Понятие ноосфера

В.И. Вернадский писал, что биосфера есть процесс и результат взаимодействия живого и косного вещества, где взаимодействие представлено главным образом круговоротами веществ (предложенная здесь интерпретация идей Вернадского опирается в основном на следующие его работы.

В этом определении принципиально важно равноправие и суверенность живого и косного вещества: организмы, конечно, зависят и от Солнца как источника энергии, и от планеты как источника вещества; но ведь и планета зависит от живых организмов уже потому, что она (точнее ее оболочка) построена при их непосредственном участии: продукты жизнедеятельности древних прокариот участвовали в создании гранитно-базальтового слоя.

Для обоснования этого равноправия Вернадский обращался, в том числе, к гипотезе, утверждающей, что живое, как и косное вещество, вечно (принцип Ф. Реди, или Л. Пастера, живое происходит только от живого), поэтому для него были привлекательны представления о космическом переносе жизни.

Жизнь не встроилась в уже готовую планету, а построила ее (в том смысле, что без жизни она была бы совсем другой), тем самым создав перманентные предпосылки своего собственного порождения.

С возникновения человека начался новый этап эволюции планеты: так же как организмы оживили геосферу, превратив ее в биосферу, человечество призвано одушевить биосферу, превратив ее в ноосферу (Н.).

Основная часть девять десятых истории человечества связана не с усовершенствованием орудий труда, которые на протяжении этого периода практически не менялись, а со становлением ментального пространства (традиции, верования, пред-рассудки, коллективное сознание) и выработкой форм общения. Именно невероятная продуктивность человеческой коллективности лежит в основе культуры и цивилизации.

Развитие земледелия, а затем промышленности превращает человечество в геологическую силу, соизмеримую со стихийными космическими силами классическим примером является парниковый эффект.

Однако вследствие отчуждения (по Г. Гегелю, К. Марксу, А. Камю), или объективации (по Н. Бердяеву), или забвения бытия (по М. Хайдеггеру) происходит рассогласование биологической и цивилизационной ветвей прогресса. Такое рассогласование внешне выражено тем, что человечество не смогло (а могло ли?) вписаться в природные круговороты веществ, но существенно видоизменило их и резко ускорило.

Человечество в отличие от организмов других видов стало осуществлять круговороты веществ не столько через свое физическое тело, сколько через «тело» своей цивилизации земледелие, промышленность.

Хотя при возникновении жизни и в процессе ее основных трансформаций планета уже сталкивалась с невиданными для нее ускорениями круговоротов веществ, но таких масштабов акселерации она не знала. При этом человечество замкнуло на себя четверть всей энергопродукции биосферы и, кроме того, существенно упростило ее состав, а значит снизило ее устойчивость.

Однако пафос учения о Н. вовсе не пессимистический, а совсем иной: это вера, точнее убежденность Вернадского в возможности человечества организовать жизнь свою и планеты по законам разума, добра и красоты. В том же русле на первый взгляд лежит и его идея об автотрофности человечества оно научится само, используя атомную энергию, синтезировать себе органические вещества для питания.

Интересно
Мне же представляется, что здесь Вернадский уклонился от основной линии своих рассуждений. По сути, он предлагает как бы исключить человечество из жизни планеты из процедуры взаимного обмена дарами (круговоротов веществ). Но согласно первому геохимическому принципу в процессе освоения жизнью планеты происходит постоянное ускорение биогенной миграции атомов.

Тогда получается, что планета и сама двигается к тепловой катастрофе, а человечество лишь ускоряет этот процесс. Конечно, становление Н., которая навязывает биосфере новые ускоренные ритмы, неизбежно сопровождается экологическими кризисами. Однако человечество является не только дополнительной угрозой для планеты, но и ее последней надеждой.

Следует сказать несколько слов о прогнозах вообще и в экологии в частности. Всматриваясь в будущее, отмечает Б.Ф. Шифрин, мы ощущаем себя еще на твердой почве настоящего перед легко преодолеваемым временным пространством.

Футурологический дискурс оптимистичен в том смысле, что движущая им идея «рост гарантированности», выдавливание стихии за горизонт ойкумены. Обратим внимание, что рассуждения экологов об отсутствии гарантий свидетельствуют как раз о том, что эти гарантии желательны и в каких-то случаях возможны.

Дискурс, ориентированный ростом гарантированности, пытаясь ликвидировать тягостный труд, болезни, старение, стремится к управлению временем, а значит и к отмене времени… а вместе с ним человека.

Нет гарантий от небес: «от неба» только Завет, который заключается по инициативе Бога, а не человека (последний участвует в будущем лишь из настоящего и посредством своих как раз неопределенных целей). Желание не просто угадывать, а знать будущее претензия на роль Творца или законов природы.

Притом если будущее однозначно тогда конец человеческой свободе (ради которой все дело прогнозирования, по сути, и было предпринято), а с ней и самому человеку. Конечно, и отказ от продумывания вариантов будущего столь же рискован, и потому здесь требуется предельная осторожность.

«Линейный прогноз» будущего, исходящий из старого (для будущего) основания настоящего процесса, по меньше мере, бесперспективен. Даже совсем примитивные организмы оказываются «изобретательней» футурологов, придерживающихся такой стратегии.

Направленность жизни в сторону освоения планеты внешне выражена экспансией размножения (потенциально в геометрической прогрессии). Тогда можно было бы представить, что некая «бактерия-футуролог» предсказала бы теоретическую возможность быстрого исчерпания еще древними прокариотами возможностей планеты, т. е. постоянную потенциальную угрозу их существованию.

Поскольку бактерии, самоограничивая себя, выделяют вещества, которые при увеличении их концентрации тормозят размножение, то прогноз такого «футуролога» перспектив взаимоотношений бактерий с планетой был бы мрачный (ведь их любимое дело размножаться), но не безнадежно трагический.

Однако все произошло совсем по другому сценарию. Жизнь вышла на принципиально новый уровень не экстенсивного, а интенсивного освоения своего мира: появились многоклеточные организмы (где совершенно иначе, чем у бактерий построены взаимоотношения между клетками), которые образовали органы и избрали видообразование как новый, несравненно более экономичный способ освоения экологических ниш.

Исчерпание и этих возможностей не поставило пределы экспансии жизни, пошедшей по пути «цефализации», что выразилось в значительном усложнении структуры, а значит, и устойчивости (т. е. независимости) биогеоценозов. В свою очередь, и этот путь оказался ограничен коммуникативными возможностями живых организмов.

Появление человека, согласно Вернадскому, стало началом превращения биосферного процесса в ноосферный. И в данном случае с точки зрения предыдущего этапа и в его логике переход к последующему – просто неосуществим.

В логике эволюционного развития невозможно было предсказать, что эволюция выкинет такой фокус: создаст обреченный на вымирание в контексте биологического приспособления вид – человека.

Тогда, кстати, получается, что совершенно все равно, произошел человек от обезьяны или от муравья, т. к. в любом случае это означает одно – из ничего: ведь ничего человеческого нет ни в муравье, ни в обезьяне. Что уж говорить о человеческой истории, в которой переход к каждой следующей эпохе есть трансцензус, не выводимый из эпохи предыдущей.

С такой точки зрения, в аспекте экологического прогноза, по-моему, очень полезно вспомнить первые экологические кризисы, происходившие еще в начале человеческой истории.

Первобытные перебили пещерных львов и медведей; и это еще можно понять как конкуренцию за элитную жилплощадь. Но зачем они извели мамонтов, просто загоняя их стада к обрывам? Съесть столько, даже питаясь круглый год только самой свежей и вкуснейшей вырезкой (что, вообще говоря, вредно, да и надоест), тогдашнее население физически не могло.

Видимо, по каким-то ритуальным соображениям, что и вызвало первый «глобальный» экологический кризис перестройку фауны и флоры тайги. Мамонты протаптывали тропы для других животных, и их исчезновение в тайге привело к преобразованию флоры, а значит и к изменению циркуляции воды, что сопровождалось модификацией русла рек и климата.

В этом смысле современная тайга, так же, как и многие из возникших позже пустынь, рукотворные биоценозы. И ведь только когда перебили всех доступных мамонтов и бизонов, изобрели лук, с помощью которого стали охотиться на антилоп и других копытных, и опять, пока не истребили большие стада, ничего нового не предпринимали, а потом изобрели земледелие… и дальше по той же схеме «пока жареный петух не клюнет».

Следует отметить, что представления некоторых экологов и многих «зеленых» о том, что человечество со времени своего возникновения постоянно портит среду своего обитания, явно неадекватны.

Первобытные питались превосходно, экология находилась в идеальном состоянии, большую часть жизни они занимались игрой и вообще досугом, а продолжительность их жизни была в два раза меньше, чем у современного европейца.

Естественно усмотреть причину увеличения продолжительности жизни в том, что человек создал свой мир — культуру, включающий соответствующую медицину и социальную гигиену, точнее миры разных культур с совершенно разными медицинами (например, европейская, китайская и гималайская медицины).

Примечательно, что средняя продолжительность жизни той небольшой части населения, которая полностью пользовалась услугами любой из столь различных медицинских практик, фактически одинакова на протяжении обозримой истории.

Человечество выстраивало и создало свою, адекватную среду, и в процессе этого созидания не раз продемонстрировало, что умеет преодолевать возникающие проблемы. Если человечество сумело пережить ледниковый период, то странно предположить, что оно не справится с экологическими, демографическими, экономическими, национальными кризисами.

Человечество, как уже отмечалось, навязывает свой темп и ритм биосфере, планете, и тут не надо «ходить к гадалке», и так ясно, что без очередного и, к сожалению, более масштабного экологического кризиса не обойтись, что, конечно, не может нас не ужасать. Человек открыт перед миром (заброшен, по выражению Хайдеггера), и относительно этой открытости существования человека мир ему чужд. Мир не был предуготован человеку (как и живому). М. Хайдеггер писал, что мир как целое есть Ничто или Ужас.


Потому полагание границы (опосредствования) между миром и человеком а значит, установление ограниченности человека —является обязательной характеристикой существования. «И тогда, говорил М.Б. Туровский, если таким образом размышлять, то возникает подозрение: а что, так уж скверно ужас? Или немного ужаса совершенно необходимая добавка в существование?!».

Действительно, ведь без этого ужаса останется только уютная ограниченность человеческого существования. А оценка меры «ужасности» во многом определяется возрастом и темпераментом: для одного человека — блажен, кто посетил… а для другого несчастье жить в эпоху перемен. Но скорее всего правы и тот и другой.

Итак, человечество, сохраняя нынешнюю логику развития, конечно, является проклятием для планеты, но одновременно и ее единственной надеждой. Однако эта такая надежда, которая предполагает радикальное изменение, а вовсе не экстенсивное ускорение круговоротов веществ, осуществляемых теперь через «тело цивилизации».

В этом смысле человечество живет до сих пор не по человеческой, а по «организменной логике» развития, ориентированной заданным еще жизнью направлением саморазвития планеты.

Переход к человеческой, ноосферной, по Вернадскому, логике развития первое условие для возможности реализации этой надежды. Есть и второе. Старая схема начинать перемены, когда уже «жареный петух клюнет», которая прежде прекрасно срабатывала, теперь опасна.

Экологические процессы в силу мощной саморегуляции и невероятных размерностей необычайно инерционны, и если губительные тенденции не остановить сейчас, когда угроза выглядит еще лишь теоретически возможной, а дожидаться реальных неприятностей, то остановить экологический кризис, скорее всего, человечество будет уже не в силах. Собственно, именно к этому и призывает Вернадский своим учением о Н.

При этом необходимо отдать себе отчет в наличии не только экологического, но и культурологического смысла учения о Н. и рассмотреть пределы возможностей данной концепции. Для понимания культурологического смысла этого учения необходимо рассмотреть следующий сюжет.

В.И. Вернадский четко различил живое и косное вещество: хотя они равноправны и суверенны, их отношение асимметрично: косное вещество источник энергии и вещества, а живое осуществляет круговорот веществ, центрируя его на себя.

Заметим, при этом, что Вернадский вводит шестнадцать «общебиологических обобщений», обосновывающих различия живого и косного вещества, в то время как одного было бы вполне достаточно, и постоянно возвращается к этой теме. Впрочем, ясно, что его здесь беспокоит.

Происхождение жизни, языка, сознания извечные тайны (тайны в гётевском смысле, т. е. не потому, что здесь что-то еще невыяснено, а потому, что это в принципе не может быть понято: ведь тайна это и есть жизнь); видимо, они являются такими «позитивностями», которые не выводятся ни из чего другого, но только сами из себя. Именно это и утверждает Вернадский: живое, так же как и косное вещество, вечно.

Конечно, если живое и косное вещество являются лишь двумя сторонами единой, целостной биосферы (подобно тому как у Гете «субъект и объект сделаны из одного куска»), то их все равно необходимо различить, что и сделал Вернадский. Можно принять в качестве гипотезы, что сознание тоже вечно например, в духе идей Тейяра де Шардена.

Но ведь для Вернадского геосфера, биосфера и ноосфера являются последовательными этапами эволюции планеты, и процесс, названный им биосферой, имеет начало и конец: он ограничен, с одной стороны, процессом геосферы, а с другой Н. Иными словами, полагание извечности косного вещества, жизни и сознания все равно не снимает для Вернадского вопрос об их преемственности.

Надо отметить, что ментальное пространство этноса в некотором смысле (по крайней мере в период первобытной мифологии) преемственно относительно освоенного им биома (совокупности биогеоценозов типа хвойного или широколиственного леса или степи). Чтобы обсудить эту преемственность, следует сначала рассмотреть сами биогеоценоз и первобытную ментальность как разные типы обобщений.

Биогеоценоз, согласно интерпретации М.Б. Туровского, «биологическое обобщение» (реальность опосредствования), представляющее в обобщенной форме историю взаимодействий организмов (точнее видов или популяций) со средой своего обитания.

Для первобытной ментальности все тропинки, деревья, животные освоенной общинной территории включены в конкретно-ситуативные истории. Эти истории посредством ритуала восполняются (с помощью отнесения их к изначальным временам) до образцовых поступков предков, превращаясь в образцы созидательной деятельности «героев» мифа.

Интересно
Таков, по мнению М.Б. Туровского, был первый способ объяснения история как объяснительный принцип: некоторая конкретная история нарочито, подчеркнуто произвольных действий героя «недавнего настоящего» превращается в образцовую посредством ее адресации ко времени предков, как времени Оно.

Речь идет о достаточно необычной преемственности: освоенной и обобщенной в мифологической ментальности территории по отношению к биологическому «обобщению» биогеоценоза.

Если способы достижения целей, выражающие приспособление к среде своего обитания, у животных записаны в органах и инстинктах (представляющих прошлую историю их вида), то всеобщность неопределенность человеческих целей означает необходимость конструировать способы целедостижения как гипотезы, и в этом смысле человек дезадаптирован. Однако в качестве живого организма человек рождается преадаптированным к среде обитания.

Классические для зоологии примеры преадаптации связаны с объяснением возникновения органов: когда крыло или легкое только появляются в эволюции, то они маленькие и недоразвитые, так что для полета, дыхания на суше не годятся.

Объяснение состоит в том, что они появляются для другого дела соответственно чтобы планировать с ветки на ветку или переползать из одного пересыхающего водоема а другой. Всякое живое существо рождается уже приспособленным (так называемый «эффект упреждающего физиологического созревания»), а в постнатальный период происходит адаптивная перенастройка функциональных систем.

Однако у человека мы видим не перенастройку с одного биологического приспособления (обобщения) на другое, как у животных, а радикальную смену биологического типа взаимодействия принципиально новым типом «приспособительного взаимодействия» о иной «средой обитания» с ментальным пространством.

Но и организм в освоенном биогеоценозе, и человек на территории, освоенной в ментальном пространстве мифа, обладают способностью действовать по «логике объекта», причем строят отношения с ним так, как будто это отношение строит сам объект; такой объект и есть цель.

Тогда вопрос о преемственности биогеоценоза и ментального пространства в общем виде биосферы и Н. переформулируется в вопрос о преемственности способов, типов полагания целей. Поэтому, как мне представляется, продуктивно, ориентируясь на тематику целого и целеполагания, рассмотреть биосферу, H., a также и вопрос об их преемственности.

Биосфера есть процесс, и результирующая его новая целостность, порожденная отношением взаимодействия живого и косного вещества как равноправных и суверенных; взаимодействие же представлено в первую очередь круговоротами веществ (элементов). На первый взгляд речь идет о теме, связанной с классической европейской конструкцией, об атомарном строении материи.

Но ведь из этой конструкции никак не следует круговорот атомов как их биогенная миграция, тем более в качестве порождающего отношения. Гениальность концепции Вернадского, считал Марк Борисович Туровский, в том, что эволюционирующим является само отношение взаимодействия живого и косного вещества.

Вернадский наполнил конкретным содержанием центральное дарвиновское понятие «наиболее приспособленного» (введенное Дарвином в качестве непосредственной очевидности): теперь это не самый сильный, ловкий и счастливый и не наиболее плодовитый синтетическая теория эволюции), а организм, вносящий наибольший вклад в круговорот веществ.

Косное вещество дарит живым организмам атомы задаром, безвозмездно и навсегда; от такого подарка нельзя отказаться, но и удержать его можно, лишь подарив другому. Организм поступает так же, как и косное вещество, отдавая свои атомы планете и во время своей жизни, и после смерти. Отсюда круговорот веществ как добровольное самоограничение.

Самоорганизацию в экологии традиционно объясняют следующим образом. Главные потребители растений насекомые не съедают и 20% их ежегодного прироста. Потому их способность наращивать собственную биомассу определяет возможности следующего этажа (в основном это птицы) энергетической пирамиды.

Сами же насекомые не ограничены пищей, а их возможность наращивать биомассу потенциально соответствует геометрической прогрессии размножения. Итак, численность птиц ограничена насекомыми, а численность насекомых, в свою очередь, ограничена главным образом птицами. Это и есть обратная связь, выражающая саморегуляцию и самоорганизацию рассмотренной системы (насекомые и птицы).

Целое больше простой суммы своих частей как раз на ту долю, которую составляет взаимодействие между этими частями. Против упомянутой трактовки целого структурно-системным анализом вряд ли надо возражать, но для этого подхода (по крайней мере, в его классическом варианте) характерен и определенный предрассудок в понимании целостности.

А именно части, элементы, составляющие целостность, «эгоистичны» в том смысле, что стремятся полностью реализовать себя, невзирая на соседей. Потому элементы поневоле ограничиваются друг другом, формируя обратные связи, и тем самым образуют коллективное целое.

Вот это целое уже способно к самоорганизации, т. е. самоограничению, потому свободно и в этом смысле выше составляющих его «эгоистических» элементов. По-моему, такое понимание целостности является своеобразным мифом классического структурализма: ведь самоограничивать себя может лишь самость, единичное, а вовсе не абстрактная «общественная целостность».

Элементы (насекомые и птицы), конечно же, сами ограничивают себя посредством взаимного дара другому своей свободы и лишь в силу этого целостность оказывается способна к самоорганизации.

В процессе своей эволюции живое вещество добивается независимости от среды, центрируя на себя взаимодействие, не для гордого самостояния, а ради добровольной зависимости от планеты. Потому наиболее приспособленный тот, кто больше способен отдавать, дарить; получается прямо по Ницше: наиболее приспособленный это не серая конформная посредственность, а полнота траты сил наибольший вклад в круговорот веществ.

Очевидная на первый взгляд несоизмеримость планеты и обитающих на ней живых организмов не позволили Ч. Дарвину определить понятие «приспособления». У него получилось, что среда независимая переменная (что хочет, то и творит), а организм есть функция этого аргумента, и такую зависимость он обозначил как приспособление.

Обратную зависимость планеты от организма (полагая, что ей безразлична жизнь и смерть организма) он в своей теории ввел как пустую пространственную абстракцию: потенциальная возможность геометрической прогрессии размножения предполагает, что Земля не сможет вместить организмы, «треснет» под их жизненным напором, тем самым Дарвин в своей теории представил геометрическую прогрессию размножения как угрозу планете, таким образом сформулировав обратную зависимость планеты от организмов.

В расплату за эту бесцеремонность по отношению к среде обитания другой организм выступил как враждебная среда. Потому отношение между организмами оказалось борьбой за существование (им тесно в этом враждебном, ограниченном мире).

Вследствие того, что среда для организма не суверенное другое, а варварское чужое, понятие приспособления оказалось пустой тавтологией: приспособлен тот, кто выживает, а выживает тот, кто приспособлен. Мир превратился в ареал борьбы за существование.

Чтобы получить нужное себе от другого (планеты), необходимо сделать его, свободного и суверенного (а не подчиненного мне), зависимым. Для этого требуется поставить себя (тоже как суверенного) в добровольную зависимость от него. Круговорот веществ запускается свободным дарением себя (своих атомов), а не корыстным приобретением веществ для себя.

В такой интерпретации «круговорота» живое и косное вещество выступают друг для друга целью, а круговорот веществ напоминает, скорее, не об атомистическом строении материи, а о буддийской метемпсихозе: ведь каждый новый круг рождается впервые, как чудо дарения.

К тому же и выход из этого «кармического колеса» превращений веществ возможен лишь через «познание как освобождение» (путь надежды): порождение Н. царства разума, добра и красоты. Поэтому Вернадского категорически не устраивает граница живого и неживого как разделяющая и определевающая их.

В статье «Культура и граница» Д.П. Кудря пишет, что граница есть одновременно очевидное и невероятное, загадка и тайна. Загадка придумана, имеет разгадку, неживая, ее смысл конечен, она ничейна, профанна, от ума-хитрости, баловство. Тайна является, не имеет разгадки, живая, ее смысл неисчерпаем, она чья-то, сакральна, от ума-души, забота и радение.

Граница как очевидное различение разделяет неживые объекты. Граница как тайное соединение связывает живых субъектов. Обоюдное стремление к границе субъектности сохраняет связующую границу, не претендующую на механическое единство, но лишь культивирующую границу как тайну.

Среда не предуготована для организма, являясь для него загадочной неопределенностью, отношение с которой задается им избирательно. Потому, прежде чем выбранное из среды присвоить, организм должен ее упорядочить.

Слово «упорядочить» здесь понимается не просто как интерпретация некоторого предпосланного порядка (для которого возможны различные его интерпретации), а как непосредственно самое действие порождение порядка из хаоса (т. е. речь идет о возможности создания различных миров).

К примеру, муравей и белка, живущие на одном дереве, имеют совершенно разные жизненные миры, и, вполне вероятно, в мире белки для муравья вовсе нет места. В качестве одного из участников (наряду со множеством других, представляющих его среду) взаимного обмена действиями со средой своего обитания (со множеством живых и неживых составляющих среды), организм этой средой и ограничен.

Тогда жизнь, рассмотренная в таком аспекте, является конечной величиной. Однако организм, в качестве центра, несущего в себе (в строении и функциях) упорядоченность взаимодействий со средой, создает предпосылки своего существования и воспроизведения, тем самым представляет свою причину. Взятая в таком модусе, жизнь является актуальной бесконечностью.

М.Б. Туровский обращает внимание на следующее принципиальное положение. Если рассматривать жизнь как бесконечность, следует вести речь уже не только о решающем ее значении в процессе построения оболочки планеты, создания новых веществ и атмосферы, но и о возникновении нового типа взаимодействий самой жизни с планетой.

Здесь следует подчеркнуть, что новый тип взаимодействий, в свою очередь, предполагает, что теперь необходимо иметь в виду новую целостность, рожденную свободным обменом действиями между жизнью и планетой (эти действия включают в себя и добровольное самоограничение).

Такую новую целостность, аспектами которой являются жизнь и планета, Вернадский и назвал биосферой. Поэтому представляется недостаточно точным утверждение, что жизнь преобразовала геосферу в биосферу: они, как было показано, порождали биосферу совместно.

Биосфера открыла скрытые в планете возможности, но для этого они должны были в ней уже существовать (как некоторая потенциальная возможность, обозначенная фактом своего отсутствия), и это ее тайна (в том самом гётевском смысле). То же следует сказать и о Н. (процесс становления которой пока еще только начинается) относительно биосферы.

Главное в становлении Н. заключается в том, что человек должен научится полагать свои цели в горизонте интересов планеты, чтобы она выступала для него не только как средство, но и как цель.

Это взаимное «уважение» человека и планеты предполагается как само собой разумеющееся, если понять, что я составляю тайну планеты и в то же время она является моей интимной внутренней сущностью. Истинной целью (как бесконечностью задачи) может для меня выступить лишь тот, кто, в свою очередь, способен меня, и именно как меня, «полагать своей целью».

Когда мы говорим о полагании биосферой своей целью Н., очевидно, что подразумевается не кантовское als ob: H. действительно цель; иными словами, биосфера добровольно делегировала Н. право выстраивать отношения с ней (хотя, с другой стороны, здесь есть что-то от «добровольно-принудительного принципа, поскольку жизнь в силу первого биохимического принципа все равно двигала планету к тепловой смерти). Это означает, что биосфера не только живая, но в каком-то смысле ее можно назвать «разумной» (конечно, здесь не имеется в виду человеческий разум), и разумна она вся в целом.

Притом как раз человечество (люди, взятые все вместе, как целое) ведет себя совершенно неразумно, целеустремленно двигаясь к уничтожению себя, жизни и планеты. Может быть, и «разум человечества» в целом совсем иной его вид (то ли божественный, то ли планетарный) и вовсе не похож на разумность в нашем понимании?

В таком случае во взаимном целеполагании биосферы и Н. (а равным образом живого и косного вещества) снимается асимметрия, потому что изложенный выше вариант их различения уже не срабатывает: оказывается непринципиальной подробностью (характером).

Однако необходимость равноправия и суверенности живого и косного вещества, доведенная до своего логического предела, приводит к парадоксу, сформулированному еще Чжуан-цзы: философу снится бабочка, которой снится философ, которому… И бабочке снится философ, которому … Происходит потеря себя, что, как следствие, ведет к потере другого. Выход из этого парадокса, как представляется, надо искать на следующем пути. Можно толковать «экологический» подход как особую точку зрения.

Вернадский рассматривал становление биосферы, а затем и Н. как последовательные этапы эволюции планеты. Однако его конструкция включает в себя не только взгляд профессионального геохимика, но и оценку этих процессов в неожиданном ракурсе «с точки зрения планеты».

Когда человек заявляет, что смотрит на какое-либо явление с точки зрения Бога, интуитивно понятно, о чем идет речь (хотя и не вполне ясно, как это делается вера, мистическое восхождение, естественный свет разума, интеллектуальная интуиция). Но что может означать «точка зрения планеты»? Насколько я понимаю, Вернадский считает планету самой последней тайной внутренней сутью человека, и, наоборот, ее интимная сущность сам человек.

Это сходно с интерпретацией некоторыми мистиками отношения человека с Богом, например Мейстера Экхарта: Бог ищет нас так, как будто мы нужны Ему больше, чем Он нам. Однако именно данная аналогия и настораживает: не оказались ли мы в «неоязыческом мифе»?

Тогда, действительно, человек может и должен принимать во внимание и «точку зрения планеты»: осуществлять свое целеполагание не просто с доминантой на другого человека, но и в горизонте интересов планеты, которая составляет его внутреннюю сущность.

Правда, это означает, что планете приписывается некоторая божественность. По-видимому, современные глобалистика как и экология как раз и выражают такую планетарную точку зрения, с тем отличием, что интересы планеты здесь представлены с большей конкретностью, чем у Вернадского.

Планета оказывается заинтересована в разумной организации человечества: национальной и глобальной демографии, экономики, социума, политики, культуры (в том числе и массовой). Теперь о том, в чем уязвимость такого подхода, или, говоря научным языком, где его границы.

Европейская культура тематизирует не просто открытость, а особый тип открытости, безместности человека. В этом смысле путь европейской культуры это путь из мифологического детства космо-экологической культуры к религиозной зрелости Нового Завета.

Это путь можно пояснить следующим образом. Если записанная в органах и инстинктах животного история вида и есть энграмма истории среды его обитания, то человек по своему происхождению не имеет места в мире.

Можно предположить, что в тотемических представлениях человеческий коллектив, освоив видовой опыт тотемного животного, присваивает себе его территорию. Весь мир здесь есть некоторый «экологический текст» как данность первичный, непосредственный язык организмов, вещей и событий.

Язык, на котором разум, имитирующий Иное, с этой внемирной позиции обращается сам к себе как участнику мировой драмы. Тогда разум, занявший позицию Иного, закрывает от себя самого, но теперь как участника взаимодействия с миром, радикальную инаковость Иного.

Интересно
Мне кажется, что именно в этом и заключается рискованность глобализации семиотического подхода, понять мир как текст. Такой ход разрабатывался и Ю.М. Лотманом (Семиосфера), и В.В. Налимовым (Семиотическая вселенная), который, кстати, сам говорил о гностических корнях данной идеи.

Путь европейской истории культуры можно представить как путь последовательного разворачивания, с одной стороны, тематизации открытости, неприкаянности человека и, с другой стороны, тематизации безмолвной и не внемлющей человеку природы, открывающейся лишь по его принуждению и говорящей в таком случае на языке математики. Тем самым различаются Иное как лично обращенное к человеку, и Иное как принципиально безмолвное, не обращенное к человеку.

Другими словами, это путь снятия экологической укорененности человека и культуры. Это путь к Богу, ищущему человека, от которого зависит судьба Завета, инициированного Богом, или, другими словами, судьба самого Бога, нуждающегося в человеке.

Однако в европейской истории все время воспроизводится (каждый раз все более опосредствовано) языческая экологичность (космичность) культуры, и эта бикультурность (языческие античные и иудеохристианские корни) неизбывна для европейской цивилизации.

Следует учитывать, что языческое мифологическое детство человечества есть собственный полноценный мир со своими ценностями и смыслами, а не просто путь к взрослой, современной жизни.

Главный смысл этого мира становление человека человеком, а непреходящая ценность «детского мира» в том, что звание человека не пожизненная регалия, а рыцарское достоинство, которое все время надо отстаивать.

Если человек разучится быть «ребенком» то есть проходить путь становления человеком, то в конечном счете потеряет человеческий облик, вместе с тем и в «языческом детстве» невозможно оставаться навсегда: ребенок должен взрослеть и становиться ответственным человеком.

Таким образом, если согласиться с тем, что экология и глобалистика опять воспроизводят в европейской культуре космо-пантеистическую (гностическую) идеологию, то культурная зрелость этих дисциплин определяется пониманием ими своих границ.

Тогда экология и глобалистика должна отдать себе отчет в своей дополнительности несмотря на фундаментальность своих корней по отношению к магистральному пути христианской культуры.

Более того, этим дисциплинам необходимо внутри себя воспроизвести бикультурность европейской традиции. Учение о Н. В.И. Вернадского должно быть дополнено культурологическим анализом границ этого подхода. Показать необходимость и продуктивность такого исследования как раз и составляло пафос данной статьи.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)