Распад СССР и социальное конструирование пространства

Для России и исследователей России распад СССР на много лет вперед останется событием центральной значимости. Это событие стало культурной, политической и экономической травмой, последствия которой для российской идентичности и национального развития невозможно преувеличить. И

Исчезновение империи в исторически крайне нестабильном окружении незамедлительно создало вакуум безопасности и привело к возникновению целого ряда новых конфликтов на периферии России.

Среди таких конфликтов заметно выделяются четыре следующие группы. Во-первых, это этнические внутренние и внешние вооруженные конфликты на Кавказе, в Молдове, Таджикистане и Чечне.

Во-вторых, конфликты, связанные с конкуренцией за энергетические ресурсы Каспия и острым дефицитом энергетических ресурсов в таких новых государствах, как Грузия, Киргизстан, Украина и Таджикистан.

Третья группа конфликтов возникла в результате неспособности ряда внутриполитических режимов в бывших советских республиках защитить права и свободы своих граждан.

Подавление либеральной и религиозной оппозиции в Азербайджане, Казахстане и Узбекистане, а также растущие опасности нестабильности и терроризма в Центральной Азии и на Кавказе — прямой результат установившихся в этих странах авторитарных политических систем.

Наконец, нельзя не сказать о конфликтах пограничного характера со странами, сопредельными с бывшим СССР, в частности на афгано-таджикской границе, и связанных с этим нелегальной иммиграцией и активной транспортировкой наркотиков.

Для России возникновение этих конфликтов и исчезновение того, что традиционно составляло ее геополитическую идентичность, стало фундаментально новым вызовом.

Если Россия будет неспособна играть традиционную для нее стабилизирующую роль в регионе, кому окажется по силам заменить ее в этом качестве?

Каким должен быть ответ на внезапное возникновение целого ряда новых угроз в то время, когда сама Россия слаба и обладает весьма ограниченными ресурсами?

Наконец, каковы же в действительности новые географические границы и каким образом следует отныне конструировать российскую геополитическую идентичность?

Институты стратегических и геополитических исследований, а также журналы академической, околоакадемической и политической геополитической ориентации разрослись по постсоветской России, как грибы после дождя.

Подвижность национальных границ после окончания холодной войны продолжает занимать умы новоявленных геополитиков. Их глубокому убеждению, выделенные выше конфликты имеют общую основу и происходят от политико-экономической дезорганизации пространства.

Разрешение этих конфликтов, следовательно, не может быть индивидуальным и возможно лишь на основе общей геополитической стратегии. Небесспорное в своей основе, это убеждение разделяется значительной частью российского геополитического сообщества.

Геополитику, однако, не следует рассматривать в качестве дисциплины, занимающейся изучением неких извечно заданных географических факторов и позволяющей нациям осознать их «вечные» и «объективные» национальные интересы в мировой политике.

Хотя многие на Западе и в России практикуют и пропагандируют именно такого рода геополитику, подобные усилия оказывают плохую услугу их собственным правительствам.

Ведь узость концентрации на «объективно заданных» национальных интересах или «естественных» политико-экономических институтах—будто либеральная демократия западного образца или традиционно россий­ское самодержавие и самодостаточность — не могут не лишать возможности творческого участия в формировании и переформировании политического пространства в интересах меняющегося общего блага.

Стоит ли удивляться, что вдохновленные старой геополитикой проекты мирового порядка нередко сопровождаются, вопреки стремлениям их авторов, негативным восприятием и конфронтацией в мире.

Новая геополитика подчеркивает социально обусловленную и социально сконструированную природу географического пространства и обращает наше внимание на возможности творческого пересоздания мирового политического порядка, выходя при этом за пределы традиционной Вестфальской системы.

Приверженцы новой геополитики выдвигают несколько ключевых положений. Во-первых, они настаивают на необходимости анализировать не только практическую деятельность государств, но и лежащие в ее основе культурные мифологии, такие как миф о создании нации или пространстве выживания.

Во-вторых, новая геополитика рассматривает границы отнюдь не только в смысле власти и господства. Она обеспокоена «картами смыслов и значений в не меньшей степени, чем картами государств.

Практики проведения границ… могут быть в своей основе концептуальными и картографическими, воображаемыми и реальными, социальными и эстетическими».

Наконец, исследователи, работающие в традициях новой геополитики, убеждены в неустранимом разнообразии географического пространства и значимости интеллектуального и политического воображения в практическом оформлении тех или иных социальных конструктов.

В этой традиции содержимое концепций идентичности, безопасности, угрозы и ответственности не является и не может являться политически нейтральным и чаще всего отражает пристрастия тех, кто ими оперирует в анализе.

Острота и характер российских споров о Евразии и ее геополитической организации—дополнительное свидетельство того, что «география» есть продукт нашего воображения.

В конечном счете именно это воображение определит, станет ли евразийский регион после холодной войны зоной мира и стабильности или нескончаемой конфронтации.