Рефлексивная онтология культуры

Прежде всего в гегелевской философии, по собственным словам ее автора, был наиболее полно реализован методологический и онтологический потенциал Богочеловеческой идеи христианства. Правда, в отличие от классического христианства, являвшегося религией Богочеловека, основу этой философии составляет принцип Богочеловечества и соответствующая этому принципу онтология.

Структура человеческого Я являлась в кантовской философии тем основанием, которое формировало представления человека и о мире, и о Боге. Следовательно, новое учение о Боге могло быть только Р., в противном случае оно возвращало бы философию к докантовскому рационализму.

Именно культура задает человеку онтологическую картину, но это не есть призрачный мир явлений, это есть истинный мир, зафиксированный, правда, на данном этапе его развития. Таким образом, в гегелевской системе учение о культуре и онтологическое учение сливаются в целостное, рефлексивное единство. Наиболее ярко данный аспект гегелевского учения проявился в его философско-исторической концепции.

Как известно, основу этого учения составлял исторический панлогизм, который в итоге оказался наиболее критикуемой частью гегелевского учения. Слабости последнего очевидны, однако необходимо помнить, что причиной, вызвавшей появление такого подхода, стало распространение Гегелем на область познания социальной жизни принципов кантовского критицизма.

Действительно, если даже в области естественных наук, где любой опыт, по крайней мере потенциально, воспроизводим до бесконечности, обоснование научно-теоретического знания представляет собой весьма нетривиальную проблему, то каким образом возможно получение подобного знания в сфере истории, где каждое событие уникально и неповторимо по определению?

Согласно принципам трансцендентализма, познать вообще можно лишь то, что имеет к разуму не внешнее и случайное, а непосредственное, сущностное отношение. Поэтому до тех пор, пока опредмеченные формы культуры будут восприниматься исследователем как нечто внешнее по отношению к его субъективности (к его Я), любая попытка составить знание об этих формах будет обречена на провал, т. е. на неизбежное использование неких чужеродных самой истории априорных схем, чем и грешили, по мнению Гегеля, все предшествующие историки цивилизации.

И лишь в том случае, если основу методологии составит принцип имманентного единства исторической реальности и исследующего эту реальность мышления человека, так что процесс познания истории будет рассматриваться не в форме классического субъект-объектного отношения, а в виде особого способа Р. деятельности субъекта, — лишь в таком случае можно говорить о возможности теоретически строгого познания социального мира.

И именно такому подходу всецело соответствовало учение философа о сознании человека как целиком и полностью, без всякого врожденного остатка, сформированного окружающей его культурной средой, так что любой «конечный» дух в своей истине представляет собой итог, результат всего предшествующего развития духа.

Отсюда и вытекал важнейший, хотя и столь нелюбимый позитивистской социологией гегелевский вывод о невозможности теоретического познания социальной реальности без опоры на вполне конкретную метафизическую систему. С нашей точки зрения, данные принципы гегелевской рефлексивной методологии социального познания получили свое дальнейшее развитие в политэкономическом учении Маркса.

Однако в опубликованных на сегодняшний день трудах этого мыслителя мы не находим целостной рефлексии собственных методологических принципов, в силу чего описание последних предполагает их внешнюю интерпретацию, а, значит, требует для своей экспликации самостоятельной статьи отдельные аспекты теории сознания Маркса.

Как видим, развитие западноевропейской философии сформировало глубокую и многоуровневую методологию исследования Р. систем, на определенном этапе закономерно, а не искусственно, превратившуюся в методологию социального познания.

Очевидно, что создание этой методологии нельзя считать делом завершенным в противном случае следовало бы отвергнуть все фундаментальные упреки в гегелевский адрес, равно как и в адрес классической философии вообще.

Однако важно отметить и другое: революционность неклассической философии, чуть ли не первой как порой утверждают призвавшей к преодолению субъект-объектной оппозиции, очень часто оказывается преувеличенной, и выстроить современную методологию Р. познания можно, лишь опираясь на Р. традиции классической философии.

Рассмотрим в этой связи экономическую науку, поскольку именно в ее рамках мы наблюдаем весьма развитую и богатую традицию Р. собственных методологических основ и, кроме того, поскольку именно она, пройдя за последний век через процесс серьезной математизации, сегодня все чаще претендует на аподиктическую строгость своих выводов.