Структурно-семиотические методы изучения архаических форм культуры

Структурно-семиотический подход В.Я. Пропп применил сначала для синхронного описания сюжета волшебной сказки («Морфология сказки», 1928) и затем для диахронного описания («Исторические корни волшебной сказки», 1946).

Им были проанализированы устойчивые формы сюжетов и композиций в сказках, показана структурная эквивалентность ряда мотивов и персонажей, имеющих одну и ту же функцию, описаны 31 функция персонажей и создана синтаксическая этносемиотика. Число функций ограниченно, их внешних проявлений — неограниченно.

Интересно
Последовательность функций, согласно Проппу, всегда одинакова. Он показал, что все русские волшебные сказки принадлежат к одному и тому же структурному типу, т. е. выстраивают в ряд одни и те же функции, и можно говорить о протоформе русской волшебной сказки.

Этот же подход был продолжен А. Дандисом, который на материале индейских сказок Северной Америки показал эвристичность подхода Проппа к анализу функции как единицы нарративного повествования.

К. Леви-Стросс назвал труд В.Я. Проппа трудом, который «вечно сохранит ценность первенства», и назвал его великим открытием, предвосхитившим на четверть века попытки, предпринятые в этом же направлении другими.

П.Г. Богатырев, проанализировав функции различных этнографических явлений, развил в 1920-1930-х гг. прагматическую этносемиотику. О.М. Фрейденберг, И.Г. Франк-Каменецкий, М.М. Бахтин выявили структурную парадигматику фольклорных феноменов (поэтики, жанров и др.).

К. Бремон в «Логике повествования», следуя за Проппом, выбрал в качестве элементарной единицы нарратива функцию, но исходил из возможности, которая может быть актуализирована или не актуализирована, а, в свою очередь, законченное действие может осуществить поставленную цель или нет. Иными словами, возникает гораздо большее многообразие — целая серия, или последовательность, дихотомических возможностей.

Роль трактуется как приписывание субъекту предиката-процесса, а последовательность действий и есть упорядочивание ролей, которые могут быть двоякого рода: агенты (действующие лица) и пациенты, последние, в свою очередь, подразделяются на два вида в зависимости от того способа, каким осуществляется воздействие на них (модификатор или консерватор, помощник или вредитель, защитник или обманщик).

Элементарные последовательности, объединяясь, формируют сложные последовательности («вереница», «чересполосица», «врастание»), повествовательные циклы.

«Элементарным повествовательным типам соответствуют более общие формы человеческого поведения. Задача, договор, ошибка, ловушка и т. д. суть универсальные категории. Сетка их внутренних связей и их взаимоотношений априорно определяет поле возможного эксперимента.

Конструируя (начиная с самых примитивных повествовательных форм) последовательности, роли, цепи все более и более дифференцированных ситуаций, мы закладываем основы для классификации типов повествования; более того, мы можем наметить план рекомендаций для сравнительного изучения этого поведения, которое, укладываясь в рамки одной и той же структуры, бесконечно варьируется в игре неисчерпаемых комбинаций и возможностей выбора или в многообразии культур, эпох, жанров, школ и индивидуальных стилей». Исследование Бремона относится к анализу поля возможных нарративов.

Но, как отмечает П. Рикёр, «логика повествовательных возможностей является только еще логикой действия. Чтобы стать логикой рассказа, она должна обратиться к закрепленным в культуре конфигурациям, к схематизму повествования, оперирующему в типах интриг, воспринятых из традиции».

Нарратив укореняется в структуре человеческого действия. Поэтому и семиотическая логика нарратива укореняется в антропологии. Для того чтобы перейти от антропологии к культуре, необходимо выявить как типы интриг, закрепленных в культуре, так и культурные интерпретации логики действия, ее образцы и нормы.

В 1950-х гг. К. Леви-Стросс на основе структурного анализа мифов (его первая статья «Структурное исследование мифа» опубликована в 1955 г., на русском яз. — в 1970 г. выявил гомологичность определенных их структур и кодов как различных средств выражения, на базе лингвистики построил концепцию «структурной антропологии» с определенным понятийным и методологическим аппаратом (оппозиции, коды, арматура, сообщение, метафорические и метонимические трансформации, отношения родства и др.).

Сопоставляя введенное им понятие «мифема» с «фонемой» и рассматривая миф как сочетание мифем, Леви-Стросс подчеркивает зависимость мифем от арматуры мифа и их использования от определенных ограничителей (по месту, их совместимости и несовместимости с предшествующей мифемой).

Касаясь отношений между лингвистикой и антропологией, он заметил, что проблема соотношений языка и мышления может быть рассмотрена в различных аспектах: язык может быть понят как часть культуры и как условие культуры.

Это означает, что язык представляет собой условие культуры «в той мере, в какой эта последняя обладает строением, подобным строению языка. И то и другое создается посредством оппозиций и корреляций, другими словами, логических отношений.

Таким образом, язык можно рассматривать как фундамент, предназначенный для установления на его основе структур, иногда и более сложных, но аналогичного ему типа, соответствующих культуре, рассматриваемой в ее различных аспектах». Эта мысль французского антрополога еще не понята в своей философско-методологической значимости, хотя многие ученые (например, математик Р. Том) видят в лингвистике, особенно структурной, модельную науку.

Леви-Стросс стремится применить в анализе мифа методы структурной лингвистики, подчеркивая, что мифемы — конститутивные единицы, аналогичные уровню предложения и имеющие характер связки, комбинации отношений в двух измерениях — синхроническом и диахроническом, а при изучении трансформаций мифов стремится осуществить метафорический анализ архаической логики.

Интересно
Методы структурной лингвистики Леви-Стросс применил в исследовании стихотворения «Кошки» Ш. Бодлера, осуществленном вместе с Р. Якобсоном. Если ранее Леви-Стросс противопоставлял изучение мифов и поэтических произведений, то в этой статье он уже рассматривает их как взаимодополняющие формы, относящиеся к одной и той же категории.

По сути дела, все структурные методы ограничиваются здесь анализом рифм и их сочетаний, изучением грамматической организации текста и различных способов его членения вполне в духе русской формальной школы, правда, с одним дополнением структурной лингвистики: анализируются связи субъекта-существительного и глагола-предиката с парадигматической точки зрения — в отличие от синтагматической позиции Проппа.

Методы структурной лингвистики были успешно применены В.В. Ивановым и В.Н. Топоровым при изучении славянских языковых моделирующих систем; на основе концепции клише дан анализ пословиц и поговорок (Г.Л. Пермяков); осуществлено структурное исследование ранних форм эпоса (Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, П.А. Гринцер и др.).

В зарубежной структурной антропологии был осуществлен синтез синтагматического подхода В.Я. Проппа и парадигматического подхода К. Леви- Стросса с использованием достижений семантики (А.Ж. Греймас), генеративной грамматики Хомского (А.Б. Баклер и Х.А. Селби, С. Фотино и С. Маркус). Фольклорные феномены стали анализироваться как нарративы, что позволило существенно расширить область применимости структурных методов лингвистики.

Так, С. Фотино и С. Маркус, выявив повторяемость определенных семантических признаков нарративных сегментов, использовали при анализе сказок методы генеративной грамматики Н. Хомского: порождающий механизм «введен не на уровне непосредственного восприятия текста как артикулированного языка, а на уровне синтаксиса приписываемых нарративным сегментам семантических признаков, которые обнаруживаются при разбиении сказки».

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)