоречий.

Ошибается несовершенный разум человека. Противоречие в высказываниях первый и главный признак его ошибочности. Д. спора призвана выявить ошибки либо в высказываниях одного из спорящих, либо в высказываниях того и другого.

Так обозначилась и стала явной вышеупомянутая пропасть между логикой мышления о противоречиях в высказываниях и логических следованиях из них и логикой теоретического (прежде всего философского) мышления о внутренних противоречиях мыслимого. К тому же мыслимого в содержательных формах мысли в парных категориях. С началом Нового времени эта пропасть стала стремительно углубляться.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)